– Все, – наконец пробормотал он, задыхаясь. – Не могу, дай мне трахнуть тебя.

Я послушно встал на колени, опершись грудью на диван, он взял меня за плечи, и стал входить, медленно и жестко, от чего я закричал, наслаждение было таким сильным, что напоминало неостановимую судорогу. Я не помню ни одного момента в своей жизни, когда я был так возбужден. Он вошел до самого конца, я не чувствовал боли, вообще никакой, только его напряженную, твердую плоть, ее движение, и взял в мой член в руку. И начал трахать меня, сильными короткими толчками. Я знал, что он делает это все не просто так. Что ему что-то надо от меня и вне зависимости от того, что желает его тело, он просто использует мою страсть, чтобы получить то, что он хочет. Это было унизительно, но в этом унижении была своя сладость, как ни стыдно мне признаться в этом. Я хотел его, хотел, чтобы он продолжал и не останавливался никогда, я кричал, стонал, задыхался, его пылающие губы касались моих шеи и плеч, пальцы ласкали мой член, и я кончил, когда он спустил мне внутрь, его сперма была горячей, и это было какое-то запредельное, сладкое блаженство, от которого слезы покатились у меня по лицу. Он не выходил еще некоторое время, это было так хорошо, его дыхание на моей шее, тепло обнимавших меня руку, потом он отпустил меня. Мы легли на ковер, и я, бездумно наслаждаясь его близостью, положил ему голову на грудь.

– Тебе не холодно? – спросил он тихо.

Я только головой покачал.

– Я не сделал тебе больно? – он приподнял мою голову и посмотрел мне в глаза. Теперь его взгляд не был таким жестким, в нем было беспокойство и радость, и это было лучше всего.

– Нет, – я провел кончиками пальцев по его щеке, наслаждаясь этой возможностью, возможностью касаться его лица и чувствовать его горячее дыхание на своих губах. – Все хорошо.

Он снова поцеловал меня. К моему невероятному удивлению, по этому поцелую я понял, что он хочет меня снова. А обо мне и говорить было нечего, я просто с ума сходил от мысли, что могу пережить это снова и не только это. Тони навалился на меня всей тяжестью и целовал меня так жадно, что я был готов уже через минуту. Я заставил его лечь на спину и спустился вниз, проводя языком по его груди и животу, и наконец прикоснулся губами к его члену. Я в жизни не знал такой сладости. Я даже не понимаю, что происходило со мной, потому что это была и радость, и свобода, и полное отсутствие какого бы то ни было стеснения. Я просто был счастлив тем, что между нами нет никакой преграды и чем бы это ни кончилось, ради чего бы он это не делал, в тот момент я был на верху блаженства. У него был большой член, и он напрягся так, что стал твердым как камень. Я поцеловал его в низу живота, коснулся губами темных завитков в паху, прошелся по бедрам, и наконец провел языком по головке, от чего он яростно застонал и схватил меня за волосы. Я стряхнул его руку и велел ему лежать тихо и слушаться, а то я ничего не буду делать. Я знал, что он сейчас исполнит все, так ему хотелось, чтобы я взял его член в рот, я точно это знал, я это чувствовал. Некоторое время я только облизывал его, совсем легко, а он стонал и вздрагивал всем телом. Когда я понял, наслаждение делается уже мучительным, я осторожно, придерживая его пальцами, забрал в рот и принялся сосать. Он кончил почти сразу, и его сперма показалась мне слаще меда. Сам я был просто на потолке от возбуждения, и когда он, отдышавшись, поставил меня над собой на колени, взял в рот у меня, я чуть с ума не сошел от того, как он это делал. Он вбирал его с такой страстью, его язык скользил по всей поверхности, ритмично ласкал конец, а пальцы гладили мою мошонку, от чего я едва держался, чтобы не спустить сразу, а растянуть это удовольствие. Я хотел отстранится от него, чтобы такой красавчик глотал мою сперму, это уже чересчур, но он крепко держал меня и выпил все, что попало ему в рот.

