Войско выступило из Рима на следующий день и направилось в Ангиллару отвоевывать замки папы, захваченные Вирджинио Орсини. Его святейшество, кардиналы и дворяне провожали армию из Ватикана; я смотрел, как герцог Джованни целует руку папы, получает высочайшее благословение и садится в седло, и думал, что буду тосковать по нему. Лицо Чезаре Борджиа было насмешливым, но он тепло простился с братом.

  До самого Рождества в Рим прибывали вестовые с новостями о ходе кампании. Несмотря на ожидания Чезаре, отряды папы продвигались с успехом, захватывая замки Орсини. Вскоре почти все замки оказались в руках папы, но удача отвернулась от Джованни и его генералов. В конце января к Орсини на подмогу неожиданно явились отряды тосканских наемников, урбинский герцог Гвидо де Монтефельтро был взят в плен в упорном сражении при Сориано, и случилось то, чего так опасался Джованни: лишившись опытного командира, армия потерпела полное поражение. Орсини захватили все артиллерийские орудия, разбили войско и изгнали его остатки со своих земель. Говорили, что герцог Гандии был ранен в лицо, но я знал, что его душевные раны были не в пример тяжелее. Ему пришлось отступить в Ангиллару и укрепиться там с остатками войска. Его святейшество папа был в ярости; посланцы, прибывавшие из захваченных замков, почти не скрывали своего презрения к Джованни Борджиа и обвиняли его в полной несостоятельности как главного капитана Церкви. Впрочем, оставалась еще поддержка Неаполя и испанцев, и папа срочно стал стягивать в Рим подкрепления.

  Чезаре злорадствовал, называя своего брата ничтожеством и трусом, и со смехом спрашивал Лукрецию, достоин ли Джованни снисхождения по причине своего недалекого ума, или папа сразу отошлет его в Испанию, чтобы он не позорил апостольский трон своим присутствием на его ступенях. Похоже, кроме меня, в Риме не осталось никого, кто не насмехался бы над герцогом Гандии и не винил его одного в бесславном поражении.

  Он вернулся в середине февраля, с небольшим отрядом сопровождения. Хмурые солдаты отводили глаза, а кое-кто при встрече отказывался отдавать ему честь. Из окна своей комнаты я увидел, как он въезжает в ворота, и мое сердце рванулось из груди. Едва сдерживая радость, я выбежал ему навстречу и едва не натолкнулся прямо на него на ступенях парадной лестницы. Забрызганный грязью тяжелый плащ, наброшенный на плечи, полностью скрывал его фигуру; он посмотрел на меня быстрым, затравленным, полным отчаяния взглядом.

  - Ваше сиятельство... - прошептал я, немея от ужаса и жалости. Его лицо было бледным, бровь и щеку справа рассекал багровый рубец, темные глаза потухли. Одно его прикосновение могло бы сделать меня счастливым... но он даже не остановился и опустил взгляд, проходя мимо.

  Неожиданно я заметил, что все, кто находился поблизости, смотрят на Джованни - кто с презрением, кто с ненавистью, а иные с откровенной насмешкой. Люди перешептывались за его спиной, и только страх перед гневом папы мешал им высказаться вслух. Я пошел следом за ним к его покоям, испытывая огромное облегчение хотя бы от того, что он вернулся живым, и желая лишь одного - видеть его как можно дольше. Если бы он только оглянулся и окликнул меня...

  Он заперся у себя в кабинете, и вышедший слуга объявил, что герцог никого не принимает до завтрашнего дня. Кто-то из дворян поинтересовался, можно ли будет увидеться с герцогом в соборе, на что слуга ответил, что его сиятельство не собирается посещать собор. Посетители понемногу разошлись, но я остался, несмотря на грозные взгляды дежурившего в приемной гвардейца. Наконец Джованни появился на пороге кабинета; он был уже без плаща и шпор, но в том же дорожном костюме. Его взгляд остановился на мне, и я поспешно встал.

  - Ваше сиятельство, мне очень нужно поговорить с вами, - сказал я умоляюще, и он кивнул.

  - Зайди. - Впустив меня в свой кабинет, он затворил дверь, и прежде, чем он успел хоть что-то сказать, я упал на колени, схватил его руку и покрыл поцелуями.

