Рядом с окном у меня письменный стол. Я сел за него и открыл толстую тетрадь, куда время от времени заношу собственные мысли или описываю что-нибудь. Я удивился, открыв страницу, где у меня рассуждения о детстве, ведь только что мне об этом думалось.

«Наверное, каждый задумывается о смысле жизни, о предназначении человека. Хотя бы в детстве. Ведь в детстве ты больше наблюдатель жизни, чем её участник. Наблюдатель не головной, не естествоиспытатель, а тоскующий, как ангел. Много утекло воды с тех пор, как я перестал быть ребёнком, я побывал в потоке жизни, побывал и на обочине. И вот, сидя на обочине и наблюдая жизнь, мне всё чаще хочется вернуться в детство, к чистоте, к незнанию. Тогда я становлюсь внутренне в полный рост и рассуждаю. Павлик Морозов был ангелом. Его отец был развратным человеком и пьяницей. Он избивал мать. Молодая красивая девушка, почти девочка, была учительницей Павлика в сельской школе. Она приехала из города весёлая, говорила слова, которым верила, о правде, труде, свободе… Павлик не предал отца, он оставил его из любви к идеалу. “И кто не оставит отца и мать, и не последует за Мной, тот не может считаться Моим учеником”. Откуда мальчику, не познавшему жизнь, было знать, что он последовал за ложным идеалом? Я уверен - Павлик сейчас витает ангелом возле Бога. А где есть и будут те взрослые, которые в одну эпоху увлекли его своей ложью, а в другую бросили и оклеветали…»

   Это старая запись. Кое-где зачёркнуто. Я закрыл тетрадь. Мне захотелось есть. Я подумал, что надо спешить, а то все кафе и столовые скоро закроются. Да и хлеба нужно купить, на работе я обычно чай с ним пью. Хорошо, что сосед стучал молотком и разбудил меня. Я ведь и не обедал сегодня. Нет, спать надо ночью, а днём бодрствовать.

7.

Я вышел на улицу. Солнце укатилось за дома, было прохладно. Меня слегка томила наружная жизнь, но это, видимо, от дневного сна. Людей на улицах мало, машин тоже, ведь сегодня воскресенье. Я подумал, где можно сейчас поужинать.

Когда я учился в институте, то не любил выходные дни из-за того, что относительно дешёвые и хорошие столовые, такие как столовая консерватории или наш буфет, например, были закрыты. А ведь мы в выходные находились обычно целый день в институте, репетировали что-нибудь. Бывало в перерыве обойдёшь чуть ли не весь центр, вплоть до Садового кольца, прежде чем пообедаешь где-нибудь. А пока вернёшься - опять проголодаешься. Одно время, на первом и втором курсах, мы ели в пельменной на углу улицы Герцена и Собиновского переулка, но потом пельменную закрыли на ремонт. Правда, мне ещё раньше успели опротиветь эти пельмени, от одного запаха которых меня уже тошнило. Кстати, эта пельменная до сих пор на ремонте.

Едва я вышел на проспект Мира, как увидел мчащийся к остановке троллейбус. Какая удача! Я побежал за троллейбусом. Успел. В пустом салоне, у окна, сидела некрасивая девушка, я поймал её приветливый взгляд, едва вошёл. Всю дорогу мы с ней переглядывались. Что-то в её глазах было очаровательное. Наконец, троллейбус подъехал к моей остановке. Я спустился на подножку в ожидании, когда водитель откроет двери. Потом ещё раз мельком взглянул на девушку и снова поймал её взгляд. Двери открылись. Помедлив секунду-другую, я всё-таки выпрыгнул наружу.

Глядя вслед уходящему троллейбусу, я подумал о том, что с девушкой, оставшейся в нём и смотрящей мне вслед, вполне возможно я мог бы быть счастлив и, может быть, надо было бы уже давно оставить «планов громадьё», жениться и стать обывателем, ведь - это я знаю с некоторых пор, - в малом – большое, а в большом – малое. Но какая-то непреодолимая сила, называемая судьбою, владела моей жизнью. «Нет, ничего не удастся изменить», - думал я.

