- Фабио, проклятье! - Стиснув его в объятиях, Лодовико жадно припал губами к его рту, одновременно прижимаясь к его бедрам своими.

   - Тише, прекратите, - прошипел художник, отступая в глубокую тень и увлекая юношу за собой. - Нас могут увидеть...

   - Да, вы правы. - Герцог отстранился, тяжело дыша. - Я думаю о вас непрестанно... Мне трудно представить, что вы будете снова спать в одной постели с Терезой, я схожу с ума от отчаяния...

   - Я делаю это лишь затем, чтобы она ничего не заподозрила. Мы действительно будем просто спать, ничего больше, я могу с уверенностью обещать вам это.

   - Поцелуйте меня, - потребовал Лодовико, и Фабио выполнил его просьбу. В его теле всколыхнулось желание, но он с усилием заставил себя погасить его и вернулся в полутемный зал гостиницы, где служанки уже убирали со столов, а хозяин протирал залитую вином стойку. Поднявшись в свою комнату, он быстро разделся и скользнул под одеяло. Тереза не спала, и ему пришлось притвориться пьяным.

   - Хочешь, я тебя приласкаю? - спросила она, потянувшись к нему, но он заворчал, отодвигаясь.

   - Нет, я слишком устал и хочу спать. Прости.

   Она взяла его руку и положила на свой обнаженный тугой живот.

   - Видишь? Он такой большой... Я знаю, ты не хочешь меня из-за него, или просто боишься повредить ему. Я тоже боюсь, он иногда напоминает о себе, если ему что-нибудь не нравится. Но мы могли бы все равно заняться любовью. Если хочешь, я лягу на бок, ты мог бы взять меня сзади, это будет удобно...

   - Нет, милая... Должно быть, вино сыграло со мной нехорошую шутку. Я не могу. Спокойной ночи.

   Отвернувшись от нее, Фабио до боли впился ногтями в ладони, проклиная себя. Тереза разочарованно вздохнула, и через какое-то время по ее ровному дыханию художник догадался, что она спит. Он подумал о Лодовико. Еще пара ночей, и они смогут снова быть вместе...

   Весь следующий день они ехали по дороге вместе с прочими путешественниками, направляющимися в Сиену, Флоренцию или в Феррару. Стоял чудесный тихий солнечный день, и одетые в золото окрестные холмы словно купались в сияющей лазури небес. Люди и лошади наслаждались разлитым в прозрачном воздухе мягким теплом, и Фабио, ехавший рядом с герцогом, снял куртку, в которую кутался утром, когда они покидали Ареццо в рассветном стылом тумане.

   Лодовико ни на шаг не отпускал художника от себя; они говорили о разных пустяках, иногда просто молчали, и тогда взгляды были красноречивее любых слов. Пьетро Риньяно, чуть отстав, сопровождал повозку, в которой ехали Тереза и Дзанетта, и порой до Фабио доносился их смех и обрывки разговора.

   - Вчера вечером я думал о вас, - вполголоса сказал Лодовико, чуть улыбаясь художнику. - Я не мог уснуть и... ласкал сам себя, пока не получил облегчения... - Он слегка покраснел и отвел взгляд. - Мне стыдно говорить об этом, но я ничего не мог с собой поделать.

   - Вы так молоды, - ответил Фабио. - В этом нет ничего ужасного, поверьте.

   - Это неправильно... это приносит только облегчение, но не наслаждение, которое я испытываю с вами. Мне так не хватает вас, мой дорогой Фабио.

   Он подъехал к художнику почти вплотную и, положив ладонь на его колено, погладил его едва заметным жестом.

   - Это путешествие становится для меня жестокой пыткой, - пошутил он, и Фабио рассмеялся, накрыв его руку своей.

   В Сиену они прибыли поздно ночью. Фабио предложил разместиться в их старом доме; удивленные и немного испуганные соседи приоткрывали ставни, чтобы взглянуть на повозку и сопровождающих ее всадников. Кроватей в доме для всех не хватило, охранникам и слугам пришлось спать в нижних комнатах прямо на полу. Герцогу отвели хозяйскую спальню, а Фабио с Терезой отправились в смежный с ней кабинет художника, где Дзанетта постелила несколько меховых покрывал и большое одеяло из шерсти. Фабио заснул почти сразу же, утомленный долгой дорогой и волнениями прошедшего дня.

