- Может быть, это действительно так? - встревожился Фабио. Он не представлял себе, сколько годового дохода приносит Монте Кастелло своему хозяину, но деньги, которые щедро платил ему Лодовико, казались не привыкшему к роскоши художнику поистине сумасшедшими.

   - Гвардиччани - завистник и плут. Он хорошо разбирается в цифрах, и потому имеет возможность безнаказанно воровать, а вы получаете честную плату за свою работу. Не принимайте его наветы близко к сердцу, тем более что наш молодой хозяин все понимает правильно...

   Фабио разговор опечалил. Герцог действительно боготворил его, сходя с ума от любви, и порой поступал так, что помимо воли вызывал недоумение и зависть недоброжелателей вроде Доменико Гвардиччани. Не раз художник просил его быть благоразумным, но Лодовико лишь смеялся, называя его опасения вздорными. После обеда они уже не разлучались: порой отправлялись вместе на прогулку, или прохаживались по галерее, а чаще беседовали в кабинете герцога, пока Фабио работал над фресками. Лодовико нравилось играть с художником; обыкновенно он начинал с того, что, взяв у Фабио кисть, делал несколько быстрых мазков, и тот, видя его неумелые попытки рисовать, укоризненно говорил, что фреска почти загублена.

   - Тогда научите меня, - просил юноша с улыбкой, и Фабио обхватывал рукой его пальцы. Какое-то время они рисовали вдвоем, и Лодовико послушно следовал за движением направлявших его пальцев художника, а потом поворачивался с расширенными от желания зрачками, и принимался целовать Фабио, настойчиво водя руками по его телу. После этого живопись заканчивалась, и начинались другие уроки, безумно нравившиеся им обоим.

   Иногда они просто отправлялись в спальню, смежную с кабинетом, разговаривали и неспешно предавались любви, а затем засыпали, утомленные и счастливые, и снова просыпались, чтобы подарить друг другу наслаждение.

   С наступлением осени Фабио напомнил герцогу о задуманной ими поездке во Флоренцию. Сентябрь почти прошел, когда Лодовико, наконец, решился ехать. Ему не хотелось злоупотреблять гостеприимством родни, поэтому он заявил матери, что возьмет с собой только четверых охранников, двух личных слуг, секретаря и Фабио. Кроме того, он собирался захватить и еще кое-кого, но об этом Джованне знать было не обязательно. Фабио давно рассказал Лодовико о беременности Терезы, и герцог поддержал его в желании отправить ее на время в родной город. Юноша все еще ревновал, хотя у него не было для этого уже никаких поводов.

   Утром накануне дня отъезда Фабио отправился в город в сопровождении троих замковых гвардейцев. Ему следовало подготовить Терезу к путешествию в Сиену.

   Она действительно сильно располнела. Ее тонкая некогда талия превратилась в большой выпирающий живот, походка стала грузной и осторожной, но улыбка была все той же - радостной и доверчивой, и Фабио почувствовал отвращение к самому себе.

   - Ах, как я волновалась! - воскликнула Тереза, чмокнув мужа в щеку. Он неловко прижал сомкнутые губы к ее бархатистой щечке и отстранился, стараясь не обидеть ее пренебрежением. - Почему ты так долго не приезжал? И для чего явился с этими здоровяками?

   - Понимаешь, мы с герцогом завтра отправляемся во Флоренцию, - торопливо заговорил Фабио, - а по дороге заглянем в Сиену... Ну, я подумал, что будет лучше для тебя вернуться в наш старый дом. Герцог Лодовико распорядился, чтобы Орсо и Дзанетта поехали с тобой и там продолжали помогать тебе. Семья твоего брата будет тебе надежной опорой, потому что я какое-то время... - Он нервно сглотнул, сознавая, что говорит запутанно и невольно пугает Терезу.

   - Фабио! - Ее брови изумленно поползли вверх. - Неужели ты правда хочешь меня бросить?

   - Дорогая... - Фабио содрогнулся, произнеся это слово, давшееся ему с трудом. - Как ты могла подумать? Я очень занят работой в замке, поэтому уделяю тебе так мало внимания в последнее время... Поверь, так будет лучше для нас. Я не знаю, сколько времени мы с хозяином пробудем во Флоренции, а тебе скоро придется рожать. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь, в глуши, когда настанет срок.

