Пуш­ки­ну ка­за­лось, что та­кое при­зна­ние ос­ла­бит бди­тель­ность вла­сти, и она хо­тя бы на вре­мя ос­та­вит его в по­кое. Но Ни­ко­лай I по­нял ди­пло­ма­ти­ческую иг­ру по­эта, его стрем­ле­ние со­хра­нить твор­че­скую не­за­ви­си­мость. И как не по­нять - про­шел оче­ред­ной год, а ре­зуль­та­ты пуш­кин­ской ра­бо­ты попреж­не­му не бы­ли вид­ны?! По-хо­ро­ше­му сле­до­ва­ло от­пус­тить по­эта во­своя­си, но Ни­ко­лаю, столь гор­див­ше­му­ся зна­ни­ем лю­дей, обид­но бы­ло те­рять кон­троль над по­этом. Тут речь шла уже не столь­ко о по­ли­ти­ке, сколь­ко о борь­бе са­мо­лю­бий. Раз Пуш­кин го­во­рит, что ему не хва­та­ет де­нег, то, по­жа­луй­ста - ему да­ли сна­ча­ла не­боль­шую, а по­том и бо­лее со­лид­ную по­дач­ку, о чем он пи­сал Кан­кри­ну 5 сен­тяб­ря 1835 го­да:

Вслед­ст­вие до­маш­них об­стоя­тельств при­ну­ж­ден я был про­сить­ся в от­став­ку, да­бы ехать в де­рев­ню на не­сколь­ко лет. Го­су­дарь им­пе­ра­тор весь­ма ми­ло­сти­во из­во­лил ска­зать, что он не хо­чет от­ры­вать ме­ня от мо­их ис­то­ри­че­ских тру­дов, и при­ка­зал вы­дать мне 10000 руб­лей как вспо­мо­же­ние. Этой сум­мы не­дос­та­точ­но бы­ло для по­прав­ле­ния мое­го со­стоя­ния. Ос­та­ва­ясь в Пе­тер­бур­ге, я дол­жен был или час от ча­су бо­лее за­пу­ты­вать мои де­ла, или при­бе­гать к вспо­мо­же­ни­ям и к ми­ло­стям, сред­ст­ву, к ко­то­ро­му я не при­вык, ибо до сих пор был я, сла­ва Бо­гу, не­за­ви­сим и жил свои­ми тру­да­ми. Итак, ос­ме­лил­ся я про­сить его ве­ли­че­ст­во о двух ми­ло­стях: 1) о вы­да­че мне, вме­сто вспо­мо­же­ния, взай­мы 30000 руб­лей, нуж­ных мне в об­рез, для уп­ла­ты не­об­хо­ди­мой; 2) о удер­жа­нии мое­го жа­ло­ва­ния до уп­ла­ты сей сум­мы. Го­су­да­рю угод­но бы­ло со­гла­сить­ся на то и на дру­гое[74].

Так что Кан­крин, чи­тая пуш­кин­ское по­сла­ние от 6 но­яб­ря 1836 го­да, знал, что сто­ит за по­же­ла­ни­ем по­эта уп­ла­тить долг спол­на и не­мед­лен­но и прось­бой «не «до­во­дить оно­го до све­де­ния го­су­да­ря им­пе­ра­то­ра», и по­че­му по­эт спе­ци­аль­но ого­ва­ри­вал, что ес­ли царь по­пы­та­ет­ся ока­зать ему оче­ред­ную «милость», то он вы­ну­ж­ден бу­дет от нее от­ка­зать­ся. Пуш­кин го­то­вил но­вую от­став­ку, да­вая по­нять Ни­ко­лаю, что де­ло во­все не в ма­те­ри­аль­ных за­труд­не­ниях, вер­нее не толь­ко в них, а в том, что Блок на­звал «от­сут­ст­ви­ем воз­ду­ха» или по-пуш­кин­ски - «по­коя и во­ли». Итог этой ис­то­рии под­вел Жу­ков­ский в прон­зи­тель­ном по то­ну и яс­ном по су­ще­ст­ву по­сла­нии к Бен­кен­дор­фу:

