Не в силах найти подходящих слов, я шептал Paternoster, шевеля губами, словно механическая кукла в руках ярмарочного кукловода. Подошедший монах остановился возле меня; я думал, что он хочет заговорить со мной, но он только молча убрал с аналоя оплывший воск и огарки. Служка, шаркая ногами, прошел мимо и стал поправлять живые цветы, украшавшие алтарь. Я вспомнил о Франческе, и это снова разбередило рану в моем сердце.

  Я пробыл в часовне почти до полуночи, но молитва не принесла желанного облегчения. Дворец погружался в сон. Шагая по опустевшим коридорам, я торопился к себе, чтобы за праздными разговорами или правкой оружия хоть немного заглушить снедавшую меня тревогу. В казарме почти все уже спали, только Лоренцо, сидя на своем топчане, чинил прохудившийся сапог при свете сальной свечки.

  - Привет, Джованни, - кивнул он. - Поздновато ты сегодня. Был у подружки?

  - Ну... - неопределенно протянул я.

  - Не хочешь говорить, и правильно, - усмехнулся Лоренцо. - Я в твои годы тоже не особенно болтал. Тебе повезло, что ты оказался в кардинальской гвардии, теперь главное - сохранить это место подольше, пока не женишься и не обзаведешься ребятишками. Посмотри, в казарме ночуют очень немногие - остальные предпочитают спать дома, под бочком у жены или невесты. Марко, к примеру, сознался, что сам упросил монсеньора отпустить его домой; у него трое детишек, знаешь ли, и жена снова брюхата. Монсеньор Савелли хорошо платит, поэтому у Марко не болит голова, как прокормить семью.

  - А ты почему не женат?

  - Почему, почему... - Он помолчал, вздохнул и отложил сапог. - Она умерла, - сказал он очень тихо. - Моя Катрина, и моя маленькая дочурка тоже. Чума не пощадила их, а я вот остался...

  - Прости, я не знал, - сказал я, содрогнувшись от отчаяния и тоски, звучавших в его голосе.

  - Ничего, - отозвался он мягко и быстро смахнул с щетинистой щеки покатившуюся слезу, - ты и не мог знать. Монсеньор кардинал дает мне кров и еду, платит неплохие деньги, но он не в силах вернуть мне жену и ребенка. Я не могу смотреть на других женщин, хотя прошло уже восемь лет... Знаешь, моя малютка Лючия теперь уже была бы невестой, и парни бегали бы за ней толпой. У нее были такие мягкие золотистые волосы, а личико - как у ангелочка. - Он обхватил руками голову. - Ее бездыханное тельце было совсем невесомым, когда я клал ее в гроб...

  - Лоренцо...

  - Все в порядке. - Он выпрямился, снова взял сапог и решительно воткнул в подошву шило. - У меня есть работа и друзья, они помогают мне забыть свою потерю, хотя бы на время. Если мне становится муторно, я иду в трактир и плачу шлюхе, чтобы она дала мне то, что иногда требуется мужчине. Это ни к чему не обязывает, потому что это только удовлетворение плотского желания. Я знаю, что умру на службе, если мне повезет не разгневать ненароком монсеньора Савелли. Он хороший человек, к тому же он умеет добиваться своего. Помяни мое слово, однажды ему суждено стать папой.

  Я засмеялся и покачал головой. Папа Иннокентий был моложе моего господина, так что править ему еще очень долго. Разве что Ченчо надоест ждать... При этой мысли меня пробрала дрожь. Почему бы и нет, подумал я, почему бы и нет.

  - Я был бы рад, если бы это случилось, - продолжал Лоренцо. - Может быть, он смог бы вернуть Риму былую славу. При таких богатствах он заставил бы королей склониться к его ногам.

  Я промолчал, потом снял сапоги и лег, натянув шерстяное одеяло до подбородка. Лоренцо, починив сапог, удовлетворенно оглядел результат своей работы и кивнул:

  - Неплохо. Я бы мог купить новую пару, но эти уж очень удобные. Доброй ночи, Джованни.

  Он задул свечу и тоже улегся. Некоторое время я слышал, как он возится, устраиваясь поудобнее, а потом его дыхание выровнялось, влившись в хор сопения и храпа, доносившихся из других углов комнаты.

  Я никогда не подумал бы, что балагур и выдумщик Лоренцо скрывает в своем сердце такое горе, и устыдился собственных страданий, показавшихся теперь мелкими и недостойными. Завтра я пойду к Франческе, решил я, и останусь с ней наедине, чтобы признаться в своих чувствах. С этой мыслью я уснул.

