Одинок ты, как супергетеродин,

лишь один уцелел среди свар,

26 и один, 26 и один

роковой приятель М. Шварц.

Надоели любовь, и хоккей, и кино,

и одно согревает упийца,

26 и одно, 26 и одно

роковое желанье упиться.

Стишки Геры Дробиза, музычка неизвестно чья, но тоже понравится.

Исполняет большой концертный рояль.

Художественный руководитель рояля — Сеня Уманский.

Солист — Вениамин Элинсон (сопрано).

Как у нас в садочке,

как у нас в садочке

розы расцвели.

Старые песенки, старые шуточки

вспомнить помогли.

Я пою, пою и вспоминаю,

снова говорю:

(2 раза) «Красные корочки на микропорочке

я тебе дарю!»

Гудят над страною весенние ветры,

а мы свою юность припомнить хотим,

о в песенках старых, в мелодиях ретро

мы новые веянья воплотим!

Город спит под крышей ночи белой…

Нет, неправда, город не уснул.

Мишка, Мишка, что же ты наделал?

Ты нам душу всем перевернул!

Мишка, Мишка, где ж твоя улыбка?

Мы живем в решающем году.

Самые нелепые ошибки, Мишка,

смело исправляем на ходу!

Что-то тормозится перестройка…

Ты обиды сердца успокой.

Мы же начинаем только-только.

Что же ты задумчивый такой?

Мишка, Мишка, где ж твоя улыбка?

Мы же все помочь тебе хотим.

Самые нелепые ошибки, Мишка,

мы тебе заранее простим!

Мишка, среди нас не видно старых,

все — герои мира и труда.

Ну, а что сказать о юбилярах?

Это ж, Мишка, кадры хоть куда!

Мишка, Мишка, где ж твоя улыбка?

Пусть она не ведает преград!

Самая нелепая ошибка, Мишка,

Если ты не выдвинешь ребят!

— Мы требуем мира для всех континентов!

Долой поджигателей новой войны!

И мы обращаем свой взор к президенту

далекой и нам непонятной страны…

Ронни, ты нас плохо знаешь!

В Белом доме проживаешь,

часто речи говоришь,

постоянно нас коришь,

ждешь, когда мы занедужим.

Ты навстречу нам идешь,

но в кармане держишь нож.

Ронни, ты такой не нужен!

Ронни, ты не знаешь, что ли:

есть у нас Зиновьев Толя.

Ты артист и он артист,

но отнюдь не пацифист:

грозное кует оружье.

С малых лет и до сих пор

он дает тебе отпор —

тот, какой тебе и нужен!

Ронни, брось запал угарный!

Есть у нас товарищ Чарный.

Экономику страны

он поднимет до Луны.

Все народы мира сдружим!

Настрогаем колбасы —

аж обломятся весы.

На хрена ты будешь нужен?

Ронни, прояви отвагу:

прекрати свою бодягу,

перестань ты нас ругать

и Ирану помогать,

лучше приходи на ужин

и на несколько минут

вспомни старый Голливуд —

вот такой ты будешь нужен!

— УПИ — грандиозная кузница кадров,

Отсюда в министры — и выше! — идут,

но наши герои, но звезды эстрады

не меньше прославили свой институт!

В главном зале УПИ он терзал инструмент,

был он чудно красив, как герой кинолент.

Мы глядели,

мы балдели,

покорял он всех в момент.

Домино, домино…

Это клавиши трогает Чарный.

Домино, домино…

Это старый напев антикварный.

Он звучит сильно, сердце им полно.

Домино, домино…

А теперь что играют?…оно.

Он играл в том дуэте особую роль —

мастер смеха, большой куплетист Анатоль,

был нахалом,

но с вокалом —

и как видно — в этом соль!

«Домино, домино» —

Напевали Зиновьев со Шварцем.

Домино, домино…

Шварц рифмуется только лишь с кварцем.

Было так смешно,

было так давно…

Домино, домино…

Жаль, что вас не засняли в кино.

В этом зале сегодня особый подбор:

здесь эстрады УПИ легендарный фурор.

Вас любили,

малость били,

но вас помнят до сих пор!

Домино, домино…

Мы немного грустим в этом зале.

Домино, домино…

Мы не все еще миру сказали.

За окном темно,

за столом — вино…

Домино, домино…

Мы еще поживем всё равно!!!

Я всюду побывал, где ходят поезда,

проехал от Колхиды до Посьета.

Я горы повидал, моря и города,

и всякий раз стихи писал про это.

И вряд ли без меня узнать бы вы могли,

что в Черном море ходят пароходы,

что велика Сибирь, а церковь на Нерли

преодолела многие невзгоды.

Что где-то Иныль-чек впадает в Сары-джаз,

меж тем как зреют фрукты в Ленкорани,

а памятник Петру — я извещаю вас —

стоит, где и поставлен был заране.

Кто знает, где Баку, где Ачинск и Чита,

и что журчат арыки на Востоке,

тот — повезло ему! — внимательно читал

мои географические строки.

Я белый свет обрел. Спасибо поездам!

Теперь перехожу на самолеты.

А это значит, мне — а, стало быть, и вам —

заметно прибавляется работы.

Да здравствует Лобанцев Юра!

Его культура и фигура,

его загадочность авгура,

его повадка балагура,

его губа, она не дура!

Ему неведома халтура,

а также спорт и физкультура,

его боится конъюнктура

и уважает редактура;

порой на нас он смотрит хмуро,

ведь жизнь его — не синекура,

но эта жареная кура

нам подтвердит, что гений Юра!

И я прекрасно вижу Юру,

ползущего на амбразуру,

спешащего на процедуру,

разбившего аппаратуру

и отменившего цензуру!

Да здравствует Лобанцев Юра!

Над ним покорно и понуро

всемирная литература

склонит знамена из пурпура

под песнопенья турбобура

и увертюру «Трубадура»!

Да здравствует Лобанцев Юра!

В его душе звучит бандура,

а тело — мощная фактура,

а голосок — колоратура.

Восславим же сегодня Юру!

Он нынче выпустил брошюру

и сплел сегодня арматуру

под предстоящую скульптуру!