Андрейка взглянул, куда показала Дулма, и увидел, что оттуда поднимается большое, раскалённое, как железная печка, яркое солнце. Оказывается, оно находилось не за Крестовой сопкой, а за Верблюжьей.

— Ладно! — решительно сказал Андрейка. — Когда будет ещё большое воскресенье, мы с тобой, Дулма, вместе поедем за Верблюжью сопку. Два чугуна возьмём. Ладно?

— Ладно, — согласилась Дулма. — Я тогда в первом классе буду.

— А я во втором! — с гордостью сказал Андрейка.

— Я тогда все буквы узнаю и буду учительницей, — доверчиво глядя на Андрейку, просительно сказала Дулма.

— Ладно, будешь учительницей, — великодушно согласился Андрейка.

Бабка Бутид попросила отца оставить Андрейку поиграть с Дулмой. Когда отец уехал и бабка угнала отару в степь, Андрейка и Дулма, не дожидаясь будущего года, всё-таки поиграли «в школу». Правда, Андрейка был «учительницей», а Дулма — «классом». Андрейке-«учительнице» было очень трудно, потому что «класс» ну ничего, ничего не знал! Ни одной буквы! И «класс» забывал вставать, когда его спрашивали. Но «учительница» была очень хорошая, она сказала: «А сейчас дети, мы с вами выучим стихотворение…»

И скоро «класс» сам, без подсказок, громко, не хуже Андрейки Нимаева, отделяя слово от слова, говорил:

— Рано… утром… малышок… в школу… к нам… стучится… открывайте… шире… дверь… Я… пришёл… учиться!

— Очень хорошо, дети! Дулме я ставлю пятёрку. А Фиске-Анфиске… — Тут «учительница» почему-то замолчала. Она хотела было поставить Фиске-Анфиске двойку, но это было несправедливо, и потому она сказала: — А Фиске-Анфиске тоже пятёрку. Она, дети, ябеда! — неожиданно закончила «учительница» и засмеялась совсем как Андрейка Нимаев.

Очень интересно было так играть!

Они вышли из юрты и увидели, что солнце совсем поднялось. До него стало далеко, только самолётом можно, но на самолёте Андрейка ещё не летал. Он теперь знал прямую дорогу к солнцу, его больше но обманешь. Дорога эта лежала прямо перед Андрейкой: вон Крестовая сопка, а за ней Верблюжья. Именно между горбом и головой этой сопки и пряталось на ночь солнце.

Ах, скорей бы, скорей новое большое воскресенье!

Слово не воробей

Дни теперь стали длинные. Когда бы Андрейка ни заснул, утром он просыпается рано. Каждую ночь ему снится, что он спит в своей юрте. Снится, что его будит Нянька: подойдёт и стягивает с него зубами одеяло.

А во дворе кричит коза Катька, бодает рогами дверь юрты, стараясь открыть её. Рыжик весело ржёт, в нетерпении бьёт копытами, требует седло и уздечку с серебряными бляхами!

Бляхи звенят, звенят. Рыжик ржёт всё громче, Катька кричит-надрывается, к ней присоединяется Нянька со своим пронзительным лаем. А в общем оказывается, что Тудуп заиграл на горне и спугнул Андрейкиных друзей.

Раньше Андрейка постарался бы доглядеть свой сон, но сейчас он нарочно широко открывает глаза и молча поднимается на зарядку.

Тудуп думает, что Андрейка стал очень дисциплинированным. Андрейка же думает, что подкараулит утром «Победу» председателя колхоза, заберётся в багажник, туда, где шофёр Миша хранит запасное колесо, и тайком уедет в степь… Ну как ему жить одному в интернате, когда в степи светит такое солнце!

Тудуп — большой парень, комсомолец, ученик восьмого класса. Но что Тудуп знает о солнце? Ничего.

Что знает о солнце Афоня, друг Андрейки? Ничего. А учительница Вера Андреевна? Может быть, она знает, где на ночь прячется солнце, знает и молчит?

С Тудупом вообще нельзя ни о чём говорить, он учится только на пятёрки, а летом зарабатывает в колхозе трудодни. Ему некогда говорить, он всегда занят.

Афоня другое дело. Афоня рад говорить сколько угодно, но с ним только интересно баловаться. А про солнце он как-то сказал:

— Врёшь ты всё, Андрейка. К солнцу ты не ездил, всё врёшь и выдумываешь. На собаке разве доедешь до солнца! Если бы у тебя был самолёт, тогда другое дело. А самолёт таким маленьким не дают.

