- Петя, Петенька… petit… mon petit prince…

«Маленький принц» наконец капитулировал. Опасаясь ненароком разбудить мирно сопящее чудовище, Ромка выскользнул из-под него и неуклюже поднялся, держась за поясницу и еле слышно ругаясь:

- Чтоб еще хоть раз.… Теперь Новый год – только дома под ёлкой, с оливье, с мандаринами… без пьяных… ох… начальников. Черт, семейный праздник…,- Смолин устало сплюнул, перешагнул через неподвижное тело и двинулся к себе.

В коридоре было пусто. По его бесконечной пасти тянулся красный, с мелким рисунком по краям, язык ковра. Из официозных бра на стенах сочился мерзкий желтушный свет. Три двери – лампа – три двери – лампа. Чем дальше уходил Ромка, тем сильнее вгрызался в сердце беспокойный зверек – сострадание. Парень замедлил шаг. Остановился. Обернулся. Из распахнутой двери злополучного номера торчали ноги чудовища в нелепой деревянной обуви.

«Nun gut, wer bist du denn? Ein Teil von jener Kraft, die stets das Böse will und stets das Gute schafft»*,- Ромка возвращался назад.

* «Так кто ж ты, наконец? Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» (Гёте, «Фауст», перевод из эпиграфа к «Мастеру и Маргарите» Булгакова)

О том, что не задушил сострадание в зародыше, Смолин пожалел уже после второй попытки уложить начальника в постель. И проблема была даже не в ноющей пояснице и дрожащих от усталости коленках. Ключик к сердцу пьяного шефа оказался таким универсальным, что Романов под нежный шепот переводчика послушно спикировал на кровать. Однако на этот раз чудовище свою игрушку отпускать не захотело. Прижатый к матрасу, Смолин напрасно трепыхался в лапах шефа. Ни жалобное «Петенька», ни трепетное «petit prince», ни даже трагически-полузадушенное «тараканище» освободиться не помогли. Засыпая, Ромка разобрал мотив, который с самого падения мурлыкал начальник. «Прощание славянки» в лучах занимающегося утра обещало Смолину суровый новый год.

-Кхе-кхем…

Ромка приподнял ресницы и снова зажмурился. Комнату заливал океан белого, больнично-стерильного света. Голос доносился откуда-то сверху, рождая на грани яви и сна самые странные ассоциации. Настольная лампа погасла и спустя пару секунд зажглась вновь, слепя глаза и мешая рассмотреть визитера.

-Доброе утро, Рома… то бишь вечер. Было не заперто.… Впрочем, я вижу, никто не помешал вам весело-весело встретить Новый год,- в кресле напротив кровати, вертя в руках потерянное Ромкой гэта, расположился Терещенко.- Это твоё? Я нашел в коридоре. Хм, значит, ролевые игры… Золушка из страны восходящего солнца… Оригинально… Всегда знал, что у Петрухи богатая фантазия.

Его речь, сухая и отрывистая, напомнила Ромке гнусавые закадровые переводы к американским боевикам. Смолину вдруг захотелось спрятаться. Сбежать в Австралию, на остров Пасхи, домой или хотя бы добраться до собственного номера. Парень сбросил со своей талии руку спящего начальника, судорожно поправил кимоно и поднялся на колени, едва не запутавшись в шёлковой материи. Спустил одну ногу с кровати. Вторую. Терещенко жадно ловил каждое его движение. Опустивший голову Ромка кожей ощущал, как внимательный взгляд скользит по голым плечам, худым коленкам, с которых так некстати от любого неловкого движения соскальзывает ткань. Смолин понимал сейчас только одно: в произошедшем было что-то неправильное. Он не смог бы сформулировать, в чем его вина перед обоими начальниками. Двусмысленное положение? Неоправданные ожидания? А, может быть, это напряжение между ним и Терещенко – лишь плод его собственной фантазии? Порождение сознания, полного детских комплексов? Заговори Смолин сейчас о своих сомнениях, начни оправдываться – призрак смутной вины обрел бы вполне реальные черты. Единственным доступным выходом из подобных ситуаций для Ромки до сих пор было только бегство. И он побежал.

