Все это показывает, как многочисленны и разнообразны дороги Домой и что слепые, как и глухие, ничуть не менее приспособлены путешествовать по нашему Пути. Однако зрячим, в отличие от остальных, помогают некоторые помощники. (Это и не удивительно. Ведь не просто так просветленных называют видящими, а не слышащими, нюхающими или прикасающимися — и, уж конечно, не думающими! Зрение естественным образом стало царем чувств: одновременно направленное внутрь и наружу, оно — заклятый враг туманного, праоткрыватель Очевидного.) В следующей подборке из множества ожидающих нас осознаний (если они покажутся более приземленными и, местами, более смешными, чем духовные, это только к лучшему!) будет легче отличить менее важные, зависящие от внешнего видения, от более важных, от него не зависящих.

1. Внешне я кажусь объектом, движущимся в Пространстве. На самом деле я само недвижимое Пространство. Идя по комнате, я смотрю вниз, и моя голова (не-голова) — бесконечная пустая Неподвижность, в которой болтаются эти руки и ноги. Ведя машину, я смотрю вовне, и мое человеческое тело (не-тело) — та же Неподвижность, в которой целая местность тасуется, как колода карт. Выходя на улицу ночью, я смотрю вверх, и мое земное тело (неземное тело) — та же Неподвижность, в которой эти небесные тела кружатся и танцуют. (Нет, я не могу найти здесь голову, поворачивающуюся вправо-влево, вверх-вниз!) И, наконец, самое важное: я «слепну» (закрываю глаза, говорят они), и мое тело Вселенной (тело не-Вселенной) — та же самая бесконечная пустая Неподвижность, раскрывающая себя как недвижимый не-ум, чье ментальное содержание отказывается оставаться неподвижным даже мгновение. Помимо подтверждения нашего истинного Я, этот аспект нашей подчиненности Очевидному — нашего двунаправленного смотрения, нашей медитации для всех времен года — убирает спешку из «спешки современной жизни», или, скорее, из того, кто думает, что спешит. Он не продвигается ни на дюйм. Вся его суета иллюзорна. Единственный возможный способ успокоиться — перестать игнорировать место, где он всегда пребывает в покое, где Покой, превосходящий всякое понимание, так ослепительно самоочевиден. Этот вожделенный покой, который, как ему кажется, всегда его избегает, находится в самом его центре, моля о том, чтобы его заметили!

2. Хотя другим, находящимся там и смотрящим на меня с некоторого расстояния, я кажусь движущимся и ограниченным человеческим объектом, на самом деле я здесь (видя себя с нерасстояния) — это неподвижное безграничное и нечеловеческое Ничто. Это Ничто, или Пространство, наполнено, согласно моему восприятию, всевозможными вещами — движущимися, цветными, четко очерченными, шумными, приятными и неприятными, ощущаемыми и неощущаемыми и так далее. И, как ни парадоксально, просто потому что это Пространство абсолютно не похоже на то, что его наполняет, и абсолютно им не затронуто, оно полностью отождествляется с ним. Я не верю в это, я вижу это. Пространство и есть те вещи, которые его занимают. Эта Неподвижность-Безмолвие и есть движения и звуки, фоном которых она является. Как нечто, я это что-то, как ничто — я все.

3. И все это находится прямо здесь. Так, солнце, облако, дерево, трава, окно, ковер, заполненная словами страница, держащие ее руки — все они присутствуют, ясно видны мне там, где находимся я и моя камера, но не там, где нас нет. Между нами нет никакого расстояния. (Как указано ранее, если я подойду к ним, я постепенно потеряю их из вида, более того, линия, проведенная между нами, соединяющая это место с самым дальним объектом, видится мной как лишенная длины точка.) Следовательно, весь мир принадлежит мне, я несказанный богач. И, вдобавок, такая собственность — единственно реальная. Поскольку, как это крошечное, плотное (и совершенно фиктивное) нечто здесь, я не допускаю в занимаемый мной объем никакие другие объекты, я беднее нищего, а как необъятное, пустое (и реальное) Ничто, или Пространство, я впускаю их внутрь и получаю всю Вселенную, владею всем на свете. Неудивительно, что все такое неотразимое, непосредственное и — яркое/

