Оба друга молчали, пока не пересекли площадь.

— Она была превосходна! — выпалил Джеймс. — Такая добрая, такая щедрая…

— Но держу пари, деньги она взяла, — насмешливо заметил Ной.

Он был рад, что его приятель наконец побывал в борделе, но понял, что теперь его ожидает целый вечер рассказов о том, насколько восхитителен был этот опыт.

— Мне кажется, она не хотела их брать, — мечтательно ответил Джеймс. — Но она слишком боится мадам Сондхайм, чтобы отказаться от денег.

— Ты хоть о чем-нибудь ее спросил?

— Похоже, она мало что поняла. Я задал ей вопрос о юных девушках, и она сказала, что с ней мне будет намного лучше, чем с неопытными девицами.

Ной не смог сдержать улыбку. Наивно было бы ожидать, что его друг станет расспрашивать такую красавицу, как Ариэль, оставшись с ней наедине в спальне.

— Слово «обитель» означает «монастырь»? — неожиданно спросил он.

— Да, а что? — нахмурился Джеймс.

— Потому что именно туда отправляют юных девушек из этого борделя. К сожалению, искать в Париже неизвестную обитель — все равно что искать иголку в стоге сена.

Бэлль проснулась от жары и, как обычно, вся в поту. Сейчас она испытывала ностальгию по прохладе английского лета — одуряющая жара Нового Орлеана забирала все силы.

Она вспоминала, как обрадовалась, когда в апреле прошлого года ей досталась эта спальня. Комната располагалась в глубине дома, поэтому была уютнее остальных — большая, залитая солнцем, с красивой широкой медной кроватью. Тогда Бэлль и в голову не могло прийти, что спальня превратится в настоящий ад, как только на улице потеплеет. Именно поэтому никто из девушек не хотел ее занимать.

Но потом, за полтора года пребывания у Марты, она научилась никому не доверять. Что сегодня казалось добром, завтра могло превратиться в зло.

Чудовищной ошибкой было просить Марту предоставить доказательства того, сколько она за нее заплатила, особенно сразу после приезда сюда. Хозяйка тут же стала с ней холодна, и Хэтти предупредила Бэлль, что ей следует немедленно извиниться.

— Мы все так или иначе связаны договором, дорогуша, — объяснила она. — Хозяйка борделя должна проявлять строгость, иначе девушки перестанут ее слушаться. Даже тем из нас, кого она не покупала, как тебя, мадам все равно предоставляет еду и жилье. Она заказывает нам платья, туфли и тому подобные мелочи, а потом вычитает это из наших денег — ей же надо на что-то жить. К тому же мы должны заслужить ее доверие. Каково ей будет, если она возьмет девушку, а потом однажды проснется и обнаружит, что та удрала из города, прихватив столовое серебро и полный чемодан платьев?

После такого объяснения Бэлль все поняла.

— Я всего лишь хотела узнать, сколько еще мне отрабатывать вложенные в меня деньги, — пояснила она. — Не вижу ничего крамольного в своей просьбе. Как же мне тогда планировать свою жизнь?

— Марта на эту просьбу смотрит по-другому. Она скажет, что это только ее дело, — настаивала Хэтти. — А мы, девушки, как цветы, быстро увядаем. Ей приходится, пока это возможно, зарабатывать на нас денежки. Если мы забеременеем, заразимся сифилисом, либо же кто-то из девушек расквасит нам лицо, или изобьет кто-то из мужчин — мы больше не будем представлять для нее ценности.

От этих слов по спине Бэлль пробежала дрожь. Она и не задумывалась о том, что нечто подобное может произойти и с ней. Но зарекаться не стоило.

— Человек, который привез меня сюда, уверял, что Марта хорошая женщина. Она показалась мне такой доброй, — озадаченно произнесла она. — Как можно заработать на нас столько денег, а потом вышвырнуть на улицу, если случится что-нибудь плохое?

Хэтти ухмыльнулась, как будто не могла поверить в то, что Бэлль настолько наивна.

