Они уже узнали и поняли многое. Они хотели спасти своих детей, но получилось так, что им нужно спасаться самим. Для этого они основали группу самопомощи.
Собираются в условленные дни, спрашивают друг у дружки совета, ищут взаимной поддержки. Иногда вместе отмечают праздники, ходят в музеи и на концерты. Словом, стараются жить для себя и быть счастливыми, насколько это возможно.
Помню, как-то раз мне случилось беседовать по душам с одной из них. Госпожа N. в конце нашего разговора обратила на меня взгляд, исполненный надежды и одновременно какого-то печального смирения. Затем крепко сжала кулачок и приблизила его к своей груди:
– Марк, я должна запретить себе жалость, должна ставить пределы своей материнской любви. Это очень трудно. Но я должна этому научиться…
Доктор, вылечись сам
Сколько уже воды утекло с тех пор, как я вошел в мир американской наркологии! Вошел, как случайный прохожий, не представляя, какой совершаю шаг. Мог ли тогда знать, что выбрал не просто специальность, а нечто большее?
Я переехал жить в другой район Нью-Йорка, снимал неплохую квартиру возле парка. Сдал экзамен и получил полноценный диплом, дающий право работать наркологом в любой лечебнице США и даже заграницей. Подумывал, не взять ли новую высоту – продолжить учиться дальше, чтобы получить специальность психотерапевта.
Встречался с одной девушкой: Вика – из русской семьи, рожденная в Америке. Она недавно закончила колледж и работала менеджером в одной фирме.
Чем больше я узнавал Нью-Йорк, тем больше влюблялся в этот город. Любил его сырость, туманы, обволакивающие верхушки небоскребов, летнюю стоградусную по Фаренгейту жару с майками навыпуск, осенние листопады, тенистые аллеи, океанские бухты, ветер, слякоть… Нью-Йорк. Нью-Йо-о-орк!..
Но и в «столице мира» я открывал для себя еще один город, о существовании которого не подозревал. Город подпольный, не отмеченный ни на одной карте, но густонаселенный. Мой глаз то и дело замечал молодых мужчин в солнцезащитных очках, очень худых, стоящих на перекрестках, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Я видел их и в автобусах, и в метро, когда они пытались украсть что-то из кармана пассажира или залезть в дамскую сумочку. Они, активные наркоманы, работали в магазинах, такси, ресторанах.
Каждое утро суперинтендант нашего дома подметал тротуар возле подъезда. Он был удивлен, когда я сказал ему, что вот эти пустые целлофановые пакетики, которые он сметает в мусор, – из-под героина (в нашем доме, на третьем этаже, жил парень – мелкий драгдилер, который не только продавал, но и сам подтарчивал).
Я встречал своих пациентов – бывших, нынешних и будущих – в парикмахерских, барах, автомастерских. Конечно, возле ликероводочных магазинов. Я заходил с Викой в дорогой бутик на Парк-авеню и внезапно замечал там свою пациентку, которая украдкой срезает электронные бирки с дорогих рубашек. В баре неподалеку от Уолл-Стрит из туалета выходил мужчина в деловом костюме биржевого брокера, подергиваясь после только что втянутой в ноздрю полоски кокаина. Разбитое правое стекло в чьей-то машине мне говорило о том, что наркоман ночью, разбив стекло, украл из бардачка навигационный прибор и продал его за пару пакетов. Клерк на почте, оформляющий прием одной посылки чуть ли не полчаса, находился под слишком высокой дозой метадона…
Я далек от того, чтобы изображать Нью-Йорк городом наркоманов. Скорее всего, в «столице мира» их не намного больше, чем в любом другом крупном современном городе. Но мой глаз отныне выделял этот мир.
Моя очаровательная Виктория, когда мы с ней шли ко мне в гости и я имел глупость делиться своими наблюдениями, однажды заявила: «Если хочешь, чтобы переехала жить к тебе, ищи квартиру в более приличном месте». Правда, Вика смягчила тон после того, как мы с ней прогулялись по району, в котором жила она. Этот район считался благополучным, но и там «моих друзей» (так она их называла) оказалось немало.