  - Перестань, - смущенно и устало проговорил герцог Гандии.

  - Я так ждал вас... - Я почувствовал, как слезы подступают к глазам. - Как мне рассказать вам обо всех этих долгих днях и ночах, что я провел, думая о вас! Не прогоняйте меня. В ваших силах дать мне покой, и это ничего не будет вам стоить... Позвольте мне только прикасаться к вам.

  - Андреа. - Он тихо вздохнул и осторожно положил ладонь мне на голову. - Почему ты делаешь это? Или это просто очередная насмешка? Я потерял уважение своих солдат, я плохой командир и никчемный воин.

  - Не повторяйте то, что твердят завистники и глупцы. - Я посмотрел на него снизу вверх, не выпуская его руки из своих пальцев. - Для меня все не так.

  - Может быть, только для одного тебя. Встань, ты не должен преклонять колени передо мной.

  Я поднялся; его лицо оказалось так близко, что я чувствовал его дыхание на своих губах, и меня охватил озноб.

  - Джованни.

  Он молча и недвижно стоял передо мной, и я решился. Подняв руку, я легонько коснулся его припухшей брови и провел пальцем вдоль шрама на щеке. Он едва заметно усмехнулся, а потом вдруг перехватил мою ладонь и прижался губами к моему рту. Судорожно вздохнув, я стал целовать его - глубоко, трепетно и страстно, плача от счастья и безумной нежности.

  - Не было дня, чтобы я не вспоминал о тебе, - прошептал он, задыхаясь. - Я надеялся, что ты будешь ждать моего возвращения...

  Я обнял его и попытался снять с него камзол, но он напрягся и отстранился, посмотрев на меня почти испуганно.

  - Нет, я не могу... Я не такой, как ты.

  - Простите меня. Вы не знаете, что я чувствую, и не хотел бы я, чтобы вам самому довелось испытать такую муку... Джованни, я сделал много такого, в чем горько раскаиваюсь, но рядом с вами мне хочется быть другим. Таким, каким я был прежде и каким я остался бы, не будь судьбе угодно распорядиться иначе. Я не стану говорить больше, это может напугать или разгневать вас, и вы прогоните меня, а я этого не перенесу.

  Герцог положил руку мне на плечо и слегка сжал пальцы.

  - Странное чувство... Я почти готов ему отдаться, но рассудок запрещает мне. С некоторых пор мне стало недоставать тебя, Андреа. У меня никогда не было настоящих друзей, но ты для меня больше чем друг. Я не знаю, что мне делать.

  - Я не буду торопить вас, - сказал я. - Когда вы позовете меня, я буду рядом.

  - Да, хорошо...

  Не удержавшись, я снова легко поцеловал его в губы.

  - Вы больше не уедете?

  - Надеюсь, что отец больше не станет возлагать на меня ложных надежд, - усмехнулся он. - Мне могут разрешить вернуться в Испанию... Ты поедешь со мной?

  Я улыбнулся. Он не хотел принять мою любовь, но не мог без меня обходиться.

  - Мы еще поговорим об этом.

  - Разумеется. Завтра утром я собираюсь пойти к отцу. Он помирился с Орсини, вернув им почти все захваченные замки за хорошую плату, так что никто ничего не потерял, кроме меня, - ведь эти замки в случае нашей победы должны были перейти под мое управление.

  - Но если папа заключил мир с Орсини, для чего в Риме собираются войска?

  - В Остии еще остались французы. - Джованни пожал плечами. - Мой отец не упустит случая, чтобы припугнуть врагов. Чезаре такой же, ему постоянно нужна война.

  Я хорошо знал это. Чезаре любил все, что было связано с насилием, он, подобно хищному зверю, требовал крови.

  - Ему следовало бы быть воином, а мне - кардиналом, - сказал Джованни. - Я знаю, что и он так думает, да только отец не хочет этого понять... Если завтра его святейшество позволит мне уехать, я отправлюсь в путь так быстро, как только смогу.

  Я хотел остаться с ним еще, но он попросил меня уйти. Когда я поцеловал его на прощание, то, как бы случайно прижавшись к нему, явственно почувствовал его возбуждение, и он смущенно отодвинулся, догадавшись об этом. Он был так близок - и так недосягаем...