- Спал, – смутился Лангедок. – Поднялся только рано, вот и решил времечко скоротить. За делом чай быстрее проходит.

- Молодец! – отец ласково потрепал вихрастую голову сына. – Правильно сделал, лошади не люди, сами о себе позаботиться не могут. Закончил?

- Да, отец, – обрадованный похвалой Лангедок быстро затянул подпругу и накинул уздечку на морду буланой. – Только сумки заброшу на седло и все.

- Добре, – кивнул отец. – А сейчас беги в дом, поешь перед дорогой, с матерью и сестрами попрощайся. Да бронь одень.

- Зачем бронь, отец? Мы ж еще за порог не выехали.

- Мал ты еще, да зелен, – усмехнулся отставной гвардеец. – Воин в броне завсегда быть должен, особенно в походе. Есть, пить, спать. Привыкнуть к ней как к собственной коже. Иначе не подмогой железо будет, а лишним грузом. Да и ворог ждать не станет, пока ты в доспех облачишься. Ему тебя бездоспешного рубить куда как легче. Понял?

- Да, отец, – Лангедок покраснел от стыда, не подумать о такой простой вещи, и опрометью побежал в дом.

Давясь и обжигаясь, Лангедок проглотил кашу и кус пирога. Наверное было вкусно, мама по-другому готовить не умела, но сейчас парень вкуса не чувствовал, все мысли его были лишь о близком походе. Первом настоящем походе в его жизни. Покончив с едой, Лангедок распотрошил мешок, вытащив броню. Подумав немного, вернулся на кухню, обнял мать, расцеловал щеки сестренок, потрепал волосы братишке и только после этого вернулся к доспеху. Надел поверх камзола ширококольчатую байдану, сверху – набранную из стальных пластин бригантину. Застегнул на запястьях широкие бронзовые браслеты, с лихвой заменявшие наручи, надел на голову войлочную шапочку, поверх которой водрузил низкий шлем с бармицей из мелкой чешуи. Перепоясавшись заново ремнем и прицепив ножны с мечом, Лангедок вышел на двор.

Отец ждал у ворот, придерживая уздечки лошадей. В белой броне императорской гвардии он стал будто выше ростом, шире в плечах и непривычно строже, так что Лангедок как-то оробел, замедлил шаг, разглядывая отца.

Литая кираса полностью закрывала его тело от шеи до пояса, ниже шли ряды мелкой треугольной чешуи, чьи пластинки, плотно пригнанные друг к другу, защищали бедра, спускаясь до самых наколенников. Искусно откованные по ноге поножи прикрывали голени и лодыжки, оставляя открытыми только кончики сапог.

Наплечники с вертикальными щитками закрывали от ударов шею и плечи, спускаясь наборными пластинами до локтя, к самым наручам, кисти рук и пальцы скрывались в стальных перчатках из мелких, с ноготь большого пальца, выпуклых пластинок. Покатый шлем, с наносьем и массивными щеками, оставлявшими открытыми только глаза и часть подбородка, венчался длинным красно золотым гребнем, ниспадавшим на спину.

- Готов? – голос отца из-под шлема прозвучал глуховато, но нотки одобрения и гордости за сына явно проскальзывали в его словах.

- Да, отец.

- Тогда по коням, – старый воин легко, едва коснувшись стремени сапогом, вскочил в седло. Будто и не чувствуя тяжести доспеха.

Следом взобрался на лошадь Лангедок. Оглянувшись на вышедших на крыльцо мать с братишкой и сестрами, чуть помедлил, махнул рукой на прощанье и, пришпорив кобылку, поскакал вслед за отцом.

Копыта лошадей глухо шлепали по утоптанной дороге, оставляя в пыли четкие следы подков. Утренний ветер гнал по окрестным полям золотые волны, играя колосьями пшеницы, трепал листву оливковых деревьев на меже, сносил пыль поднимаемую всадниками в сторону реки, скрытой недальними холмами. Высоко в небе цвиркали юркие ласточки, гонявшиеся за сонными по утренней поре мошками. Мир вокруг дышал покоем. Кони сами шли неспешным шагом по знакомой дороге, убаюканный равномерным ритмом, Лангедок умудрился задремать в седле, крепко держась за поводья и проспать поворот на Имперский Тракт.

- Не спи парень!- голос отца выдернул его из дремоты. Лангедок вздрогнул и завертел головой, – с коня упадешь!

