— Нет, для меня страшнее всего пожар — придется выбегать голым, — усмехнулся Ной.
Джеймс засмеялся и поймал себя на том, что шутка сняла напряжение.
— С этим справиться пара пустяков — не раздевайся.
Когда Ной позвонил в дверь, отодвинулась маленькая заслонка и на них уставилась какая-то женщина. Ной приподнял шляпу в знак приветствия. Дверь распахнулась, и на пороге появилась довольно сухопарая женщина лет пятидесяти в простом черном платье.
Джеймс на ужасном французском объяснил ей, что они англичане и их приятель дал им этот адрес. Женщина жестом пригласила их войти, потом закрыла дверь, взяла у них шляпы и провела в комнату, расположенную слева от прихожей.
В комнате благодаря ярко пылающему камину было тепло. Здесь сидели четыре девушки, все полураздетые, в шелковых домашних платьях, едва прикрывающих белье. Женщина, которая привела сюда приятелей, предложила им выпить; выбор был невелик — только красное вино. Потом она представила девушек: София, Мадлен, Ариэль и Козетт. Ариэль звали темноволосую красавицу с огромными ясными глазами и полными губами. Остальные трое ничего особенного из себя не представляли.
Джеймс пожал им руки — девушки захихикали.
— Кто-нибудь из вас говорит по-английски? — спросил Ной.
— Немного, — ответила невысокая девушка с волосами мышиного цвета. Ее звали Козетт.
Джеймс начал беседовать с Ариэль, и Ной отметил, что он, похоже, ей понравился — она внимательно слушала все, что он ей говорил. Ной покорно улыбнулся Козетт и поцеловал ей руку. Девушки опять захихикали, но Козетт, по-видимому, такая обходительность понравилась.
В углу гостиной играла пианола. Ной протянул руку, приглашая девушку на танец. Козетт вновь захихикала, как будто раньше мужчина никогда не приглашал ее.
— Неужели мадам Сондхайм запрещает вам танцевать? — спросил он. Ной знал, что хозяйки публичных домов не любят, чтобы девушки тратили время на подобные вещи.
— Вы с ней знакомы? — всполошилась Козетт.
Ной покачал головой.
— Нет, я лично нет. Здесь бывал мой друг. Он сказал, что нрав у нее крутой. Это так?
Козетт кивнула. Ной отметил, что у девушки красивые серые глаза, и несмотря на то, что ее волосы отчаянно нуждались в мытье, как хорошо, что она говорила по-английски!
— Расскажешь мне об этом наверху? — предложил он, догадываясь, что она чувствует себя очень скованно в присутствии других девушек.
— Вы хотите меня? — спросила Козетт, как будто удивляясь.
Ной не был уверен в том, что хочет заниматься с ней сексом, но улыбнулся и заверил: конечно да. Она тут же схватила его за руку и практически выволокла из комнаты, оставляя Джеймса с прекрасной Ариэль, Мадлен и Софией.
Козетт повела Ноя на третий этаж. Когда они проходили мимо закрытых дверей на первом и втором этажах, звуки, доносившиеся из-за них, свидетельствовали о том, что внутри находятся другие девушки вместе с клиентами.
Комната Козетт в точности напоминала свою хозяйку — невзрачная, неубранная, неухоженная.
— Вы должны дать мне деньги, — сказала девушка, протягивая руку.
Ной не разбирался во французских деньгах. Он достал из кармана банкноту в десять франков и протянул ей. Девушка нахмурилась, поэтому он добавил еще десять. На этот раз она улыбнулась и направилась к двери. Там она кому-то передала деньги.
Козетт начала снимать свое синее домашнее платье, но Ной ее остановил.
— Я не могу, — сказал он. — Мой друг очень хотел женщину, и я просто составил ему компанию. Может, просто поговорим?
Козетт пожала плечами и села на кровать, снова натягивая платье на плечи.
— Англичане — странный народ, — сказала она, качая головой.
Ной засмеялся.
— Да, с этим не поспоришь. Многие из вас совсем молоденькие. Я слышал, у мадам Сондхайм иногда бывают очень юные девушки?
— Только не для таких молодых людей, как вы, — скептически заявила Козетт. — Они для стариков.
Ной подошел, сел на кровать рядом с ней и взял ее ладонь в свою.
