-"Я аристантец не собака, я такой жи чаловек... Бросил ложку сам заплакал, начал хлеб с водой кусать..." -этот стон у нас песней зовется, позднее Александр узнал, что по наставлениям рекрутам положено орать что-то бодрое и воинственное, но здесь пока будущие воины предпочитали унылые и протяжные арестантские мотивы. Невольно и он поддался всеобщему упадочному настроению, затягивает знаете ли, как наркотик. И к вечеру когда пропитанная дорожной пылью до ушей колонна выбиваясь из сил доползла до острога острога звучало уже нечто другое...

  "Таганка, я твой бессменный арестант... Погибли юность и талант в твоих стенах." -народ у нас восприимчив к таким вещам, один раз услышали и понеслось, песня понравилась, смысл тут дело десятое, лишь бы звучало душевно, по настроению. Слова конечно со временем претерпят искажения, так "юность" может превратиться в "унос", "талант" в "талан", но сам мотив останется в народной памяти на века. Партионный офицер приехавший в пересыльную тюрьму заранее, в самом деле чего ему тащится с арестантами, несказанно удивился тогда, уж не "скубентов" осужденных к отдаче в солдаты, набрали ли целый этап? Да нет, он смотрел их еще там в городе, рожи вроде у всех мужицкие, сплошь одно мещанское быдло, "благородных" нет - этих он с первого взгляда привык отличать. А жаль, прямо руки чешутся, врезать бы хоть одному такому умнику в нежное и холеное рыло, так что бы зубы хрустнули.

  Вот таким образом завершился у Сашки второй день в прошлом, за ним последовал третий и далее он сбился со счета. К этапу постепенно присоединяли другие партии рекрутов, и вскоре по дороге уже ползли неровной колонной почти две сотни "арестантов", некоторые из бедолаг не выдержали тягот пути, их сперва везли в обозе, а позднее когда места на телегах уже не было стали оставлять в острогах по дороге. Все происходило по одному заведенному сценарию: утром встали, похлебали баланды с черным хлебом, охрана всех пересчитала и приковала на прутья, железный наручник стал таким же привычным и естественным для нашего современника, как когда-то браслет часов. А далее опять бесконечная пыльная дорога, даже дешевой противной водки уже купить - деньги закончились на третий день, и он опять вновь и вновь оказывался вдали от замка... В чем же дело: или фатальное невезение, или конвойные были не столь тупыми как ему показалось с первого взгляда. Все эти дни изнурительного долго пути слились в его памяти в один единственный и почти бесконечный. В итоге под занавес он совершенно, как бы одурел и отупел - защитная реакция организма, но в этом то было и спасение... Если убежать или спрятаться нельзя, то надо слиться с общей серой массой, иначе здесь не выжить: торчащий гвоздь бьют по шляпке. Как бы не была жестока система, но в первую очередь она бьет по "необычным", поэтому единственная защита - маскировка, до поры до времени. А там посмотрим, проклятый бункер врезался в память, точно клеймо каленным железом, уже не стереть никак, однажды он туда вернется и тогда... Главное теперь сохранить свое "я" не превратиться в "оловянного солдатика", робота из мяса и костей.

  Солнце медленно, точно нехотя пытается спрятаться за тающий в дымке горизонт, последний длинный день уходящего лета на исходе. Кипит, булькает в ведерном котле наваристая пшенная каша заправленная салом на небольшом костерке, дежурное солдатское лакомство и уже раздражает вкусным ароматом обоняние голодных людей, вдали слышны тихое ржание, распряженных на ночь, лошадей обоза, да негромкая беззлобная перебранка выбирающих места для ночлега арестантов, все настолько устали от долгого перехода, что даже сил нет по-настоящему высказать, что на сердце за день накипело. У дальнего костра, за компанию вместе с конвойными солдатами коротает время странный человек. Это не арестант, и не начальник, а так... не поймешь кто, загадка - случайный гость. Он уже почти полчаса пытается втолковать вполголоса что-то очень важное сидящему отдельно от других нижних чинов в сторонке пожилому партионному унтер-офицеру, а тот только недоверчиво крутит седой головой и время от времени односложно возражает, и лишь в конце у них завязывается настоящий разговор.

