Глава II

Буря, которая задержала господина Попастратоса в Массауа, имела исключительное значение для судьбы нахуды «Йемена».

Хаджи Шере, закончив лов, поспешил в Джумеле, чтобы продать добычу Саиду. Добыча была не велика: горсть бильбилу и пять или шесть жемчужин побольше, но ни одна из них не была совершенной. Все это было высыпано в маленький красный мешочек; весь вместе этот жемчуг не стоил и четверти цены жемчужины, которую нашел Раскалла. Да к тому же Саид заплатил скудно, не вняв мольбам и просьбам нахуды… С того времени, когда у его постели встала стража, а черный невольник отведывал каждое блюдо, подаваемое Саиду, а особенно после побега Абдаллаха, Саид стал странно подозрительным и вспыльчивым, и с ним было лучше не спорить.

Проклиная свое бессилие, хаджи Шере и Бен Абди возвратились на корабль, расплатившись с ловцами еще скупее обычного.

— Нас обокрали! — вопил хаджи Шере. — О, когда же аллах увидит это и пошлет на землю ангела мести!

— Иншаллах! — воскликнул Бен Абди. — На все его воля. А пока мы должны смириться, а вы, люди, последуйте нашему примеру.

Так говорили они, давая по одной монете на двоих, потому что меньше нельзя было дать. Так что половина ловцов оказалась с пустыми руками, и они принялись кричать, не поняв, что же произошло.

— Поделитесь между собой! — ворчал хаджи Шере, кидая по сторонам тревожные взгляды. — Одна монета на двоих!

Но ловцы стояли, подняв руки к небу и крича, и умолкли только тогда, когда сериндж Бен Абди закричал на них.

— Тише, вы, стадо баранов! Одна монета на двоих, говорит нахуда! Не слышите что ли, вы, которым море раздавило уши! Благодарите аллаха за то, что хоть что-то получили! А что осталось мне и нахуде? Только двенадцать ваших бездонных утроб и ничего больше…

— Читайте фатхи, — потребовал кто-то.

Это Шоа отважился выкрикнуть, спрятавшись за спины товарищей.

Нахуда и сериндж тревожно переглянулись. К этому крику присоединились голоса других ловцов, которые звучали уже не так шутливо и весело, как тогда, когда Саффар подал им этот пример, а грозно, неотвратимо:

— Читайте фатхи! Да, поклянитесь!

— Клятвопреступники! — выкрикнул Шоа, все еще скрываясь в толпе ловцов.

Поднялась целая буря шума и криков, и нахуда пришел в ужас.

И он встал на колени — второй раз в жизни — чтобы вместе с серинджем поклясться нагим ныряльщикам в том, что он их не обманул. И, произнося вслух святые слова, он в душе проклинал того, кто первый потребовал от него это, Саффара, в которого, к несчастью, Бен Абди так неудачно швырнул ножом.

Казалось, что фатхи помогла, словно бальзам, влитый в рану; ловцы притихли и тоже молились. Тогда-то и показался над горизонтом край тучи, похожий на сизое крыло голубя. Но хаджи Шере не обратил на нее внимания в своем гневе, а Бен Абди ярость тоже сделала слепым.

А черная туча на горизонте все росла. Наконец, и нахуда понял опасность. Но он все еще медлил, не спеша возвратиться обратно в Джумеле, потому что воздух был свежий, а не душный, как перед бурей. Вдруг поднялся ветер и, надув паруса, тряхнул корабль, чуть не сломав мачту.

— Спустить паруса! — закричал хаджи Шере и бросился к мачте.

Но в этот же миг корабль снова качнуло, и нахуда был отброшен к борту корабля. Он хотел схватиться за деревянные поручни, ограждавшие судно, но запнулся о бухту каната. Судно снова наклонилось… и хаджи Шере, схватив руками только пустоту, вылетел за борт. Он сразу же исчез в волнах, качающихся, как детская колыбель. Еще мгновение были видны края его развевающегося бурнуса — но корабль несло вперед, и вскоре нахуда исчез.

Неожиданно ветер утих, как часто бывает перед бурей.

— Киньте веревку! — крикнул сериндж.

Бросили веревку, но нахуды уже не было; колыбель превратилась в гроб — хаджи Шере совершенно не умел плавать.

— Прыгайте за ним! Утонет! — выкрикнул сериндж.

Ловцы не тронулись с места, молча стоя вокруг него.