ххх
Едва ли не каждый день я открывал в наркологии что-то новое: узнавал, как действуют те или другие наркотики на тело и психику, учился распознавать симптомы до и после срыва.
Я больше не пытался втираться в доверие к пациентам, изображать «своего». Понял, что занятие это безнадежное, да и не нужное. Старался их понять. Понять, почему они срываются, почему гневаются, почему врут. И с удивлением обнаруживал, что под их враньем и гневом часто скрывается... глубочайший стыд. Стыд за свою никчемность, слабоволие, неумение жить, как нормальные люди.
Во мне самом тоже медленно, со скрипом, происходили глубокие изменения. Я становился терпимее, уже не требовал ни от кого мгновенных метаморфоз. Учился не осуждать.
Это был странный период в моей жизни: происходил явный профессиональный рост и, в то же время, возникло ощущение какого-то духовного тупика.
Дело в том, что любая нарколечебница становится местом, вбирающим в себя зло в самых разных обличьях: молодежный бандитизм, домашнее насилие, венерические и психиатрические заболевания, торговля оружием, проституция, тюрьмы – все это, так или иначе, вплетено в жизнь большинства пациентов.
До сих пор я считал себя человеком верующим, христианином. Бог для меня всегда был равнозначен добру, правде, справедливости. Но теперь я усомнился в справедливости и правде, как таковой. Я усомнился в силе и доброте Бога, потому что осознал: зло – неискоренимо, оно существовало и будет существовать вечно, пока существует этот мир. Все человеческие усилия, клиники, лекарства – бесполезны, поток горя и страданий может стать лишь чуточку меньше, но никогда не иссякнет.
Но как же принять этот мир, если в нем существует неискоренимое зло? Как любить Бога, создавшего такой мир?!..
Эти мысли были до того мучительны, что меня порой охватывало чувство глубокого одиночества. Наивная, детская вера в добренького Боженьку пошатнулась...
О ДОБЛЕСТИ, О ПОДВИГАХ, О… СПИДе
Ранее я упомянул про тоненькую красную полоску, возникающую на белой пластиковой палочке во время токсикологического теста.
Но есть еще одна роковая красная полоска. Речь идет о тесте на СПИД, который делают в некоторых наркологических клиниках.
Техника теста проста: нарколог дает пациенту пластиковую палочку, концом которой пациент касается своей ротовой полости. (Наличие вируса СПИД определяют по слюне, но более точный результат – по крови. – авт.) Затем эту палочку опускают в пробирку со специальным раствором и…
Наступает тишина. Тишина гробовая.
Оба – нарколог и пациент – пристально смотрят на пластиковую палочку в пробирке на столе. Впрочем, они могут в это время о чем-то разговаривать. О мелочах каких-нибудь, о птичках или рыбках. Но глаза – прикованы к палочке тестера. Проступит ли красная полоска?
И какие-то, знаете, в это время приходят нехорошие мысли в голову. Почему-то припоминаются случайные знакомства, пьянки на дачах с веселыми подружками. Все прошлые амурные приключения в эти несколько минут предстают перед мысленным взором в самом гадком, грязном, отвратном виде.
Тест на СПИД – своего рода репетиция, маленькое упражнение в раскаянии перед покаянием главным, окончательным, которое неминуемо ждет всех нас...
Откуда я все это знаю? Правильно – сам себя протестировал на СПИД. Закрыл кабинет, взял палочку тестера, набрал в легкие побольше воздуха, перекрестился и…
В ожидании результата мужчины нервничают сильнее, чем женщины. Вероятно, потому, что по своей природе мужчины – полигамные. Блядуны, то бишь.
У мужчин психика более слабая, хоть они и считаются сильным полом. Не выдерживает у них психика стресса. Весьма чувствительная, ранимая психика. Прошла лишь минута, а мужчина, не переставая пялиться на палочку в пробирке, начинает громко сопеть, надувает щеки, ерзает на стуле… В эту минуту наверняка мысленно дает себе клятву: никогда больше, ни за что, ни при каких обстоятельствах, только с ней, с родной женой и ни с кем другим...