— Марта на самом деле хорошая женщина, по крайней мере, если сравнивать ее с большинством других хозяек борделей в этом городе. Она хорошо нас кормит; если мы болеем, о нас заботятся. Марта не заставляет нас работать, когда у нас месячные. Прежде чем жаловаться, дорогуша, открой глаза и посмотри, как живется другим девушкам в этом городе. Господи! Некоторых даже не кормят как следует, стегают плетью, отбирают детей. Я слышала об одной мадам, которая выбила на тыльной стороне ладони одной из лучших своих девушек «Шлюха», когда та захотела уехать домой к родителям. Несчастная так никуда и не поехала. Если у тебя есть пара лишних часов, я расскажу тебе о подлых хозяйках борделей — у тебя волосы повыпадают от ужаса.

— Но мне нужны деньги, чтобы вернуться в Англию, — возразила Бэлль, хотя слова Хэтти напугали ее. — Я боюсь, что мне долгие, долгие годы придется жить здесь.

Хэтти засмеялась.

— Милое дитя, ни одна из нас, даже самая красивая, не будет жить тут долгие годы, по крайней мере, не в этом районе города, — сказала она и снисходительно погладила Бэлль по голове. — Самое разумное, что ты можешь сделать — это помириться с Мартой, показать себя в деле, а потом выждать время и подыскать себе богатого мужчину, который взял бы тебя на содержание или даже женился на тебе. Это единственный способ выбраться отсюда. Лично я именно так и намерена поступить.

Бэлль пару дней размышляла над тем, что сказала Хэтти. Больше всего ее поразило высказывание о том, что цветы быстро увядают; ей даже в голову не приходило, что для этой работы существуют некие временные рамки. Она тут же вспомнила, как Этьен предупреждал ее, что девушки должны умасливать мадам. Ее мама, бывало, жаловалась на некоторых проституток, и сейчас Бэлль припоминала, что они всегда уходили. Возможно, и не по собственной воле.

Без сомнения, в глубине души Марта была раздосадована на Бэлль. Она отворачивалась, когда та входила в комнату, и ни разу не заговорила с ней.

Учитывая все сказанное Хэтти, Бэлль понимала: выхода у нее нет, придется извиняться перед Мартой, чтобы все снова стало гладко; в противном случае ее могут продать кому-то еще. Все в Америке с жаром уверяли, что рабство — пережиток прошлого, но если рынок рабов, возможно, канул в Лету, то здесь, в Новом Орлеане, все еще существовал рынок торговли проститутками — белыми, черными, мулатками.

И все принимали эти правила игры; девочки у Марты постоянно об этом говорили. Существовал даже элитный рынок: было почетно, если девушка переходила от одного хозяина к другому за огромную сумму денег. С такой девушки пылинки сдували, пока мужчины толпой валили, чтобы заплатить за нее огромную цену. Ниже стояли совершенно бесправные девушки; всем было наплевать, как с ними обращаются — и полиции больше, чем кому бы то ни было. Бэлль почти не сомневалась: если какая-то из девушек станет говорить об этом открыто, ее, скорее всего, заставят замолчать навсегда.

Поэтому Бэлль убедила себя, что должна радоваться тому, что попала в хороший дом терпимости и к ней относятся как к ценному товару благодаря ее молодости, красоте и английскому происхождению. Она должна приняться за работу, показать искреннюю увлеченность — так она обезопасит себя, пока не найдет выход.

Поэтому она отправилась к Марте извиняться.

Бэлль поймала себя на том, что почти забыла, что произошло всего неделю назад, зато до мельчайших деталей помнит день, когда, шестнадцать месяцев назад, отправилась на встречу с Мартой в гостиную.

Ради такого события она надела бледно-голубое платье, отделанное рюшами, которое ей подарили во Франции, потому что в нем она выглядела как сама невинность. Волосы девушка распустила по плечам, слегка прошлась румянами под глазами, чтобы создавалось впечатление, будто она плакала.

Был почти полдень. Марта сидела на диване в своем просторном капоте абрикосового цвета. На голове у нее красовался тюрбан в тон платью.

— В чем дело, Бэлль? — ледяным тоном осведомилась она.

— Я пришла попросить у вас прощения, — ответила Бэлль, не поднимая головы и заламывая руки. — Я вижу, вы злитесь на меня за то, что я спросила о деньгах. Я, наверное, показалась вам неблагодарной, ведь вы были так добры ко мне.