Человек в дневниках Толстого определяет свое основное понятие для познания – разум. Он проявляется в отношении к непознанному и необъяснимому, вневременному и внепространственному началу, которое находится в человеке и вне его, которое дает жизнь и отбирает ее через смерть. Это отношение – разум – определяет сознание человека. Это сознание Толстой называет разумным религиозным сознанием, которое сознает, что в нем есть «свободное, всемогущее, вневременное, внепространственное».

Если человек перенесет в свое духовное сознание смысл своей жизни – значит, он постиг наивысшее благо для себя, исполнился любовью. Любовью, которая освещена разумом и стала проявлением сознания. Для Толстого душа – это сознание: «Как ни желательно бессмертие души, его нет и не может быть, потому что нет души, есть только сознание Вечного – Бога» (25.02.1904 г.). Это непоколебимое и подлинное сознание достигается, если признаешь бессмыслие и несчастие материальной, животной жизни и безумие объяснить духовное материальными законами. Духовное сознание исполнено любовью ко всем и всему. Это, согласно Толстому, есть подлинная радость, счастье и благость человека, осознавшего свою божественную сущность и проявившего ее содержание – любовь. Это возвышенная любовь сопричастия, сострадания, милости, самоотдачи и самопожертвования. Человек по Толстому имеет выбор – жить согласно своей животной материальной природе или через свое духовное сознание, которое принадлежит неизвестному, непознаваемому, но осознаваемому Богу.

После того как он объяснил это для себя, Толстой обращается к действительности вокруг себя. И начинает с физического труда: «Поша пишет превосходно, что нужна во всем мера – и в физической работе; а то физическая работа озверяет. Но зная, что она озверяет, он пишет, тем более мы не должны сваливать, ее на других. Как кратко и сильно» (25.01.1891 г.). Это и первое видимое изменение в поведении Толстого – он приступает к физическому труду. Разделяет радость от осознанного труда и чувствует себя полноценным и удовлетворенным.

Толстой отрицает насилие, которое существует только потому, что люди не осознают свою духовную сущность и неземную любовь в ней. Успешная борьба с насилием возможна только через неучастие и неприменение его в жизни.

«Царство Божие внутри нас и достигается усилием» (17.06.1890 г.)

Его единомышленник Б.Мазурин обобщает:

«Как хорошо, что Л. Н. Толстой не создал никакой церкви, никакой партии, никакой секты, не дал никаких догматов. Он указывал людям путь жизни, какой считал истинным. Он делился своим опытом на этом пути, давал направление и оставлял за каждым то, что и должно принадлежать каждому - самостоятельно мыслить, самостоятельно принимать решения и жить, руководствуясь своим разумом и своей совестью, согласно сил и требований души.»

Йордан Йорданов

Составитель

18 мая 1881.

Утром Сережа вывел меня из себя, и Соня напала непонятно и жестоко. Сережа говорит: учение Христа все известно, но трудно. Я говорю: нельзя сказать «трудно» бежать из горящей комнаты в единственную дверь.

Начали разговор. — Вешать — надо, сечь — надо, бить по зубам без свидетелей и слабых — надо, народ как бы не взбунтовался — страшно. Но жидов бить — не худо. Потом вперемежку разговор о блуде — с удовольствием.

Кто-нибудь сумашедший — они или я.

27 июня 1881. Очень много бедного народа.

28 июня 1881. Обедают, а уже телега едет на пикник промежду мужицких телег, везущих измученный работой народ.

6 июля 1881. Революция экономическая не то, что может быть. А не может не быть. Удивительно, что ее нет.

22 июля 1881. Молокане. Я читал свое. Горячо слушают.

11 августа 1881. Целый день не в духе — тяжело.

3 сентября 1881. Нелюбви много в народе.

5 октября 1881. Москва. Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют. Народу больше нечего делать, как, пользуясь страстями этих людей, выманивать у них назад награбленное. Мужики на это ловчее.

Дневник 1884 г.

Из Лаоцы. XXVI

Когда человек родится, он гибок и слаб; когда он колян и крепок — он умирает. Когда деревья родятся, они гибки и нежны. Когда они сухи и жестки, они умирают.

Крепость и сила спутники смерти. Гибкость и слабость спутники жизни. Поэтому тò, что сильно, то не побеждает.

Когда дерево стало крепко, его срубают.

То, что сильно и велико, то ничтожно; то, что гибко и слабо, то важно.

Конфуций не упоминает о Шанг-ти — личном Боге, а всегда только о небе.

А вот его отношение к миру духовному: его спрашивают, как служить духам умерших. Он сказал: Когда вы не умеете служить живым, как вы будете служить мертвым? — Спросили о смерти: Когда вы не знаете жизни, что вы спрашиваете о смерти?

6/18 марта 1884. Москва. Переводил Лаоцы. Не выходит то, что я думал.

7/19 марта 1884. Грехи: 1) Читал письмо Ролстону. — Соня, не дослушав, стала запрещать. Я раздражился на мгновенье. 2) Встал лениво — не убрал комнаты.

18/30 марта 1884. Письмо от Черткова. Люблю его и верю в него.

[март. Повторение] Поздно встал. Читал Конфуция и записывал. Религиозное — разумное объяснение власти и учение о нем китайское было для меня откровением. Если Богу угодно, я буду полезен людям, исполнив это. Во мне все больше и больше уясняется то в этом, что было неясно. Власть может быть не насилие, когда она признается как нравственно и разумно высшее. Власть, как насилие, возникает только тогда, когда мы признаем высшим то, что не есть высшее по требованиям нашего сердца и разума. Как только человек подчинился тому — будь то отец или царь, или законодательное собрание, — что он не уважает вполне, так явилось насилие. Когда то, что я считаю высшим, стало не высшим, и я осуждаю его, то употребляются обыкновенно два способа: 1) стать самому выше того, что было высшим — подчинить его себе (ссоры сыновей с отцами, революции), или, несмотря на то, что высшее перестало быть высшим — продолжать нарочно считать его высшим — конфуцианство, славянофильство, Павел (несть власти не от Бога)

23 марта/4 апреля 1884. Стоит войти в рабочее жилье, душа расцветает.

26 марта/7 апреля 1884. Читал Кривенко: Физический труд. Превосходно.

29 марта/10 апреля 1884. Читал Конфуция. Все глубже и лучше. Без него и Лаоцы Евангелие не полно. И он ничего без Евангелия. Письмо после обеда от Черткова. Он сердится за разумение вместо Бога. И я с досадой подумал: коли бы он знал весь труд и напряжение, и отчаяние, и восторги, из которых вышло то, что есть. Вот где нужно уважение. Но чтобы оно было, нужно его заслужить. А чтобы его заслужить, нужно его не желать. — Две вещи мне вчера стали ясны: одна неважная, другая важная. Неважная: я боялся говорить и думать, что все 99/100 сумашедшие. Но не только бояться нечего, но нельзя не говорить и не думать этого. Если люди действуют безумно (жизнь в городе, воспитание, роскошь, праздность), то наверно они будут говорить безумное. Так и ходишь между сумашедшими, стараясь не раздражать их и вылечить, если можно. 2) Важная: Если точно я живу (отчасти) по воле Бога, то безумный, больной мир не может одобрять меня за это. И если бы они одобрили, я перестал бы жить по воле Бога, а стал бы жить по воле мира, я перестал бы видеть и искать волю Бога. Таково было твое благоволение. Чертков огорчил меня, но не надолго.

30 марта/11 апреля 1884. Пришли в голову «Записки не сумашедшего». Как живо я их пережил — что будет? Как удивительно, что гнева — нет за месяц почти.