  -Нет ваша милость, пожалте сперва деньги на кон, наше дело служивое, сами знаете как взыщут ведь за беглого! Спина у меня не казенная, стока палок не перетерпит!

  -Бог с тобой унтер, поймаете по дороге бродягу, нищего заместо моего человека, научите откликаться на нужное имя, что в первый раз что ли? Бывало ведь и раньше, ни криви брат душой, я наслышан о ваших проделках.

  -Простите ваше степенство, сулят нашему брату завсегда много, а ну у вас и таких денжищ нету?

  -За чем дело встало, пошли дружок к моему экипажу, там сразу и отсчитаю тебе положенный задаток, ровно треть, как уговаривались. Остальное получите после успешного дела, если конечно не подведете меня.

  Унтер как бы нехотя поднялся с насиженного места вслед за щедрым на предложения гостем и двинулся по тропинке, но не один, солдат с мрачным и неживым, словно из камня вырезанным лицом последовал за ним, словно тень.

  -А этот еще зачем, мы так не договаривались господин унтер-офицер! -его недавний собеседник, обернулся и резко отреагировал на неожиданное появление нового спутника. В самом деле такие делишки принято обделывать с глазу на глаз, посторонние свидетели им не к чему.

  -Это со мной, мне равно с имя делится надоть, иначе никак неможно. Пущай посмотрит, что я от их не скрадываю ничего. -и со всех сил пытается сделать "честное лицо" господин "ундер", как обычно его величают в народе, получается плохо и наигранно. С такой протокольной мордой лучше бы и не пытался, кого он хочет обмануть? Но к сожалению условия здесь диктует он, и приходиться смириться с появлением незваного "контролера".

   Быстро шелестят под грубыми корявыми пальцами нежные черно-белые бумажки ассигнаций, как не похожи они на красивые современные купюры, тысяча, другая и еще.... - денежки как известно счет любят, однако расчет здесь у каждого свой, особый. Казенная цена за рекрута - 800 полновесных серебряных рублей, но нередко желающий из податных сословий откупиться от обязанности 25 летней службы, платит уже целых 2000-2500 за услуги так называемого "добровольца". Унтер сильно рискует своей шкурой в случае провала, и посему хочет за труды получить никак не менее рыночной цены "товара", минимум 2000 надо дать солдату, в чьем непосредственном ведении находятся арестанты-рекруты на этапе, и еще две тысячи разделить между остальным конвоирам, чтобы не видели чего не надо.

  -Ваш светлость, добавьте ищо стока же на задаток! -от волнения, или от жадности служивый перешел на самую грубую лесть, возведя партнера в княжеское достоинство, -Партионному нашему поручику надоть дать, а не то их благородие непременно взыщет с нас за подмену рекрута!

  Как же без этого, на долю своего обер-офицера расчетливый унтер просит сразу четыре тысячи, верно собираясь прикарманить половину, да уж и цены у них, дерут три шкуры с живого и с мертвого, ему целую деревню вместе с крепостными крестьянами и угодьями уступили дешевле... жадные тупые сволочи. Ругаясь сквозь зубы человек в добротном дорожном сюртуке английского сукна, торопливо споткнувшись о порожек, лезет в свою легкую бричку-одноколку, на таких обычно разъезжает уездное начальство и небогатые помещики, и вытягивает из толстенного дорожного чемодана еще одну пачку ассигнаций. Его внимание отвлечено и он совсем не замечает как округлились вдруг щелочки глаз на заплывшем от многодневного систематического пьянства лице унтера, а его подручный с повадками профессионального душегуба неслышно, точно крадущийся хищник, занимает позицию за спиной жертвы... ой зря, скоро наступит развязка и беспечность будет жестоко наказана!