Однако председатель слова свои помнил и, как только отсеялись, на первом же собрании предложит командировать полевода Терентия Семеновича Мальцева в город Козлов к знаменитому ученому Мичурину «за познаниями в деле преобразования природы и выведения новых сортов, которые будут служить прокормлению трудового народа».

Отсеялись в ту весну тридцать первого года хорошо и вспахали ко времени, и пробороновали, и семена заделали в чистую почву и к сроку, поэтому колхозники были настроены благодушно и щедро — пусть едет.

Насушив котомку сухарей, Мальцев во второй половине июня собрался в дорогу. Сел в поезд — и заволновался так, хоть возвращайся. Смотрел в окно на поля и леса, на деревни по зеленым косогорам, а думал о встрече: что он скажет знаменитому ученому, о чем заговорит с ним? И чем больше об этом думал, тем больше волновался.

В Козлов поезд пришел под вечер. Переночевав в шумной и людной заезжей, Мальцев чуть свет отправился посмотреть хотя бы издали на дом и сад, где живет и работает человек, которого знала вся страна.

Вышел Терентий рано, городок еще спал, редко у какого двора встречался человек с метлой, который и указывал путь Мальцеву. Он уже знал, что это не дворники, а хозяева заботятся, чтобы у дворов было чисто и прибрано, когда люди на улицу выйдут. «Хороший, значит, народ тут»,— отметил Терентий про себя и все больше проникался уважением к жителям городка и за это старание и за то, что рядом с ними живет такой человек. Останавливался, разговаривал, дальше шел и уже знал, что к Ивану Владимировичу каждый день едут, что и сегодня пришли несколько человек с московского поезда и что они или паромчика у реки дожидаются, или в саду перед домом сидят, стерегут, когда Мичурин выйдет на прогулку.

«Ну и хорошо, что не одни»,— подумал Мальцев, еще издали завидев группу людей на берегу реки — человек двенадцать. Все из Москвы приехали, уверенные и шумливые,— покрикивали ка мальчишку, сонно и неторопливо подводившего к берегу дощатый паромчик.

Переправились. Вошли в сад, где перед домом была беседка. Тут и сели.

Мальцев чувствовал себя неловко: так-то вот располагаться в чужом саду, кому такое понравится? И вовсе уж нехорошо было, что некоторые порывались громко о себе заявить.

«Не отойти ли от них?» Только подумал так Мальцев, как на садовой тропе увидел седобородого старца в широкополой соломенной шляпе, в белом кителе и таких же брюках. Перед ним бежала белая собачка. Старец шел за ней опираясь на тросточку. Именно таким и знали Мичурина по фотографиям в газетах и журналах.

Все встали. Но Иван Владимирович прошел мимо, ни на кого не глянув, не остановившись.

Мальцев так будет вспоминать эту встречу:

«Кто-то окликнул его:

— Иван Владимирович!

Мичурин остановился.

— Что надо?

— Мы к вам, Иван Владимирович.

— К нам? А что вам от нас нужно?

— Ваши труды приехали посмотреть...

— Посмотреть? — переспросил он ворчливо. — А чего вы не видели? — Потом: — Откуда вы?

— Мы из Москвы...

— Бездельники, сами не работаете и нам мешаете. — И пошел дальше. Потом остановился и спросил:— А колхозники среди вас есть?

Я вышел и говорю:

— Вот я колхозник.

— Колхозник?

Вернулся, подходит к нам.

— Какой области будете?

Я сказал. В то время мы входили в Уральскую область, объединившую Екатеринбургскую, Пермскую, Челябинскую и Тюменскую губернии.

— Вот колхозник посмотрит наши работы, вернувшись домой, что-нибудь у себя сделает. А вы что можете у себя в Москве сделать? Разгуливаете только да нас от дела отрываете.

И Мичурин взял меня с собой, а остальных водил один из сотрудников».

Долго они ходили по берегу речки Лесной Воронеж, по саду, на селекционно-генетической станции побывали. Иван Владимирович расспрашивал, рассказывал, показывал. А когда расставались, сказал:

— Вы приходите и завтра. Только не стойте вместе с этими праздношатающимися. Они на всякую знаменитость смотрят, как на диковинку, а то и на вещь. Вещь приобрести стараются, а знаменитость — увидеть, чтобы выхваляться потом...