   - Ты избегаешь меня. - Из ее глаз покатились слезы. - В чем дело, Фабио?

   - Успокойся, я... - Он не мог заставить себя лгать дальше, и осекся. - Просто позволь этим людям помочь тебе собраться в дорогу, хорошо?

   Она разрыдалась, и ему нечем было ее утешить. Он больше не любил ее; то, что он делал, было лишь долгом благодарности и былой привязанности. Ему было жаль ребенка, но он готов был отпустить их обоих. Лодовико ждал его в замке - и он не мог заставить его ждать слишком долго. Разобрав вещи, он оставил то, что могло еще пригодиться ему по возвращении, а остальное распорядился упаковать и сложить в повозку, и, коротко простившись с Терезой до завтра, уехал. По отношению к ней он чувствовал себя подлецом, но не мог поступить иначе. Он был бы рад, если бы удалось избежать долгих объяснений и новых слез, если бы она поняла все сама и отпустила его.

   Вечером герцог привел в порядок дела, дал наставления Стефано на время своего отсутствия, велел Риньяно собрать все необходимое, сам проследил, готовы ли лошади, и отправился спать раньше обычного, заявив, что хочет выехать сразу на рассвете. Фабио, по обыкновению, ночевал с ним в его спальне. Они занимались любовью, молча и неистово, а потом, утомленно лежа в объятиях Фабио, Лодовико расспрашивал художника о Терезе, о том, как она восприняла намерение мужа отправить ее в Сиену. Сперва Фабио отвечал односложно, но постепенно убедился, что герцог готов все выслушать и понять, и рассказал о своих сомнениях и отчаянии жены.

   - Ей будет нелегко пережить это, - задумчиво проговорил юноша. - Должно быть, она все еще вас любит и не может понять причин происходящего.

   - Я не могу выложить ей всю правду, - сказал Фабио. - Назовите меня малодушным предателем, но когда я вижу ее, то начинаю лгать, чтобы пощадить ее чувства. Правда ей не нужна, потому что эта правда может стоить жизни ребенку или ей самой.

   - Вы все еще ее любите, - с легким упреком заметил Лодовико. - Если бы я только мог подарить вам ребенка...

   - Не говорите глупостей, Лодовико, вы сам сущий ребенок. Вы значите для меня гораздо больше, чем думаете. Тереза... она не пробуждает во мне прежних чувств. Я не хочу ее тела, а ее душа для меня похожа на пустые пчелиные соты, хранящие лишь запах меда. Между нами все кончено, мой ангел, и я лишь немного сожалею об этом, потому что теперь вы безраздельно завладели моим сердцем.

   - Фабио... - Герцог с улыбкой поцеловал его в висок. - Мы отвезем Терезу в Сиену, она получит столько денег, чтобы безбедно прожить еще несколько лет, и Орсо с Дзанеттой будут служить ей, сколько потребуется. Я постараюсь возместить ей потерю, которую невольно причинил.

   Прильнув к его груди, Фабио закрыл глаза и сам не заметил, как уснул, убаюканный теплом обнимающих его сильных рук.

   Путь в Сиену оказался намного короче, чем помнил Фабио, должно быть, оттого, что сейчас они ехали быстрее, не обремененные многочисленными пожитками, и герцог невольно торопился. Вечером первого дня они остановились на ночлег в Ареццо, причем Лодовико наотрез отказался воспользоваться гостеприимством герцога Вителли и предпочел устроиться в гостинице. Чтобы не вызывать у Терезы подозрений, Фабио решил спать с ней в одной комнате, и за ужином он чувствовал на себе темный, полный отчаянной ревности взгляд Лодовико. Тереза, напротив, казалась счастливой и весело щебетала, кокетливо посматривая на герцога. Разговор поддерживал один лишь Риньяно, и за это Фабио был бесконечно ему благодарен. После ужина Тереза поднялась в отведенную им комнату, где слуги уже растопили камин. Фабио чуть задержался, видя, как Лодовико почти бездумно крошит в тонких пальцах хлеб и пьет вино, едва ли ощущая вкус. Наконец он поднялся из-за стола, пожелав Риньяно и герцогу доброй ночи, и сказал, что хочет немного подышать воздухом перед сном. Выйдя на улицу, он остановился в тени навеса, где стояли стреноженные лошади постояльцев, и почти тут же сильные руки схватили его за плечи и развернули, так что он едва не потерял равновесие.