- Что-то не так?

- А? - резко уставилась в глаза, сгорая от стыда.

- Что-то случилось?

- Н-нет, это так... странно все это.

- Ничего странного, и я бы переживал. Лукреции тоже грозит смерть, как и всем нам.

Еще больше похолодело в душе, кошка вскарабкалась по спине и.. обреченно ойкнуло сердце.

Ойкнуло, да уже было поздно...

...

Тайными тропами, в темных балахонах, с минимальной поклажей, прокравшись к воротам, откупившись у стражников и... предательски, украдкой простившись, бросив прошлое позади, казалось бы, навсегда... два всадника покинули Рим.

Я... и моя служанка Джули.

И снова разлука с Фернандо. И снова мы расстоянии обстоятельств и нужд, на расстоянии чужой игры, борьбы за власть, давно уже ненавистной борьбы и стремлений за ненужную никому из нас власть. Чужие мечты, цели и радости - ценой наших слез и печалей.

И следующий раз в нашей жизни, когда вновь друг друга повидаем, обнимем и приласкаем, возможно, наступит не раньше, чем мы увидим... свою собственную смерть.

***

Известия осколками врывались в мой мир, разрезая, кромсая жизнь в ошметки.

Первым ударом стала новость о Лукреции.

- Синьора, вам письмо...

Ее изувеченное тело было найдено недалеко от их замка в лесу, небрежно брошенное в канаве бездушными истязателями.

Следующий выстрел - Роберто, ее муж.

Не было никакой любви с кузеном герцога Анжуйского. Был лишь заговор, фикция, обман, холодный расчет черствых тварей. Они пытались до него добраться через нее - и зверь был пойман. Не пощадили никого.

Растерзанны голодными псами человеческих обличий и брошены в реку, зловонную и мертвую уже давно. Туда, где не одну судьбу сгубили. Где не одна история начинала свою новую перепись.

...

- Синьора, синьора, что с вами?!

Женский крик казалось пытался до конца разорвать мое сознание. Но в глазах давно уже все помутнело, лишь темная, багровая кровь на руках переливалась грехом и расплатой.

В голове вторились слова гонца: "Скончался"...

"Скончался... Маркиз де Пескаро, Фернандо де Авалос попал в плен. Его придали пыткам. Скончался, не выдержав терзаний, хоть своих так и не выдал, и не приклонил голову врагам."

- Что с ней? Что за кровь?

Я сгубила их. Всех их. Не соври я, не соври, поступи как всегда поступала, возможно, Лукреция и Роберто были бы живы... И Ферни, мой Ферни, моя любовь, единственная и неповторимая...

***

В сознание с новой, упертой силой стал пробиваться медовый свет усталых свеч.

- Синьора! Синьора Виттория! Как вы себя чувствуете?

Узнала Джули, но вдруг очертания рядом стоящего человека собрались воедино - незнакомый мужчина. Дернулась, пристыжено сжалась, пытаясь скрыться под простыней.

- Успокойтесь, я - врач. Я хочу помочь.

- Что? - "произошло" - хотела, было, продолжить, но не смогла.

- Тише, не разговаривайте. Берегите силы. Вы сейчас слишком слаба. Ребенка спасти не удалось, зато с вами теперь все хорошо.

Ребенка?

Глава 4. Грехи и искупление

***

Мой мир искрасился в черно-серые тона.

Я осталась одна, наедине со своим прегрешением и карой Божьей.

Единственным выходом, который я после всего видела - податься в монастырь, и горько, отчаянно вымаливать у Господа прощение. И уже ступила на выбранный путь (меня приняли монахини у себя как светскую гостью), но папа Климент VII отговорил, пресек это рвение: ссылаясь, что мое призвание на этой земле - отнюдь не такое, другой удел, иная роль, иное предназначение.

Первое время все-таки пришлось находиться под покровительством и защитой церкви, пока вокруг все не приутихло, и мое существование перестало быть проблемой и занозой для тех, кто сражался за власть. Земли и остатки когда-то роскошной жизни маркиза де Пескаро могли и впредь принадлежать своему законному владельцу, то есть - мне...