- Рома, постой,- Смолин почувствовал, как его схватили за рукав, и вынужден был встретиться взглядом с Терещенко. Чистое детское недоумение. Обида. - Зачем?

Изобразить непонимание. Спрятать голову в песок, даже если под ногами – лишь камни и щебень. Выходя из номера, Ромка почувствовал, как на полу захрустели вытащенные накануне из карманов начальника упаковки презервативов.

*****

«Вообще-то я очень храбрый, только сегодня у меня голова болит».

М/ф «Алиса в Зазеркалье»

Только он ждал его, только он дарил свободу и не требовал ничего взамен, только перед ним Ромка не чувствовал вины. Вечерний город. Ровные ряды огней на сонных чопорных улицах. Редкие автомобили. Скелеты кустов и деревьев, замершие в ожидании весны. Снежная королева сюда не добралась, растеряв свои холодные колючки где-то под Варшавой. Накрапывал небольшой, по-европейски аккуратный дождик.

Сонная улица с буржуазными домиками неожиданно оборвалась. Смолин вынырнул в море огней и мигающих лампочек. Искусственный мир искусственного счастья, наслаждения взаймы. Возможно, Ромка прошел бы мимо, вновь окунувшись в уют тихого переулка. Но игра света, обещающая веселье, могла помочь забвению. «Примешь синюю таблетку — и сказке конец. Ты проснешься в своей постели и поверишь, что это был сон…»

«Small Rome» - Смолину только с третьей попытки удалось разобрать мерцающие завитушки на вывеске. Ромка толкнул массивную дверь и, едва не сбитый с ног подвыпившей компанией, оказался в шумном коконе из музыки и тел. Танцующая многоножка легко проглотила парня. Вокруг двигались десятки людей – Ромка чувствовал чужие плечи, руки, локти, ловил запахи сладких духов, алкоголя и сигарет, различал сливающиеся и подрагивающие в ритме светомузыки силуэты. Толпа – и в то же время никого близкого. Чужой мир, чужие правила.

Подслеповато оглядевшись, Смолин двинулся к бару. В сознании мелькнула мысль напиться. Перед парнем на стойке даже появилось нечто голубовато-алкогольное. Он сделал пару осторожных глотков и, смущаясь, попросил стакан томатного сока. Ромка неожиданно понял: проблему нужно обдумать здесь и сейчас. «Примешь красную таблетку — войдешь в страну чудес. Я покажу тебе, глубока ли кроличья нора…» И он дисциплинированно принялся размышлять, покачиваясь на непривычно высоком стуле.

Богатый научно-исследовательский опыт рекомендовал для начала определиться с целью, задачами и предметом исследования. Однако главная сложность состояла в том, что Ромка даже не был уверен в реальности своих домыслов. Дано: трое – подчиненный и его шефы. С одним из них он в силу сложившихся обстоятельств заснул в постели. Другой стал свидетелем его пробуждения. В дебет запишем наличие на обоих одежды, в кредит – ее плачевное состояние, провокационный вид и, хм… презервативы под дверью.

Ромка сжал челюсть, едва не надкусив успевший опустеть стакан, и поймал удивленный взгляд бармена из-за стойки. Смолин выдавил из себя улыбку:

- Мы же мужчины. Он же не…

- Wie bitte? 1

Ромка покачал головой и схватился обеими руками за бокал с коктейлем. Мысли словно натолкнулись на барьер. Представить, что он с чудовищем,… а Терещенко…. Нет, это было, по меньшей мере, странно. «Воображение разыгралось,- вынес Ромка вердикт.- Да и не мудрено, после такой-то ночи».