Глава 13. Во славу и в бесславии

  432 год от подписания Хартии (сезон весны)

  Ифтор.

  Ифтору показали прибывшие из Колофрада праздничные сутану, пояс, шапочку и нарукавницы. Владыка одобрил, не удержавшись, однако, чтобы не поморщиться: все облачение было расшито золотыми и пурпурными нитями. Но так полагалось, и Ифтор Патчальский это понимал - он теперь служитель не высшего, а высочайшего ранга, оплот единственной истинной религии. Ересь искоренена, последний храм паганов-язычников сгорел, не иначе как Единый выжег скверну своим очистительным пламенем. Славься, Единый, Всевидящий, Неподкупный, Карающий!

  Владыка сидел в кресле, облаченный в простую рубаху небеленого полотна. Мальчик-служка выложил перед ним на льняную салфетку гребень, шнурок для волос, масла и щетку для ногтей, снял с ног служителя кожаные шлепанцы и обмотал обе ступни полосками ткани. В них игемон дойдет из своей комнатки на верхней галереи до входа в алтарь, а там всю службу ему придется провести босиком. Все по храмовому протоколу. Ифтор в стремлении соблюсти ритуалы доходил до крайности, а если другие священнослужители пытались с ним спорить, совал им под нос старинные кодексы, коих в его библиотеке имелось огромное количество.

  Мальчик потянулся, чтобы гусиным пером нанести на лоб игемона сандаловое масло, но тот перехватил его руку и сжал так, что из глаз паренька брызнули слезы.

  Ї Кому служишь? Ї грозно спросил Ифтор.

  Ї Е-е-единому.

  Ї Сандал пятихрамцы на лоб мажут. Ты тоже думаешь, что у меня во лбу Дом есть?

  Ї Нееет.

  Ї Убери.

  Ифтор облачился, провел рукой по темным, без единого седого волоска, волосам. Служка неплохо заплел их в косу. Одна коса символизирует, что Бог един, и каждый человек, как волосок, вплетен в его божественный план. Ересь - утверждать, что у Единого, как у обычного смертного, могут быть жена и ребенок, что Он в разных лицах приходит на землю в человеческих ипостасях и скрывает Свои Имена, следит за телесным Домом и врачует плоть. Народ вечно пытается сравнять высшие силы с той грязью, в которой копошится сам.

  На службе в честь Тан-Дана по давней традиции присутствовали король, советники и служители церквей. Раскаявшийся саг Бедзека тоже был здесь. Лучше бы саги стремились к королевским милостям, как этот бывший пятихрамец, вместо того, чтобы провоцировать народ на волнения, подобные тем, что прошли в городе семиднев назад. Место Толия у левого ряда занял пастырь Тормант из рода Эшир, недавно одаренный четвертой строкой. Торманта Ифтор не любил, единобожцу казалось, что за притворной любезностью прячутся немереные властолюбие и коварство. Но все сходились во мнении, что умирающий Высший Жрец выберет преемником выскочку-такшеарца, уж больно тот за последнюю четверть втерся к нему в доверие. Да и во время недавних событий у столичного пятихрамья Тормант проявил себя героем, даже был ранен.

  Ифтор, шествуя в проходе между молящимися, равнодушно скользнул взглядом по левому ряду. Саг Бедзека смиренно склонил перед ним голову. Хорошо, отступник, но знай, что краем глаза Единый следит за тобой. Тормант кивнул игемону, как равному. Ладно, сочтемся, время придет. Несколько татуированных господ в черных плащах глянули хмуро. Бесовские гончие, псы Толия, с ними связываться опасно, пока влияние Единобожия на короля еще не так сильно. А вот и сам король, Лоджир Стремительный, мужчина с усталым желтоватым лицом, блудливый мужеложец. Рядом королевский секретарь, господин Агталий из старинного ажезского рода Шевр, проклятый у себя на родине, стоит в окружении женоподобных юнцов, накрашенных и обряженных в кружева. Что ж, придет час, и Единый шутя опрокинет блудливых во тьму ада. А пока, пусть место Владыки еще шатко, пусть свеж еще след пятихрамия в умах паствы, пусть Толий, а не игумен, стал духовником Лоджира, но сегодня в Кальпике, старом храме Единого, именно он, Ифтор Патчальский, служит перед королем и высшей знатью, и пусть будет проклят тот, кто посмеет бросить ему вызов.

  432 год от подписания Хартии (сезон весны)

  Тормант.

