– Нормально. Есть маленько. Так что, писать заявление?

– О чем ты говоришь, Жора! Три дня я тебе дам безо всяких бумажек, например среду, четверг, пятницу… плюс суббота и воскресенье. Пять чистых дней. Устраивает?

– Вполне.

– Ну, будь здоров, – шеф сунул ему пухлую ладонь, – действуй.

Минут за десять до начала обеденного перерыва позвонила Катя.

– Часы, – сказала она тихо.

Георгий взглянул на запястье левой руки – надо же, прошло полдня, а он и не заметил, что забыл у Кати часы.

– Понял. Сейчас буду. Жди.

– Хорошо. – Катя положила трубку.

Через полчаса он уже снова сидел в ее хибарке и ел прямо со сковородки поджаренную к его приходу румяную картошку.

– Как будто и не уходил от тебя, – целуя Катю масляными губами в висок, в ее душистые русые волосы, светясь от радости, говорил Георгий. – Есть возможность поехать с тобой на недельку. Как смотришь?

– А Сережа?

– Разве у него в саду не пятидневка?

– Ой, неужели поедем? Ты это серьезно?! Жора! – Она зарделась от нежданной радости, на глазах выступили слезы.

– Тогда так… позвони мне. – Георгий задумался. – Позвони сегодня в девять вечера домой. – Он назвал номер домашнего телефона. – Запомнила?

– Домой?!

– Домой. Ничего страшного. В девять. И я вам все скажу, дорогой Павел Петрович, ага?

По ее дрогнувшим влажным глазам цвета переспелой вишни Георгий понял, что пассаж насчет Павла Петровича смутил Катю.

– Я шучу, не обижайся. Ну, жду твоего звонка. – Он привлек ее к себе, поцеловал в прохладные веки полуприкрытых, сумрачно блестящих глаз. – Побежал. Звони.

Куда ехать с Катей, ему было ясно, но как?

Довериться кому-нибудь из тамошних знакомых или действовать на свой страх и риск? Если довериться, то может не получиться отдыха – будут сплошные заздравные тосты и сладкие речи. Да и как он представит им Катю? А если ехать «дикарями», то надо запасаться провизией, палаткой, спальными мешками… А чего ими запасаться – палатка и надувные матрацы есть у него на маминой даче в сундуке, вряд ли они сгнили. Эх, был бы сейчас под рукой Али-Баба с его «Нивой», он бы и отвез их и привез назад… Нужен, ох как нужен свой человек!.. Нужны не лучшие, нужны свои – умные люди понимали это во все века. Мысли Георгия сами собой переключились на служебную сферу, и он впервые всерьез задумался, что у него не так уж и много своих людей. Их надо находить, поддерживать, растить, как растил его тот же шеф. Сейчас он за шефом как за каменной стеной, а когда шеф уедет… Нельзя, конечно, сказать, что он, Георгий, один как перст, но, чтобы чего-то достичь, людей нужно много, очень много. Для начала хорошо, что он снимает Гвоздюка и ставит на его место парня из Норильска. Судя по его поведению, с ним каши не сваришь, но хоть толковый – это тоже не последнее дело.

…Пока Георгий дошел до Катиного «шанхая» от своей работы, у него уже полностью сложился план действий.

Когда Георгий подошел к домикам самовольщиков, Сережа играл с соседским мальчиком у мусорной кучи. Он взглянул на Георгия мельком, но, кажется, не узнал дядю и продолжал оживленно рассказывать приятелю о своих подвигах: «Я ему говорю: у меня собака – во! – до неба, как бегемот! Он забоялся, и убежал, понял…»

– Завтра едем! – объявил Георгий с порога.

– Ой, ты пришел…

– Да. Освободился раньше времени и решил заскочить – сказать. Я на минутку. Едем?!

– Правда?! – Сумрачные Катины глаза цвета запекшейся крови наполнились таким детским трепетным светом, что сердце Георгия благодарно дрогнуло. – Я узнавала, в пятидневке не хватает ребят, так что Сережку возьмут безо всякого, а если не вернемся в субботу, его заберет тетя Патя.

– Ну и прекрасно! Тогда слушай меня внимательно: завтра купишь продуктов. Палатка, надувные матрацы и рюкзак есть на даче. Во сколько мы можем встретиться?

– Во сколько скажешь.