   Прощание с Терезой далось ему нелегко. Проснувшись задолго до рассвета, Фабио лежал в темноте, отчаянно пытаясь придумать слова, подходящие для расставания, но так и не смог найти ничего такого, что не заставляло бы его чувствовать себя последним подонком и законченным идиотом. Все утро, пока Дзанетта и Тереза готовили завтрак, перебрасываясь шутками с охранниками, а герцог с Риньяно с любопытством осматривали дом, Фабио с тревогой ждал момента расставания. Ему стало казаться, что в воздухе растет напряжение, которое неминуемо должно было закончиться ужасающим разрядом. Вытирая вспотевшие ладони, он рассеянно наблюдал за такой чужой женщиной с выпирающим животом - его женой, к которой он теперь не испытывал никаких чувств, кроме легкого сожаления о прошедшей любви, и думал, что скажет ей, когда она захочет обнять и поцеловать его на прощание.

   После завтрака герцог объявил, что они должны ехать, и велел Фабио поторапливаться. Риньяно и прочие уже сели в седла, Лодовико, взяв лошадь под уздцы, неотрывно смотрел на художника. Его синие глаза лихорадочно блестели, рука сжимала поводья так, что побелели костяшки пальцев. "Скорее, - умоляли его глаза, - прошу вас, скорее...".

   Орсо и Дзанетта улыбались, стоя у порога. Тереза подошла к мужу, ее губы дрожали.

   - Я не знаю, почему ты делаешь это, - прошептала она, проводя пальцами по его щеке. - Мне не хватало тебя в Монте Кастелло, но я была спокойна, потому что знала, что ты рядом. А здесь я остаюсь одна, без тебя. Ты изменился, Фабио. Мне кажется, я по-прежнему люблю тебя, но совершенно не понимаю. Ты ведь вернешься, правда?

   Фабио вздрогнул, охваченный смятением и ужасом. Волоски на его теле поднялись дыбом от ощущения напряженного взгляда Лодовико, буравившего его спину. Он должен был солгать - в последний раз.

   - Как только смогу, - выдавил он, опустив глаза. - Ты же не будешь одна, с тобой остаются Дзанетта и Орсо, и семья твоего брата поддержит тебя, пока я... не вернусь...

   - Да, конечно. - В темных глазах Терезы промелькнул страх, потом они потеплели, их взгляд стал прежним - доверчивым и кротким. - Я буду ждать тебя, Фабио.

   Она обняла его, притянула к себе и поцеловала в губы - в последний раз. Фабио затрепетал, осторожно положив руки на ее талию и погладив округлый живот, и отступил, чувствуя подкативший к горлу ком.

   - Прощай, дорогая, - прошептал он, повернулся и быстро вскочил в седло, бросив взгляд на Лодовико. Глаза герцога казались огромными на бледном как полотно лице, в них тлела едва скрываемая ярость.

   - Едем! - крикнул Лодовико, прыгнув в седло и пришпорив лошадь так, что та взвилась на дыбы. Тереза едва успела отпрянуть, пыль, поднятая копытами всадников, взвилась вихрем, оседая на ее платье.

   Они ехали по улице, заставляя прохожих торопливо жаться к стенам домов и вспугивая стайки играющих ребятишек. Фабио не решался оглянуться. Когда они покинули ремесленный квартал, Лодовико подъехал ближе и коснулся его руки.

   - Вы плачете?

   Только тут художник понял, что из его глаз действительно катятся безудержные слезы. Раскаяние, сожаление, напрасная злость бушевали в его душе, заставляя сердце отчаянно колотиться. Он взглянул на герцога, не в силах произнести ни слова.

   - Фабио... - В голосе юноши было столько любви, тревоги и мучительной жалости, что он затрепетал. - Я чувствую себя виноватым в том, что случилось. Но поверьте, так будет лучше для всех. Мое сердце разрывается, когда я вижу вас с кем-то еще... Я никогда не смогу заменить вам Терезу, и... - он прерывисто вздохнул, потом покачал головой и замолчал, потом, обернувшись, окрепшим голосом обратился к Риньяно:

   - Нам нужно заглянуть к банкиру Спаноччи, прежде чем мы отправимся дальше.

   В конторе сиенского ростовщика Фабио не появлялся уже, казалось, целую вечность, и был удивлен, что отец Лодовико, Джироламо де Монтефельтро, также вел дела со Спаноччи и являлся, как выяснилось, одним из самых крупных его клиентов. С самим стариком Спаноччи Фабио беседовал лишь дважды, хотя посещал его лавку едва ли не каждый месяц; в одном из поверенных, проверявших счета, он узнал Барбаццо, человека, приходившего к нему напомнить об очередном платеже накануне его отъезда в Монте Кастелло. Пока герцог получал от банкира верительные письма и векселя для предъявления к оплате во флорентийском отделении банка, Фабио разговорился с Барбаццо, который тоже признал его и приветливо пригласил сесть.