Кстати, насчёт красоты. Говорят, первое впечатление обманчиво. Да, часто это действительно так. Например, случается вам видеть некрасивую женщину, вас даже слегка отвращает её уродство, но вот вы знакомитесь с нею, говорите, встречаетесь часто то ли по делам, то ли случайно, и вот вы уже не замечаете её уродства, вам она кажется всего лишь некрасивой, а потом вдруг в один прекрасный день, проснувшись утром, с ужасом понимаете, что уже в неё влюблены... Что, невозможно? Ещё как возможно! А ведь нередко бывает и обратное, то есть красота прельщает, а потом приходит разочарование. Впрочем, я не против красоты. Напротив, обожаю красивых и со вкусом одетых женщин! Но в этой некрасивой девушке в пустом троллейбусе было какое-то очарование. Что-то было волшебное в её глазах...

Кафе оказалось закрыто. «По техническим причинам"» - гласила табличка. Это ложь, просто воскресенье, и все ушли домой раньше положенного времени. В московских столовых и кафе так часто делают, я это заметил. Повесят табличку «По техническим причинам» и уйдут домой. Что ж, тут недалеко столовая. Нужно только опять перейти через дорогу. Закрыто… Ладно, пойду дальше. Дальше будет ещё одна столовая, но она, кажется, на ремонте. Так и есть. Ничего, дойду до Садового, там диетическая. Наверняка работает. Я вошёл в диетическую. Душно и отвратительный запах.

Вот уже пятый год я питаюсь в таких местах. Иногда отчаяние овладевает мной и тогда не остаётся даже сил подтрунивать над собой. Но сегодня ничего, нормально, я говорю себе: «Сейчас, зверь, мы тебя покормим».

8.

В столовой какая-то женщина упала в обморок. Её поддержал мужчина из очереди, усадил на стул. Она пришла в себя. Я немножко помедлил черпать ложкой вермишелевый суп, потом продолжил есть, чувствуя отвращение к себе и бессмысленность жизни.

Я вышел из столовой и остановился в нерешительности. Сумерки сгустились, свет из окон столовой заливал тротуар. Сейчас около восьми вечера, на работу мне к одиннадцати, значит, предо мною три лишних часа. На что их потратить? Я тоскливо огляделся кругом. Подошла какая-то девочка, лет двенадцати, попросила пятнадцать копеек позвонить. Я сказал, что у меня нет «пятнашки», потом вспомнил, что есть, окликнул девочку. Она обернулась. Волосы у неё чёрные, глаза тоже чёрные, блестящие, чистые, взгляд простодушный, доверчивый. Её вид тронул моё сердце. «Вот, возьмите». Она смутилась от того, что я обратился на «вы», покраснела слегка, но «пятнашку» взяла. Я вдруг поймал себя на мысли, что понимаю, почему в дворянских семьях к детям тоже обращались на «вы».

Я, улыбаясь, пошёл прочь.

Когда я был мальчиком, то мечтал, чтобы я, каков я есть, со всеми дурными и хорошими своими свойствами, был самым плохим человеком на земле, а остальные люди чтобы были лучше, краше меня. Пусть бы меня презирали и, быть может, посадили бы в тюрьму за посещавшие меня дурные мысли или сделанные мной проступки, но зато я бы радовался, что остальное человечество превосходит меня нравственно. О, как я мечтал об этом!

Но это было очень давно...

Вскоре я остановился. Куда пойти? Тут мне пришло на память, что в кинотеатре «Москва» идёт ретроспектива американских фильмов. Пойду туда. Тем более, что в этот кинотеатр могу пройти бесплатно. Один знакомый открыл мне секрет, что в баре «У Ханжонкова», что в подвальчике кинотеатра, работает некий Давид, приятель его приятеля. Так вот, проходя мимо билетёрши, стоящей у входа, нужно только сказать: «Я к Давиду», и вас пропустят. Правда, могут переспросить недоверчиво, но тут нужно не теряться, а повторить спокойно: «К Давиду».