Осмотревшись, Лангедок только и смог что удивленно присвистнуть. Он проспал в седле не меньше полутора лиг, и дорога к их усадьбе давно уже скрылась из виду. Пшеничные поля и оливковые рощи уступили место стройным кипарисам, чьи рощицы перемежались поросшими короткой травой взгорками и мелкими овражками с зарослями барбариса.

Справа виднелась дорога, покрытая мелкой, белесой галькой, с которой на тракт выезжали пятеро всадников.

- Эй! Гуг, старый черт, – весело закричал отец, приветственно размахивая рукой. – Какому демону ты пообещал душу, что бы взобраться в седло?

- Ты поговори у меня, поговори, Альнар. Как раз тобой и расплачусь! – хохотнул в ответ старый воин, ехавший во главе пятерки. – Я еще покрепче тебя буду, даром, что старше на два десятка лет.

- Ой, не заливай! – засмеялся отец. – Там все три насчитать можно!

Лангедок только рот раскрыл от удивления, глядя на старого Гуга, как звали старика дети со всех окрестных деревень и поместий. Добряк, весельчак и мастер на все руки, старик часто возился с малышней, не делая различий между своими и чужими, устраивал чудесные праздники с фейерверками и подарками, собирая у себя всех соседей, а игрушки, сделанные его умелыми руками, расходились далеко окрест. Да и рассказы старины Гуга слушали, открыв рот, не только дети, но и взрослые…

Сейчас же перед Лангедоком в седле могучего тяжеловоза сидел Воин. Совсем седой и старый, но не растерявший мастерства и сноровки. И не гнулась спина, не горбились широкие плечи под весом доспехов. Большие, костистые руки уверенно держали поводья, не тряслись и не дрожали. Взгляд построжел, на морщинистом, коричневом от загара лице, четче проступил длинный узкий шрам, идущий от виска к подбородку. И лишь широкая, добрая улыбка осталась прежней.

- Ты по делу, али как? – спросил Гуг, пристраивая своего коня рядом с отцовским.

- По делу, по тому же что и ты, – ответил отец. – Капитан позвал.

- Угу, – Гуг провел пальцем по шраму. – Слыхал, что всех кто на Черном берегу был, звал.

- Значит, дело будет жаркое, коли капитану старики вспомнились.

- Ты ж там тоже был?

- Был, только в полк взяли, и началась пляска у реки. – Отец прижал руку к левому подреберью, будто кольнула старая рана. – Как в живых остался, по сию пору не пойму.

Лангедок придержал коня, на сажень отстав от отца. Лезть в разговор старших было слишком дерзко, а болтаться пристяжью рядом с отцом не хотелось. Лангедок ехал молча, в пол-уха слушая разговоры братьев Гугринов о том и о сем.

Чем дальше всадники двигались по тракту, тем больше становился отряд. На каждом рассохе или перекрестке к ним примыкали новые гвардейцы-ветераны. По двое, по трое. Порой они нагоняли тех, кто вышел в путь раньше, или их нагоняли задержавшиеся с выходом. К полудню, когда число всадников перевалило за сотню, а сверкавших белой броней гвардейцев набралось уже три десятка, над головами передовых всадников с хлопком развернулось золотистое имперское знамя с пламенным фениксом.

Глава 7.

Калорн.

Градимир, аккуратно раздвинув ветки боярышника, выглянул в просвет меж двух валунов. Пристальный взгляд воина скользнул по усыпанному камнями и щебнем склону, по кромке леса шагах в ста впереди, по откосам скал и сланцевым выступам отыскивая следы присутствия людей в этом глухом уголке гор. Не найдя ничего подозрительного Градимир осторожно отполз назад, возвращаясь к графине Сильверфокс которая ждала его на крошечной полянке в самой гуще зарослей.

- Впереди, вроде бы все спокойно, – вполголоса произнес воин, присев возле Анариэль, – надо пересечь склон, там место открытое, придется бежать. А дальше лесом можно до самого Дагора дойти.

- Если надо, то и побегу, – кивнула Анариэль, подумав, насколько же прав был Озрик, когда заставил её взять с собой Градимира. Молодой дружинник, знавший в горах похоже каждый камень, уверенно вел её едва заметными тропками, раз за разом ускользая от дозоров Трора, наводнивших долину и окрестные горы. Дважды им приходилось прятаться в неприметных распадках, найденных Градимиром, буквально на виду у храмовников. Вспомнив свое упрямство, Анариэль невесело усмехнулась. Без Градимира её схватили бы уже в паре верст от замка.