4. Как же получается, что я по-прежнему вижу все — начиная с собственных рук и заканчивая голубым небом — как будто оно снаружи, а не внутри? Или, загадочным образом, одновременно и там и там? На одном уровне ответ в том, что этот трехмерный мир — такой удобный способ собирания данных, модель, чью ценность для выживания подтверждают сами мои глаза, физиология которых так замечательно приспособлена для отыскания глубины. На более глубоком уровне ответ таков: в действительности трехмерен не мой мир, а Видящий его. Здесь во мне, на моей стороне этого указывающего внутрь пальца, этой страницы, любого предмета, тянется неизмеримая Бездна. (Ей я обязан счастливому, хотя и парадоксальному факту, что усыпанное звездами небо, хотя и не удалено от меня ни на ангстрем[11], тем не менее все-таки другое, более ошеломляюще небесное, чем когда-либо. Давая ему безграничное расстояние из своих безграничных запасов, я придаю ему безграничное очарование.) Так или иначе, двухмерность моего младенчества должна была закончиться. В детстве и юности я привык отталкивать мир, навязывать ему его собственное расстояние. И, разумеется, в результате я потерял его. Постепенно моя проекция его достигла его неприятия мной и его неприятия меня, и все больше росли мои бедность, одиночество, отверженность и отчужденность. Начальная ценность этого метода для выживания стремительно двигалась в обратную сторону, пока не превратилась в, так сказать, ценность для вымирания. Но сейчас наконец, как видящий последних этапов, я не отталкиваю его, а снова впускаю внутрь — мир такой же бездонный и непостижимый, как и я. Двухконечная стрела моего внимания одновременно направлена вперед, на внешний мир объектов, который на самом деле начинается и заканчивается прямо здесь, и назад, на «внутренний» мир Ничто, который никогда не заканчивается. И оба они — один мир. Все во мне, все мое, все есть я, и у меня снова все хорошо.

5. То, что по-настоящему принадлежит мне, помогает, а не препятствует. Если Вселенная моя, она должна вести себя так, как я хочу. Но правда в том, что эта Емкость, или Пустота, которая и есть я, подобно зеркалу, не может отвергать свое содержимое, иметь предпочтения или привязанности. Она должна подчиниться тому, что происходит. У нее нет выбора, однако (как будет видно дальше) она ответственна за все, что возникает. Она не желает ничего, но все происходит согласно ее воле.

6. Даже мои собственные действия становятся приемлемыми. Мои глупейшие ошибки иногда оказываются совсем даже не ошибками. В любом случае, что бы я ни делал — от мытья посуды и вождения машины до обдумывания этого абзаца, — я обнаруживаю, что делаю это гораздо хуже, если представляю, что это делает находящийся здесь некто с головой, и гораздо лучше, когда выпроваживаю его. Сознательно жить с истиной «я Ничто» несравнимо лучше, чем жить с ложью «я нечто», что неудивительно.

7. Никогда не терять связь с Этим — вопрос расставления приоритетов. Когда как личность я прямо нацеливаюсь быть снаружи, впереди, вовлекаться в жизнь и быть с ней, я отчуждаюсь от жизни, противостою ей и становлюсь жертвой. А когда моя цель не прямая, а через воспринимаемое Отсутствие здесь личности, ищущей вовлеченности, что ж, тогда я не только снаружи в мире, не только с ним — я наслаждаюсь ощущением, что я и есть жизнь. Я свободный, жизнеутверждающий, «озаренный всеми существами», как восхитительно выразился дзэнский мастер Догэн. Озарен тем, чем они кажутся, а также Тем, что они есть.

8. Я пришел к осознанию, что мое видение Отсутствия здесь — это видение не моего Отсутствия, а Отсутствия всех. Я вижу, что Пустота здесь достаточно пуста и велика для всех, что это та самая Пустота. По сути, мы все одно и то же, и никаких «других» нет. Следовательно, все, что я делаю другим, я делаю самому себе, и что происходит с ними — происходит со мной. Это факт, который я должен воспринимать очень серьезно. Называйте это необусловленной любовью, или состраданием, или подлинно великодушным сердцем — без этого спонтанная жизнь, мое внутреннее видение — лишь предположение.