Потом еще трахал меня, и, честно говоря, я сам не мог остановится. Я, наверное, никогда не испытал такого количество оргазмов за одну ночь. Заснули мы около пяти, а когда я проснулся, его не было. Видимо, с концами. Ни записки, ничего. Я даже думать боюсь, что будет со мной дальше. Это для меня - как кусок хлеба показать голодному. Я ведь по-прежнему его хочу. Это не то что я переспал с ним, получил, что хотел, и успокоился. Я хочу, чтобы он был рядом. Всегда. Мы ведь с ним почти и не разговаривали. Он, что, расплатился за свое спасение? Надо ехать в студию, а хочется лежать на диване и вспоминать, как это было.

13 марта.

Я ненавижу работать. Удивительно, как я раньше этого не понимал. Я ненавижу саму необходимость загружать свои мозги чем-то, кроме того, что мне нужно. Людей я вообще терпеть не могу, с чего я взял, что я общительный? Почему они все не оставят меня в покое и не дадут мне просто подумать о том, о чем мне хочется. Ник меня вчера трахал до полуночи. Это не так, то не эдак. Вот подумай, как поменять сценарий, чтобы нам дали Оскара не только за то, как героиня задницей крутит, но и за достоверность. Какая, к чертовой матери, достоверность, у них там все с ног на голову. Интересно, я сам смог бы снять фильм? Правдивый, настоящий фильм о всех этих ужасах? И вот хочет он человеческое жертвоприношение, вынь ему да положь. И не понимает же, козел, что это не то, когда красивую девственницу в белом шелке раскладывают на алтаре, а она изгибается и трепещет ресницами. Это дело грязное, кровавое и страшное. Особенно если учесть, что в жертву чаще всего приносили некрещеных младенцев, а вовсе никаких не девственниц. Мне еще и этот сценарий переписывать. У них есть сценарист, оставьте все меня, у меня тяжелая душевная травма.

Хотя о чем я, собственно. Я ведь все знал. Все знал с самого начала, я это знал, и когда он трахал меня. Надо сказать большое спасибо, что он вообще это сделал и мне теперь есть, что вспомнить. Когда буду мастурбировать в сортире. И это, к сожалению, не шутка. Когда я вспоминаю, как он шептал мне на ухо, какой я красивый, как я нравлюсь ему, я готов кончить. А с другой стороны, мне хочется плакать от мысли, что это все вранье и больше не повторится. Что я его больше не увижу. А если и приведет Господь, то он и не взглянет на меня. То есть, наверное, он не забыл, что я ему жизнь спас, но про то, как мы трахались, точно уже не помнит. Да у него таких, как я, может быть сколько угодно, только бровью поведи. Почему я такой слабак? Почему я не смог устоять? Вот и мучайся теперь, козел несчастный. И ведь есть же счастливчики, которые могут после такого дела снять кого-нибудь и выпустить пар. А я вот не мог. Теперь буду страдать, как последний идиот, неизвестно сколько. Я ведь даже фамилии его не знаю. Не знаю, кто он. Может, он убийца.

Впрочем, какая разница. Мне он все равно не достанется, у него есть, небось, подруга, и, может, даже он ей про меня рассказал, радостно хохоча. Вот, правильно, ковыряй свои раны, если заняться нечем. И все-таки, как же он хорош. Какие у него глаза. А самое главное даже не это. В нем есть что-то, сила и одновременно нежность, он не просто красавчик, этакая секс-машина, который трахает кого угодно и думает только о том, как бы кайф словить. Он это делал так, что я понимал, он думает о моем наслаждении и думает о нем по-настоящему. Я помню выражение его лица, когда я кончал ему в рот. Он следил за мной с какой-то дикой пристальностью, ему было важно мое удовольствие, ему самому было хорошо от него. И ни хрена из этого у меня больше никогда не будет. Ладно, надо кончать дурить.

И вообще, надо завтра съездить в библиотеку и посмотреть там про Книгу Листьев. Зачем она ему? Может, он сатанист? Если б хотя бы знать, кто он. Так ведь и свихнуться можно. И зовут его отлично. Тони. Тони, любовь моя. Осталось только нарисовать сердце, пробитое стрелой, и меня можно будет принять в хороший пансион для девиц. Завтра пойду за книжкой.