А потом сзади раздался чей-то голос:

— Мы ловцы жемчуга и не станем ловить нахуду!

Глаза Бен Абди вспыхнули яростью…

— И не станем ловить серинджа! — добавили сзади. Он резко обернулся. К нему были обращены немые лица. Тогда он бросился в каюту, где у него было ружье — но вдруг остановился. Он был один — и он знал это. Это было ужасно. Он один среди чужих — и знал, что они — его враги.

Он остановился и огляделся по сторонам, словно опасаясь нападения.

Ловцы стояли неподвижно, но глаза их сверкали. Казалось, в них горели крохотные огоньки, которые каждое мгновенье могли превратиться в бушующее пламя. Да, они были поражены этой неожиданно наступившей ситуацией; они чувствовали в себе какое-то новое для них ощущение — ощущение своей силы. Оно опьяняло их, они чувствовали, что это они хозяева положения, и что сериндж их боится.

А серинджа охватил ужас, и от страха лицо его побледнело; сейчас он напоминал большую тучную свинью, то нечистое животное, которое проклял сам пророк. Сериндж боялся их!

Минуту они стояли неподвижно — толпа смуглых ловцов и грузный мужчина, похожий на свинью, только еще хуже этого нечистого животного, потому что он был полон бесконечной жестокости, охвачен страшной злобой, и которого аллах должен покарать, как покарал он хаджи Шере.

— Иншаллах! — нарушил тишину Шоа. — Свершилась воля аллаха. Гнев аллаха настиг нахуду!

— Да! Потому что утонуть при большом волнении нельзя! — выкрикнул молодой сомалиец; он был еще ребенок, и сердце его было детски мягкое.

— Аллах велел так…

— Молчи! — оборвали его. Нахуда был уже забыт, они смотрели на серинджа, который стоял среди них, словно в кругу судей.

И страх серинджа внезапно перешел в ужас, кровь застыла у него в жилах, и взгляд его невольно был направлен к небу, словно взгляд того, кто ожидает смерть— и там он нашел спасение.

— Гнев аллаха! — вскрикнул Бен Абди, указывая пальцем на небо, по которому черная туча неслась прямо на корабль. — Гнев аллаха грозит нам, о люди!

Ловцы испуганно смотрели на небо. В этот миг снова налетел порыв ветра, и парус сразу надулся, издав звук, напоминающий щелканье бича.

— Спустите паруса! — закричал сериндж. — Быстрее, аллах, да покарает вас!

Ловцы вздрогнули; ощущение силы исчезло и остался только ужас. Тот неясный ужас перед всем таинственным и непонятным, который привился у них еще в детстве и сопровождал их всю жизнь.

— Аллах акбар! — зашептали они.

— Поверните корабль! — кричал сериндж; он снова был хозяином положения.

Все послушно разошлись по своим местам. Корабль повернули назад, все паруса были убраны, кроме косого паруса на носу, но и его было достаточно, чтобы судно стремительно неслось по волнам, покрытым белой пеной и словно кипящим. Туча уже закрыла все небо, и лишь узкая полоска на горизонте играла красками солнечного заката. Приближался шторм. Но «Йемен» успел вовремя вернуться в Джумеле и укрыться в его небольшой гаваны.

В Джумеле ловцы опомнились и обступили серинджа, требуя отмены способа «трое в хури» и возвращения к прежнему способу лова. Им казалось, что этот способ придумал покойный хаджи Шере, и теперь все должно перемениться.

Сериндж Бен Абди выслушал их и захохотал. Он уже не чувствовал ни страха, ни ужаса, он был уже не один, за его спиной виднелся Джумеле, в котором находился каид. Он смеялся над их глупостью. Он смеялся и от гордости за свою выдумку. И он мстил своим смехом за те неприятные минуты, которые ему довелось пережить.

— Вы ловцы жемчуга, — сказал он. — Ловцы не должны лениться!

— Нельзя нырять при таких волнах, — возразил Шоа, поняв его намек.

— Но можно нырять, когда вас трое в хури, — усмехнулся сериндж и, почесав себе спину между лопатками, добавил:

— Иншаллах.

И ловцы опустили глаза, с ужасом вспоминая черную тучу, эту, как им казалось, тень на лице аллаха. Они поняли, что потерпели поражение.

А господин Попастратос в это время был уже на пути к берегам Йемена, к Ходейде.