– Конечно, бери.

Я не расспрашивал Марка ни о его СПИДе, ни о бывшей жене. Слишком много для первого раза. Да и куда спешить, впереди еще – столько времени, – думал я.

В холле ждали вызова другие пациенты. Директор с недовольной миной уже заглянул в мой кабинет, мол, почему так долго оформляешь прием?

Я дал Марку список мест в районе, где была бесплатная кормежка для нищих и бездомных. Позвонил в один дом трезвости и договорился, чтобы ему там предоставили место.

– Это на первых порах. Потом все постепенно наладится, подашь заявление на пособие и льготную квартиру, как зараженный СПИДом… Все будет в порядке. А со временем устроишься наркологом в какую-нибудь клинику, у тебя же есть диплом и опыт работы.

Он кивал, сжимая кулак в знак полной решимости бороться и победить. И не сводил с меня улыбчивых, но несколько напряженных глаз, словно ожидая чего-то.

Я бросил взгляд на закрытую дверь. Полез в карман, вытащил оттуда две смятые двадцатки.

– Бери. Отдашь, когда сможешь.

– Сорок баксов, – взяв деньги, Марк облегченно вздохнул. Затем задумчиво наморщил лоб.

Он, конечно, знал, что наркологам, как и всем сотрудникам любой наркологической клиники, включая секретарш и уборщиков, строжайше запрещено давать пациентам какие-либо деньги. Марк бы не обиделся, если бы я не дал ему ни цента. Ему терять нечего, а у меня могут возникнуть неприятности на работе. Потому что новому пациенту-наркоману, каким бы распрекрасным и честным он ни казался, доверять нельзя. Тем более, когда речь идет о деньгах.

Думаю, Марк все-таки ожидал от меня такого поступка – благородного, но совершенно непрофессионального. У него не было ни цента. Только карточка на проезд в метро. И жизнь. И Бог...

Он спрятал доллары в карман. На нем были стоптанные кроссовки, потертые джинсы и ношеный свитер.

Мы снова обнялись, попрощавшись до следующего утра. Но Марк не появился ни на следующее утро, ни через неделю. В том доме трезвости, где я насчет него договорился, его так и не дождались. Никаких способов узнать, что с ним и где он, у меня не было.

Осталась только фотография, где мы с ним вдвоем, – студенты-дипломанты.

Что с ним случилось? Почему он исчез? Правильно ли я сделал, дав такому «хронику», истосковавшемуся в тюрьме по наркотикам, сорок долларов? Это же четыре пакетика героина или кокаина! «Кокс нюхают, героин колют. Смотри, не перепутай, мой русский брат...»

Купил ли он себе на эти деньги хот-дог и кроссовки или же проклятые пакеты? Снова завис*, заторчал, может, опять попал в тюрьму? Добро или зло? Плохо или хорошо? Когда имеешь дело с наркоманом, то наши обычные понятия вывернуты наизнанку. Все относительно. Вокруг фантомы, призраки, подобия истины…

Мне кажется, что главная причина бед Марка в его легкомыслии. Эта порочная черта очень распространена среди наркоманов и, кстати сказать, среди людей, зараженных СПИДом. Каким-то образом сочетается у них житейская сметка и непростительное легкомыслие, приносящее им столько бед...

Не знаю никаких подробностей о его страшной болезни и его уголовном деле. Не бывшая ли жена его заразила?..

А, может, он больше никогда появился в этой клинике потому, что ему было стыдно передо мной?..

Что с ним теперь? Где он? Помогай ему Бог!..

Сентиментальный Роберт

Роберт – высокий, худощавый белый американец. На вид – лет пятьдесят (значит, в действительности около сорока). Лицо чуточку вытянутое, волосы прямые, нос уточкой. Острый подбородок, узкий разрез глаз. В облике Роберта было что-то очень простецкое. Его легко можно было представить в каком-нибудь американском провинциальном городишке. Не знаю, почему он мне так хорошо запомнился. Видимо, из-за своих антиеврейских выпадов.