Но по­ду­май­те са­ми, ка­ко­во бы­ло бы вам, ко­гда бы вы в зре­лых ле­тах бы­ли об­ре­ме­не­ны та­кою се­тью, ви­де­ли ка­ж­дый шаг ваш ис­тол­ко­ван­ным пре­ду­бе­ж­де­ни­ем… Пуш­кин хо­тел по­ехать в де­рев­ню на жи­тье, что­бы за­нять­ся на по­кое ли­те­ра­ту­рой, ему бы­ло в том от­ка­за­но под тем ви­дом, что он слу­жил, а дей­ст­ви­тель­но по­то­му, что не ве­ри­ли. Но в чем же бы­ла его служ­ба? В том един­ст­вен­но, что он был при­чис­лен к ино­стран­ной кол­ле­гии. Ка­кое мог­ло быть ему де­ло до ино­стран­ной кол­ле­гии? Его служ­ба бы­ла его пе­ро, его «Петр Ве­ли­кий», его по­эмы, его про­из­ве­де­ния, кои­ми бы оз­на­ме­но­ва­лось ны­неш­нее слав­ное вре­мя? Для та­кой служ­бы нуж­но сво­бод­ное уе­ди­не­ние[75].

Друг по­эта был не со­всем прав, об­ру­шив всю тя­жесть об­ви­не­ний на ше­фа жан­дар­мов. Еще за год до тра­ги­че­ской раз­вяз­ки Бен­кен­дорф пред­ла­гал ца­рю от­ка­зать­ся от ус­луг яв­но не­управ­ляе­мо­го по­эта, за­ме­нив его по­слуш­ным По­ле­вым, но по­лу­чил ка­те­го­ри­че­ское «на­по­ми­на­ние»:

Ис­то­рию Пет­ра Ве­ли­ко­го пи­шет уже Пуш­кин…[76].

Ни­ко­лай I вел с по­этом свою иг­ру. Тот, кто пи­сал ано­ним­ку, без­ус­лов­но, знал, что, на­зна­чая Пуш­ки­на на пост «ис­то­рио­гра­фа ор­де­на ро­го­нос­цев», он ка­са­ет­ся ку­да бо­лее важ­ной и бо­лез­нен­ной для ху­дож­ни­ка те­мы, чем пер­спек­ти­ва ока­зать­ся в спи­ске об­ма­ну­тых му­жей.

«Рас­ту­щая кар­тош­ка»

Ос­та­вив по­эта, оза­да­чен­ный Жу­ков­ский, ре­шил по слу­чаю обой­ти об­щих зна­ко­мых. Он на­пра­вил­ся сна­ча­ла к Ми­хаи­лу Юрь­е­ви­чу Ви­ель­гор­ско­му, а за­тем и к Вя­зем­ско­му, от ко­то­рых уз­нал, что оба они по­лу­чи­ли по эк­зем­п­ля­ру ано­ним­но­го пись­ма и то­же рас­те­ря­ны - га­да­ют, ко­му и с ка­кой це­лью по­на­до­би­лось столь не­обыч­но шу­тить с Пуш­ки­ным. Ни­кто из них, ес­те­ст­вен­но, о про­ис­шед­шем у По­ле­ти­ки не до­га­ды­вал­ся, а по­то­му, об­су­див тот же круг лиц, что и Дол­го­ру­кий с Рос­се­том, дру­зья ни на ком кон­крет­но не ос­та­но­ви­лись. Од­на­ко, уз­нав от Жу­ков­ско­го, что по­эт по­слал вы­зов Дан­те­су, ре­ши­ли, что ка­кая-то связь ме­ж­ду ним и ано­ним­кой все же су­ще­ст­ву­ет, по­сколь­ку по­ве­де­ние ка­ва­лер­гар­да, дей­ст­ви­тель­но, вы­зы­ва­ло не­ко­то­рые во­про­сы.

Пуш­кин впо­след­ст­вии, при объ­яс­не­нии с вла­стью, про­сто со­слал­ся на это весь­ма не­ус­той­чи­вое мне­ние, уси­лив его креп­ки­ми вы­ра­же­ния­ми: «Во­об­ще него­до­ва­ли... го­во­ри­ли, что по­во­дом к этой гнус­но­сти по­слу­жи­ло на­стой­чи­вое уха­жи­ва­ние за нею г. Дан­те­са». «Во­об­ще... го­во­ри­ли» - вот и все оп­рав­да­ние та­ко­го от­вет­ст­вен­но­го ша­га, как вы­зов на ду­эль! Ко­неч­но, по­эту ни­кто не пове­рил! Но как бы то ни бы­ло, но кон­фликт по­хо­же ула­жи­вал­ся – Дан­те­са же­ни­ли. Жу­ков­ский уже со­всем бы­ло ус­по­ко­ил­ся, ко­гда, вер­нув­шись до­мой позд­но ве­че­ром, об­на­ру­жил у се­бя пись­мо За­гряж­ской с прось­бой не­пре­мен­но зай­ти к ней.