– Давай часика в четыре. Завтра мне еще надо подогнать на службе кое-какие дела, а к четырем я смогу подъехать. В четыре. Купишь все, соберешься, сядешь у базара на троллейбус и доедешь до конечной остановки. Ехать минут сорок, это почти за городом. От остановки пройдешь метров триста до нефтекачалки – ее сразу видно. Все, кто сойдет с тобой с троллейбуса, пойдут прямо по асфальту, а ты сворачивай на дорожку левей. Ясно?

– Ясно. Значит, взять спортивный костюм?

– Костюм, свитер – обязательно. Кеды. Если нет – купи. – Георгий протянул Кате деньги.

– Ой, как много! Зачем?

– Чтобы все купить.

– А мне сразу в спортивном ехать?

– Зачем? Спортивное возьми с собой, на даче переоденемся, оставим там вещи, а когда вернемся, снова заедем на дачу и опять переоденемся.

– Ну, ты молодец, – засмеялась Катя, – настоящий конспиратор!

– А как же! Без этого нельзя. – Георгий сунул в кармашек Катиного халатика шоколадку. – Сереже, а то он меня не узнаёт. Ну, до завтра.

– До завтра.

Дома Надежда Михайловна укладывала Ляльку. Кивнув ей в приоткрытую дверь детской, Георгий поспешил скрыться в своем кабинете. Здесь он безотчетно отпер ящик письменного стола и взял лежавшее в дальнем уголке розовое «Свидетельство о страховании жизни», выданное ему прошлой весной Катей, покуда единственный официальный документ, скрепленный его и ее подписями. Повертев свидетельство в руках, Георгий положил его на место, запер ящик письменного стола, а ключ от него почему-то спрятал в шкафу между книгами. Скользнув взглядом по мертвенной полиэтиленовой пленке, обтягивающей диван и стулья, он аккуратно сорвал ее отовсюду, сложил плотной стопочкой и отнес на кухню в мусорное ведро. «Почему я не сделал этого раньше? Как я мог сидеть на этом диване, на этих стульях? Какой-то заколдованный идиотизм! Представляю, что говорили по поводу этих аптекарских чехлов те, кто их видел, – раздраженно думал Георгий, прохаживаясь по своей комнате, – все ведь сваливалось на Ляльку, порвет, испачкает! Ничего, теперь уже можно сказать, что Лялька соображает…» Георгий понимал, что накручивает себя без видимых причин, но не мог остановиться. В конце концов, в чем так уж и виновата перед ним Надя? Пленка на мебели. Так она действительно отчасти как защита от Ляльки, а отчасти от дурного вкуса. Но, слава богу, они ведь прожили вместе одиннадцать лет, так что он мог бы привить ей и другие вкусы. В конце концов, ведь это он обманул вчера жену, он изменяет ей, а не она ему. И это он поедет в путешествие с Катей – как раз сейчас надо будет что-нибудь врать по этому поводу, городить какую-то городьбу. Вот эта необходимость предстоящей «городьбы» и бесила Георгия. Он ходил взад-вперед по комнате, судорожно выстраивая в уме версию, уточняя детали. В таких делах главное – правдоподобные детали. И тут Георгий обратил внимание, что нет на месте отцовской карагачевой палки. Он осмотрел свою комнату, коридор, кухню, гостиную, спальню. В детской Надежда Михайловна все еще рассказывала Ляльке вечернюю сказку. Палки нигде не было. По мере того как Георгий обшаривал квартиру, желание отыскать пропажу возросло до такой степени, что он весь дрожал.

– Где отцовская трость? – прыгающими от ярости губами спросил он жену, как только, убаюкав Ляльку, она вышла в коридор.

– Не кричи, – с ненавистью взглянув на него, цыкнула Надежда Михайловна, – ребенок уснул. У меня и без твоего хлама забот хватает.

– Это не хлам. Эт-то не х-хлам! – переходя на всхлипывающий шепот, больно схватил он ее за руку. – Где трость?!

– Сбесился? – хладнокровно спросила Надежда Михайловна. – Убери руки. Я не знаю, где твоя палка. Завтра проснется Лялька – спросишь у нее, или приедет из лагеря Ирочка… – Брезгливо вывернув руку, Надежда Михайловна прошла мимо Георгия на кухню, оттуда в ванную, потом в туалет и снова в ванную, а потом опять на кухню.

«Может, она и правда не знает. Чего я на нее напал? – подумал Георгий. – Надо лечить нервы».

– Иди ужинать, – равнодушным голосом позвала Надежда Михайловна. Она уже справилась с собой и теперь не боялась, что сорвется и выскажет Георгию правду.