  Ї Чем тебе не хороша, а?

  Жрец проводил взглядом хихикающую девицу, только что выскочившую из комнаты никчемыша. Тот, набычившись, сидел на краю кровати, разглаживал ладонями смятое покрывало. Опять отказался от женской ласки, дурак. Жаль, что Тормант оплатил услуги шлюхи вперед.

  Ї Ты же просил девушку, Ї с усмешкой попенял жрец Бораю.

  Тот вскочил, хмуря тонкие бровки над скошенными к ушам глазами, сжал в кулаки пухлые пальцы.

  Ї Отпустить! Отпустить к девушке! Я просил отпустить!

  Ї Какая разница, Ї бросил Тормант, выходя из комнаты "ученика". Ї Девушка, к девушке. Собирайся, сегодня важный день.

  После случая на площади у пятихрамия жрец не отпускал никчемыша от себя ни на минуту, даже поселил в покоях рядом. Мальчику лишь изредка позволялось поиграть в огороженном решеткой садике за домом. Орешку доверия больше не было. За то, что слуга чуть не погубил на площади никчемыша, Тормант вычел из его заработка три серебряных. Орешек попытался сорвать зло на Борае, и тогда жрец, не жалея раненой ножом руки, избил слугу, приговаривая, что променяет четверку таких, как он, на одного медиума.

  Ї Не поеду! Будет плохо! Бораю будет плохо! Кровь будет течь! У Борая - кровь! Ї возмущался никчемыш.

  Этого еще не хватало! Уродец заметил, что кровит носом, как ни старался жрец скрыть это. Борай вообще все чаще капризничал, а в последний семиднев стал просто неуправляемым. Жрец винил в этом тот самый день, когда разбушевавшаяся толпа чуть не расправилась над бесовиками. Никчемышу тоже досталось. Как бы теперь совсем не заартачился. Впрочем, на этот случай у Торманта был весьма эффективный довод. Он достал из кармашка золотой и показал его никчемышу.

  Ї Видишь? Твой заработок за этот семиднев. Собирался послать твоей матери в Чистые Колодцы. Много вкусной еды для ораты Лофы. Жаль. Нет работы - нет заработка. Твоя мама очень расстроится, если этой весной ей не на что будет засеять ваш огород. И она, кажется, писала, что мечтает подновить ваш старенький дом. А все из-за тебя, Борай. Пойми меня, я тоже не желаю входить в убыток. Будь ты посговорчивее, я бы никогда не стал попрекать тебя лишним золотым. За такие деньги любой бы согласился мне служить.

  Ї Не любой, Ї пробормотал никчемыш, глядя в угол.

  Ї Что? Не понял.

  Ї Не любой смог бы тебе служить. Не любой. Борай может, другие - нет.

  Ї А ну цыц! Сколько раз велел тебе звать меня учителем и на "вы". Так что, Борай, посылать мне деньги твоей маме?

  Никчемыш что-то пробурчал.

  Ї Не слышу. Посылать или нет?

  Ї Посылай, Ї выдавил мальчик.

  Ї Отлично, собирайся.

  Сегодня важный день. Высший Жрец умирает. В последнюю четверть он ни разу не покидал своего дома. Силы его поддерживает только сок опия и древесное молочко. Тормант давно знал о болезни Толия и приложил все усилия, чтобы стать для Высшего незаменимым. Угодничество - великая сила, а если оно еще приправлено ненавязчивой лестью...

  Он ожидал, что Высший Жрец пойдет по проторенному им же самим пути. Шпионы вокруг старика обходились Торманту в кругленькую сумму золотом, но благодаря им он выяснил, что Толий уже подготовил для себя новое "тело". Госпожа Турана не могла провести Перенос без посредника. Кто-то должен был занять место Толия в ритуале. Высшему Жрецу требовался помощник. И сегодня Толий вызвал Торманта к себе домой в роскошный особняк на острове посреди озера Чал. Жрец четырех строк не сомневался, что знает, с какой просьбой обратится к нему Высший.

  ****

  Борая жрец оставил внизу. Мальчик был одет как настоящий слуга: в темные штаны, рубаху с узкими укороченными рукавами и коричневый фартук. Снующая туда-сюда челядь не обращала на него внимания. Никчемыш стоял у колонн, затуманенным взором разглядывая свои скукоженные пальцы: на него большое впечатление произвело плавание на лодке через озеро, он весь путь до острова держал в воде руки, играя с упругими струями.