И, вроде бы, должно было стать легче (когда устранилась угроза жизни, пламя стихло, оставив по себе лишь теплые угли), легче и проще, но... месяцы шли, превращаясь в года, а над моей головой вместо просветления... все больше и больше сгущались черные тучи.

Поэзия перестала утешать неизлечимое...

Тесное общение с видными интеллектуалами нашего времени: писателями, поэтами и религиозными деятелями; частые визиты в монастырь святой Екатерины из Витербо; одинокое заточение на Искье; и даже, исполненная душевного трепета, дружба с Микеланджело... - никто и ничто не могло излечить мое сердце и дать силы жить дальше... без него.

Я считала дни своего безвольного, пустого существования и молила лишь об одном... о скорой встрече с любимым, где бы не было суждено оной состояться.

... и сбылось.

***

Теплый, еще с дыханием лета, осенний, тихий вечер. На небе уже игриво сверкали звезды, и заманчиво так, с некой таинственностью и коварством, улыбался, ухмылялся месяц. 1528 год цвел, пестрел всей своей красой, хотя и не обещал мне никаких, хороших, событий и перемен.

Я смирилась со своим тяжелым одиночеством и ненадобностью никому в этом мире, а потому, в столь поздний час, стук в дверь моей комнаты прогремел ярче грома среди ясного неба.

Мгновения сомнений, старания совладать со страхом - и отворила, сдвинула с места деревянное полотно.

Но никого... и ничего, кроме свежесрезанной, ярко-алой розы на моем пороге.

Роза, точно такая, какую всегда мне Фернандо прилагал к письму - лепесток, бутон или сам цветок, но это было символом нашей любви и страсти друг другу, а потому сейчас это было до жути... пугающим.

Резкий шаг вперед - и осмотреться по сторонам. Что-то стукнуло, чиркнуло в саду.

Быстрые шаги на улицу... Будто кто подменил меня, высосал весь страх, поселив в сердце больную надежду. Знаю, помню правду, но... бегу.

Кружусь среди тьмы и нежного, пусть и холодного, света молодого месяца... ищу зацепки, подсказки, ищу его...

Но нет. Нет никого... еще шаги, еще вперед - и остановилась, невольно дрожа от предвкушения и счастливого волнения.

На земле был начерчен символ, узор... рисунок, который мы придумали с Ферни еще в раннем детстве, как тайная подпись, исключительное подтверждение того, что это послание от конкретного автора к точному адресату: от меня - к нему, лично от него - ... ко мне.

Мгновения испуга, рассуждений - и вновь кружусь, бегу, осматриваюсь... но позвать не решаюсь, опасаюсь издать хоть звук... дабы не прогнать такое хрупкое видение.

Еще шаги - и вышла к лаве у старого дуба. А на ней... лежал, забытый кем-то, или нарочно брошенный, оставленный, крошечный, ручной фолиант. Кинулась к нему, быстро схватила и развернула...

Поэзия, мои стихи... я вас узнала. Те, что посвятила тебе, Фернандо, тебе... моя большая и единственная любовь.

Но что это значит? Что? Перелистала, коснулась взглядам строк - но очередная загадка не дается мне уже так просто...

Но вот, вот... и мой взор уловит что-то важное, ключевое, решающее - слова, чьей-то рукой искусно вписаны, чужие слова - слова одного из надгробий, эпитафия из монастыря святой Екатерины, что в Витербо...

***

Целый день и полночи занял путь в плену надежды. Целый день и полночи я мчала навстречу едва зарожденной мечте.

Быстрые шаги вниз, темные коридоры, знакомые стены. Никогда не думала, что однажды здесь буду искать, казалось бы, давно утраченную свою жизнь, буду искать... и в конце концов... найду ее. Найду глоток утраченного воздуха.

Еще шаги - и замерла... На мраморном саркофаге лежал перстень. Его перстень. Испуганно обернулась по сторонам. Но никого. Шаг вперед - и схватила находку.

Еще раз осмотреть, чтобы окончательно удостовериться...

А ведь тела я его так и не видела, не довелось мужа хоронить, так может... может и не зря? Может, всё было обманом? Аферой? Ложью... во имя спасения? Моего, нашего спасения? Может, Господь услышал все же мои молитвы... и обратил свой гнев на милость? Может, я наконец-то... прощена?