Андрейка, конечно, обиделся. Это очень плохо, но он не забывал обид. Раньше бы он просто побил Афоню, но теперь этого сделать нельзя. С тех пор как Андрейка узнал, что дядя Костя Суворов — Афонин отец, драться с Афоней ему невозможно. Ведь он дал дяде Косте слово не бить Афоню, а слово у настоящего мужчины крепче железа. Это знает всякий.

Отец, например, дал слово на колхозном собрании от каждой овцы настричь по пять килограммов шерсти. Кто бы стал уважать Арсена Нимаева, Андрейкиного отца, если бы он не сдержал своего слова? Как показался бы Андрейка на глаза тому же Тудупу или самой зловредной девчонке, какая только существует на свете, Фиске-Анфиске, если бы отец настриг от каждой овцы не пять, а четыре килограмма? Четыре — это тоже не мало, но для Арсена Нимаева мало. «Слово не воробей, выпустишь — не поймаешь», — говаривал дед Егор. И это правда. Воробей очень вёрткий, хитрый, быстрый, но поймать его можно, а слово… Слово не воробей. Человек выпустил его из своего рта, и оно разлетелось по всему свету и, сколько людей его услышало, каждому залетело в ухо и живёт там. Попробуй достань!

И вот наступает день, когда председатель колхоза надевает на нос очки, долго рассматривает какие-то бумажки, а все молчат и ждут, что он скажет. Происходит это недалеко от интерната — в колхозном клубе.

Андрейка тоже пробрался сюда и ждёт. Председатель колхоза Фёдор Трифонович говорит сначала непонятные слова, но все его слушают. Андрейка тоже. И вот Фёдор Трифонович сказал:

— С честью сдержал своё слово Арсен Нимаев. От каждой овцы он настриг по пять килограммов и триста граммов шерсти. От ста овец он получил сто десять ягнят и всех их сохранил. Хорошо поработал наш Арсен Нимаев. Исключительно!

Вот в эту минуту все захлопали в ладоши, и слово зашевелилось у каждого в ушах, зашевелилось и… улетело к Андрейке.

Отца на собрании не было: он не приехал. Андрейка стоял около самых дверей, и к нему слетались хорошие слова. Председатель осмотрел зал и спросил:

— А где же Арсен Нимаев?

Все стали осматриваться, и кто-то выкрикнул:

— Нет Арсена! Видно, не смог оставить отару.

Потом ещё кто-то шутливо сказал:

— Тут представитель от Нимаева есть — Андрейка у двери стоит.

Председатель нацелился очками на дверь, увидел там Андрейку и серьёзно сказал:

— Очень хорошо. Исключительно. Передай своему отцу, Андрей Нимаев, что он занесён на областную Доску почёта. Исключительно умеет держать слово Арсен Нимаев!

Да, слово не воробей. Его не поймаешь. Но если ты сдержал своё обещание, то слова сами к тебе слетаются. Как воробьи. Как ласточки, стрижи и бальжимуры — жаворонки.

Если колхозная Доска почёта, та, что у правления, очень большая, то как выглядит областная Доска почёта?

Арсена Нимаева не было на собрании, поэтому все слова летели в уши к его сыну Андрейке. И слова эти пели, смеялись, даже щекотали уши Андрейки.

Всё собрание смотрело на Андрейку Нимаева, как будто он сам в эту минуту стоял на областной Доске почёта во весь свой рост, в дэгыле и малахае с красными кисточками на макушке.

— Ага, Нимаев, кстати ты пришёл. Сколько же ты обещаешь настричь шерсти в этом году? Подумай суреозно и отвечай. Исключительно суреозно.

Вот она, эта минута! Слова уже не щекочут Андрейкины уши, они разлетелись в разные стороны, будто их сдуло сильным ветром, будто поднялся степной шурган.

Надо сейчас сказать слово. Оно улетит к председателю колхоза. Ко всем колхозникам. И это слово вместо отца должен сказать Андрейка Нимаев.

— Шесть!

Неужели это сказал Андрейка?

И, прежде чем Андрейка сообразил, колхозники захлопали в ладоши.

— Шесть! — что есть мочи закричал Андрейка.

И колхозники почему-то вдруг засмеялись и захлопали ещё пуще прежнего.

Только тут Андрейка оглянулся и увидел позади себя отца. Арсен Нимаев стоял в дверях и улыбался.