  Следующий день выдался хмурым и холодным; промозглый дождь барабанил по каменным стенам, двор заливали ручьи. После завтрака, завернувшись в плащ, я направился в комнату Франчески.

  Я застал ее сидящей у окна; Эвлалия была здесь же, она стояла за спиной Франчески, расчесывая костяным гребнем ее густые локоны. Когда я вошел, обе девушки повернулись, и я заметил на лице Франчески сдержанную радость, а на лице Эвлалии - легкое недовольство.

  - Ты пришел меня проведать, Джованни? - улыбнулась Франческа, протянув ко мне руки, и я тут же бросился к ней.

  - Да, моя милая. - Я нежно поцеловал кончики ее пальцев. - Как ты себя чувствуешь?

  - Лучше, чем всегда, - улыбнулась она, отняв руку. - Твоя настойка мне очень помогла.

  Она обернулась к Эвлалии, и та мягко положила ладони ей на плечи. От этого властного и ласкового жеста я испытал новый укол ревности, но постарался не выказать своих чувств.

  - Эвлалия была со мной все это время, - продолжала Франческа. - Вчера... прости, я была не в себе. Мне так жаль, что ты ушел. Ты не сердишься на меня?

  - Нет, что ты... Я только подумал, что могу помешать вам... - Я запнулся, ощутив, как кровь приливает к щекам, и отвел глаза. - Когда Эвлалия легла с тобой в постель... Ну, ты понимаешь.

  - А, ты вот о чем. - Она смутилась. - Я думала, в этих играх нет ничего постыдного... Во всяком случае, Эвлалия считает именно так. Мне было очень хорошо с ней.

  - Ты любишь ее?

  - Конечно, люблю. Она моя подруга, и она не бросила меня, когда мне было действительно тяжело.

  - Франческа, я хотел сказать тебе...

  Она склонила голову, насмешливо глядя на меня. Ладони Эвлалии соскользнули с ее плеч, опустились ниже, к высоким холмикам грудей, и накрыли их. Я прикусил губы.

  - Что ты собирался сказать, Джованни?

  - Я хотел сказать, что никогда не бросил бы тебя в беде.

  Франческа разочарованно вздохнула и слегка пожала плечами.

  - Да, наверное. Я благодарна тебе за то, что ты сделал для меня, но не могу дать ничего взамен.

  - Пожалуйста, выслушай... - Я поднял глаза на Эвлалию, на лице которой читалось торжество. - Нет, лучше просто пообещай мне одну вещь.

  - Какую?

  - Я хотел бы поговорить с тобой наедине. Завтра я буду дежурить, но сегодня свободен, и вечером, полагаю, мы могли бы увидеться. Если ты будешь чувствовать себя хорошо, приходи в западное крыло, в маленькую приемную возле кабинета монсеньора. - Видя, что Франческа колеблется, я твердо проговорил. - Даю слово, с тобой ничего плохого не случится, если ты поверишь мне и придешь.

  Она медленно кивнула.

  - Я верю, Джованни. Прости, что не могу согласиться сразу, но обещаю подумать. - Она бросила взгляд на Эвлалию, и когда та собиралась что-то сказать, сделала ей знак молчать. - Нет, я должна решить это сама.

  Я склонил голову, и Франческа слегка коснулась рукой моей макушки, а потом отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен. Я вышел, полный смятения и надежд. Спустившись в сад, я долго бродил по залитым водой дорожкам, подставляя холодным струям дождя пылающее лицо и хватая пальцами мокрые колючие ветки. В итоге я вымок и продрог до костей, но мое сердце пело, как весенние соловьи. Отыскав садовника, я выпросил у него позволения срезать для Франчески чудесную белую розу и, бережно неся ее перед собой, отправился во дворец. Встречавшиеся мне слуги смотрели на меня как на безумца, но мне было все равно. В казарме розе, конечно же, было не место, и я решил отнести ее прямо в приемную. В большой вазе на низком столике у окна она смотрелась просто великолепно. Удовлетворенный, я пошел в казарму, где вымылся и переоделся в свой лучший костюм, а затем, тщательно расчесав волосы, пошел на кухню, чтобы захватить там что-нибудь вкусненького. В приемную я вернулся, неся с собой корзинку с копченым мясом, пирожками, засахаренными фруктами и фляжкой вина.