— А молодые англичанки у нее бывают? — спросил он.
Козетт кивнула.
— Иногда. Им очень плохо. Мы слышим, как они плачут. И для нас это плохо — посетители хотят только их.
Ной из ее слов понял, что интерес к ней и остальным девушкам падает.
— А вы видели кого-нибудь из них?
— Нет, никогда. Они живут наверху и в гостиную не выходят.
— Они находятся взаперти? — Ной жестами показал замок.
Козетт кивнула.
— Мужчины поднимаются к ним наверх?
Очередной кивок.
— Как часто? — спросил Ной.
Она жестом показала, что речь идет об огромной сумме денег, и скривила губы от отвращения.
— А потом куда они деваются? — поинтересовался Ной.
Казалось, Козетт не поняла вопроса. Ной повторил еще раз, переставляя слова, спросил: как долго девушки сидят наверху? Но она продолжала качать головой и повторять:
— Не понимать.
Но что самое удивительное, у нее в глазах стояли слезы.
Ной достал бумажник и отсчитал несколько банкнот.
— Тебе, — сказал он, вкладывая деньги ей в руку. — Мадам ничего не узнает. — Он приподнял ее подбородок и пальцем нежно вытер слезы. — Признайся мне, почему ты плачешь?
Потоком хлынула французская речь, и даже ничего не понимая из сказанного, Ной уловил негодование, и не в свой адрес.
— Говори по-английски, — попросил он. — Куда девались эти девушки?
— Я не знаю, — призналась Козетт. — Я слышала, как кто-то упоминал обитель.
— Обитель? — переспросил Ной. — Это монастырь?
Козетт пожала плечами, явно не зная ответа на этот вопрос.
— Куда? — спросил Ной. Он увидел у постели карандаш, взял его, открыл бумажник и нашел клочок бумаги, на котором можно было бы писать.
Но девушка оттолкнула его руку и покачала головой.
— Я не знаю, где это и как называется. Я только слышала, как говорили «обитель».
Он начал спрашивать, а не привозили ли сюда в январе девочку, но Козетт прижала палец к губам.
— Больше ни слова. Я ничего не могу сказать. Поймите, у меня будут неприятности.
Для Ноя это было равнозначно признанию в том, что девочку в январе привозили, и если бы им удалось найти монастырь, они бы напали на след.
Он не мог уйти от Козетт, не вселив в нее уверенность в себе.
— Ты милая девушка, — произнес Ной, обхватывая ее лицо руками и целуя в лоб, щеки, губы. — Если бы я не был женат… — Он замолчал, надеясь, что она сделает правильные выводы из этого замечания. — Жена заставила меня пообещать, что в Париже я буду вести себя прилично.
Козетт улыбнулась. У Ноя создалось впечатление, что выглянуло солнышко. Ее личико преобразилось.
— Вашей жене повезло, — сказала она. — Говорите дальше, — попросила француженка, подталкивая его назад к кровати, когда он уже направился к двери. — Я буду отвечать по-английски.
Ной догадался, что она скорее не хочет ударить в грязь лицом перед остальными девушками, чем попрактиковаться в английском. Отказаться было бы верхом неучтивости.
Козетт сказала, что приехала из Реймса. Она старшая из семи дочерей, ее отец работает на ферме. Ей не нужно было говорить о том, что она приехала в Париж, чтобы стать проституткой, поскольку для нее это был единственный способ заработать деньги, которые она посылала семье. Девушка вспыхнула, когда призналась, что научилась английскому у художника-англичанина, который жил на Монмартре. Она сказала, что встречается с ним в выходные. Когда Ной спросил, женится ли он на ней, Козетт засмеялась и ответила: «Нет, потому что он очень стар». Она добавила, что он очень добр к ней, и Ною пришло в голову: чем больше она будет улыбаться, тем больше людей будут к ней добры.
Когда Ной вернулся в гостиную, в комнате осталась одна София. Она что-то сказала по-французски, какую-то грубость, и села, повернувшись к нему спиной.
Через пять минут спустился Джеймс. Он весь сиял, а его щеки просто пылали. В дверном проеме, отделяющем гостиную от прихожей, показалась служанка, проводившая их сюда, и подала им шляпы.