Ут­ром сле­дую­ще­го дня, в суб­бо­ту 7 но­яб­ря, Жу­ков­ский от­пра­вил­ся к За­гряж­ской с ви­зи­том. В за­пис­ках он ос­та­вил наи­бо­лее под­роб­ное опи­са­ние этой встре­чи, и тем не ме­нее не­дос­та­точ­ное, что­бы по­нять смысл про­ис­хо­дя­ще­го, ра­зо­брать­ся в бес­по­ря­доч­ном на­гро­мо­ж­де­нии фак­тов – слиш­ком ско­ро­теч­но и не­ожиданно раз­ви­ва­лись по­сле­дую­щие со­бы­тия:

7 но­яб­ря. Я по­ут­ру у За­гряж­ской. От нее к Гек­кер­ну. (Mes ante cedents[77]. Не­зна­ние со­вер­шен­ное пре­ж­де быв­ше­го.) От­кры­тия Гек­кер­на. О люб­ви сы­на к Ка­те­ри­не (моя ошиб­ка на­счет име­ни). От­кры­тие о род­ст­ве; о пред­по­ла­гае­мой свадь­бе. — Мое сло­во. — Мысль [ду­эль] все ос­та­но­вить. — Воз­вра­ще­ние к Пуш­ки­ну. Les revelations[78]. Его бе­шен­ст­во. — Сви­да­ние с Гек­кер­ном. Из­ве­ще­ние его Вьель­гор­ским. Мо­ло­дой Гек­керн у Вьель­гор­ского[79].

Наи­боль­шее за­труд­не­ние вы­зы­ва­ют фра­зы: «Не­зна­ние со­вер­шен­ное пре­ж­де быв­ше­го», «моя ошиб­ка на­счет име­ни» и «Его бе­шен­ст­во». Де­таль­ным обсу­ж­де­ни­ем пер­вых двух мож­но бы­ло бы пре­неб­речь - не столь уж важ­ны они для по­ни­ма­ния ду­эль­ной ис­то­рии - но мно­гие ис­сле­до­ва­те­ли ви­дят в них от­го­ло­сок ко­вар­ной ин­три­ги Гек­кер­нов – их уме­лой ма­ни­пу­ля­ции дру­гом поэта, а потому об­су­ж­дать их при­дет­ся.

Пре­ж­де все­го, упус­ка­ет­ся из ви­ду, что Жу­ков­ский от­пра­вил­ся к по­слан­ни­ку по­сле ви­зи­та к За­гряж­ской. И ведь не для об­ме­на лю­без­но­стя­ми при­гла­си­ла она его к се­бе, а для не­лег­ко­го раз­го­во­ра о се­мей­ных де­лах, и не сам Жу­ков­ский на­ду­мал ехать к Гек­кер­ну, а по прось­бе Загряжской.

Важ­но иметь в ви­ду, что друг по­эта на­хо­дил­ся на при­лич­ном уда­ле­нии от сто­лич­ной жиз­ни и не знал по­след­ние свет­ские но­во­сти. Его не­зна­ние и удив­ле­ния мог­ли ка­сать­ся впол­не обыч­ных ве­щей. Стро­ить на этом ка­кие-ли­бо пред­по­ло­же­ния и до­гад­ки бы­ло бы не­ра­зум­но. Дру­гое име­ет зна­че­ние - кто и ка­ким об­ра­зом удив­лял его, по­свя­щая в под­роб­но­сти ду­эль­ной ис­то­рии. Толь­ко по этим дей­ст­ви­ям и мож­но су­дить, кто на са­мом де­ле раз­ду­вал кон­фликт, а кто пы­тал­ся его по­га­сить.

Кон­спек­тив­ные за­пи­си, впро­чем, как и мно­гие пись­ма, име­ют од­ну важ­ную осо­бен­ность - фра­зы в них не все­гда объ­яс­ня­ют друг дру­га, не все­гда ло­ги­че­ски свя­за­ны ме­ж­ду со­бой. Мысль за­час­тую ска­чет, ос­тав­ляя клю­че­вые сло­ва, по­нят­ные для по­свя­щен­но­го. «Не­зна­ние (или не­из­вест­ное) со­вер­шен­ное пре­ж­де быв­ше­го», ско­рее все­го, от­но­си­лось к связ­ке «Я по­ут­ру у За­гряж­ской. От нее к Гек­кер­ну». Воз­мож­но, по­то­му что даль­ше идет уточ­не­ние: «От­кры­тия Гек­кер­на». Ины­ми сло­ва­ми то, что Жу­ков­ский ус­лы­шал от За­гряж­ской бы­ло как-то свя­за­но с по­сле­дую­щим от­кро­ве­ни­ем по­слан­ни­ка.