Восемь дней пробыл Мальцев в гостях у Мичурина. Не все понимал, да и робел, однако напутствие запомнил крепко.— Умный земледелец, если он успеха хочет добиться обязательно должен наблюдать живую природу, чтобы понять ее закономерности и потом разумно, в согласии с ними, хозяйствовать на земле-матушке,— сказал ему Иван Владимирович и посоветовал: — Присмотритесь, если поздние посевы у вас действительно лучше удаются, то это не случайно. Ответ ищите в условиях климата. Найдете ответ — большую пользу людям принесете...

А дома его ждала беда. Едва поезд перевалил за Урал, как дохнуло такой душной жарой, от которой даже непоседы воробьи норовили в тень поскорее укрыться,— в кусты прятались, под вагоны на станциях, тяжело дыша раскрытыми клювами.

И всюду один и тот же разговор — о засухе. Кто постарше, вспоминал 1891 год, кто помоложе — 1901-й. А уж 1911 и 1921 годы никто еще забыть не успел. Толкнулась мимолетная мысль: «А получается-то, что каждое новое десятилетие с засухи начинается?»

За окном мучались, страдали выгоревшие нивы — никакой дождь их уже не спасет. А до чего зелеными были они всего полмесяца назад! Какой хороший урожай сулили! Как же все переменчиво и непредсказуемо в природе...

Сойдя с поезда, Терентий не стал искать, дожидаться попутной подводы, а, разувшись и перекинув ботинки через плечо, зашагал скорее в село. Шел и казнил себя, что уехал, когда тут такая беда.

Пришел, отдал жене котомку с гостинцами: «Сами разберетесь, кому что». Поменял штаны да рубаху — подался в поле.

Через несколько часов, когда его встретит председатель, он уже будет знать, где какие хлеба. И с облегчением скажет:

— Даже самые плохие все же лучше тех, что по пути домой видеть довелось.

Особую радость доставили ему поля, засеянные размноженной пшеницей «цезиум». Давно ли держал он в руке всего горстку семян этого неведомого сорта, и вот уже на восемнадцати гектарах колосится, наливается крупным зерном. Будет, будет что молотить!

То была радость человека, вернувшегося издалека, успевшего истосковаться по родимому полю, иа котором наперекор зною наливаются хлеба.

Он еще не раз обежит свои владения, постоит на меже, отделяющей поля соседнего колхоза, и задумается: почему же поздние посевы лучше переносят эту страшную беду — засуху? Что это так, Мальцев больше не сомневался.

Земледелец не знает, какими будут весна и лето, да и будет ли когда-нибудь знать — неизвестно. Один у него выход — не возлагать надежд на благодатное лето. Поэтому и ученые советовали ему быть проворнее весной. Мол, если всю весеннюю влагу использовать с толком — хороший урожай наверняка получишь.

Однако практика зауральского земледелия опровергала эту логику.

И Мальцев задумался. Чем засуха губит хлеба? Нехваткой влаги в почве и избытком тепла в воздухе — это ясно каждому. Значит, чем раньше посеешь, тем раньше начинают расти и развиваться хлеба, тем раньше они израсходуют почвенную влагу и тем дольше потом будут жить в нужде, притом в самый ответственный для них период роста и развития.

Истощают их и сорняки, которые при раннем севе нельзя уничтожить никакой предпосевной обработкой,— они не успевают прорасти. Вот в таких трудных условиях растения спешат завершить свой цикл жизни и скорее выколоситься. Они «выхолащиваются». И никакие дожди, которые прольются в конце июня или начале июля, уже не смогут поправить их. В результате плохой урожай. А причиной тому — ранний посев.

Но можно ли использовать июньскую жару себе на пользу? Да, можно. Тепло само по себе не враг — друг растениям, но лишь при наличии влаги в почве. Где ее взять? Задержать и надежно сохранить ранней обработкой весеннего поля. Задержать и сохранить для более позднего сева, чтобы обеспечить посев влагой на весь период засухи.

Так пришел Терентий Семенович Мальцев к убеждению и доказательству, что многие приемы земледелия, за которые и наука заступалась, противоречат «нраву местности». В Зауралье, где жарко в июне, нельзя сеять ни в конце апреля, ни даже в начале мая, какая бы ранняя весна ни выдалась. Сеялки надо выводить в поле только в середине мая. В этом случае накопленной в почве влаги, если в мае она не расходовалась и напрасно не терялась, если сорняки перед севом были вовремя уничтожены, хватает всходам на весь жаркий июнь. Влага в почве есть, и ею будут пользоваться теперь лишь культурные растения, тепла в воздухе достаточно, что и надо всходам для хорошего роста. А в июле пойдут живительные дожди, и именно в эту благодатную пору молодые хлеба начнут колоситься. Теперь уже ничто не помешает им завязать крупный и полный колос.