Как и Марк, Роберт когда-то работал помощником нарколога в реабилитационном центре для молодежи, тоже в ночные смены. По ходу скажу, что должность помощника нарколога (assistant of substance abuse counselor) – совершенно непрестижная, малооплачиваемая и практически не требует никаких специальных знаний. Звучит, конечно, неплохо. Моя должность в супермаркете, где я перетаскивал ящики и раскладывал товары по полкам, тоже звучала – помощник менеджера.

Такие должности: помощник нарколога, менеджер дома трезвости, старшина этажа в доме трезвости – самые низкие в иерархии наркологической системы. Обычно их занимают те, кто только-только перестал употреблять наркотики или алкоголь и пробует строить новую жизнь.

На занятиях в институте Роберт, при любой возможности, обрушивал камнепады обвинений на одного своего пациента-еврея, который лечился в том реабилитационном центре, где работал Роберт. Даже если это не относилось к теме урока, Роберт просил слова, вставал, длинный, как жердь, и громким прокуренным голосом произносил обличительные тирады. Уж в чем только тот еврейский паренек не был виноват! Был он и скрытным, и лживым, и хотел выпить вино на Шаббат, утверждая, что этого, де, требует иудейская традиция. Но проницательный Роберт знал, что дело не в традиции, а просто тот «хитрый еврей» хочет бухать. Еще, по словам Роберта, «хитрющий еврей» изъявлял желание молиться в то самое время, когда должны были проходить психотерапевтические сессии. В этом Роберт усматривал попытки пациента «умышленно уклоняться от лечения».

Как ни странно это прозвучит, смею предположить, что никаким антисемитом Роберт не был. Даже, может, евреев любил. Объяснение тут вот какое: Роберту было трудно установить контакт с упрямым и ушлым еврейским мальчиком, который два года отучился в колледже, употреблял какие-то заморские психотропные таблетки, покупая их онлайн. К тому же тот паренек был из ортодоксальной семьи: шаббаты, молитвы, строгие законы кашрута. А Роберт был обычным алкоголиком, двадцать лет кряду заливал в себя самую дешевую водку. Имел простые понятия и представления о жизни. Толком не умел пользоваться компьютером. Понять им друг друга было довольно трудно. Оттого Роберт так злился.

Помню, в середине учебного года Роберт внезапно пропал. Как внезапно пропадали и некоторые другие студенты: в один день – ни здрасьте тебе, ни до свидания. Не пришел студент. Пуста его парта. Уж дело близится к экзамену, а пропажи все нет и нет, не объявляется. Мистика, да и только.

Как я уже говорил ранее, по неопытности я еще напрямую не связывал эти внезапные исчезновения студентов с наркотиками и алкоголем.

Пройдет совсем немного времени, и уже на первой своей работе я быстро привыкну к этому явлению – внезапным исчезновениям пациентов, составляющую неизменную часть в работе любой амбулаторной наркологической клиники.

Вот уж где никогда наверняка не знаешь, встретишься ли завтра с этим человеком или нет. Прощаясь с ним сегодня, жмешь ему руку: «До завтра!» И ведь ничего не должно случиться в этот коротенький промежуток времени: с обеда сегодняшнего дня и до завтрашнего утра. Ну, ничегошеньки ничего! Пациент отправляется к себе домой или в приют, где живет. И вроде бы не предвидится никаких природных аномалий: ни землетрясений, ни ураганов, ни наводнений. Жизнь идет своим чередом, по крайней мере, до завтрашнего утра все у него расписано.

Но если речь о наркомании, то всегда имеешь дело с человеческими аномалиями, которые страшнее любых ураганов и землетрясений. Не удивляйся, если пациент, покинувший сегодня клинику в полном здравии и решимости быть чистым и трезвым до конца своих дней, завтра утром окажется где-нибудь под мостом в овердозе, или в полицейском участке.

Как же так? Хм... Ведь вроде бы все так хорошо складывалось! Парень был таким молодцом, так серьезно настроился. Держался. Ведь казалось, что...

Но долго грустить и ломать голову, почему же такое случилось, некогда. Вон уже в дверях – новые трое. Ждут приема. А что с тем, с пропавшим? Все-таки что с ним? Кто знает. Может, жив. Может, еще и объявится когда-нибудь. Вернется. Завтра. Или через год. А может...