Александр давно не мог спать. Мэр боялся уснуть. Боль опьяняла его воспаленный мозг. Глаза вылезали из орбит. Он давно мучил себя бодрствованием. Его сводила сума капающая вода. Долгая бессонница размыла для него понятие реальности. Его личность, как будто провалилось. Все стало для него приемлемым. Всё чего он хотел, это чтобы мучения кончились. Он боялся уснуть, боялся, что  это не сон, боялся, что все это реально. Находясь в полубредовом состоянии от постоянного страха бессонницы и нечеловеческой боли, его логика упала до самых прямолинейных выводов. У него уже не было ног, боли в сердце, от  недосыпания, усиливали его параною и самоистязание. Саша боялся новых пыток. Он не хотел больше мучиться. Пытки наступали после сна, он это помнил. Если ни спать, то и пыток не будет. Мэр больше не спал. Он лежал, и смотрел единственным оставшимся глазом  вникуда, при этом  все время повторяя: “Нельзя спать... Нельзя спать... Нельзя спать... Нельзя спать... Нельзя спать...”. Говорят,  заклинания действуют на тех, кто в них верит. Когда подействовало снотворное, он еще долго, уже будучи  в отключке повторял эту фразу, как заговоренный.

 В череде событий всегда можно выделить то или иное на фоне общих отличий. Когда череды событий нет, а время похоже на сильно растянутую жевательную резинку - событий нет. А те, которые есть довольно трудно выделить. Мэр уже давно ни понимал, что такое сон. Он работал на вкл/выкл. В этот рас он включился от сильной ноющей боли в груди. Он просыпался резко, как будто по команде подъем в армейской части. Он, по сути, ни просыпался, а срывался. Срывался от резкого притока адреналина. Видит бох, он каждый рас надеялся, что все то, что с ним произошло, был только сон. Проснувшись, он закричал. Громко во весь голос. Это скорее был не страх, который его ни покидал, а только приобретал новые грани и горизонты, и не неожиданность, так как все-таки у него не было ног, и в вечной подвальной полутьме он давно отвык от света. Его крик означал шок.

 Александр - мэр города N весел на железной цепи. Он был подвешен на крюке, который был, воткнут в его грудь, и подцеплял три нижних ребра с правой стороны. Боль была ужасная. Ужас от происходящего вылился в шок. Это помогло ни чувствовать боли. Шок дает приток сил. Впервые минуты шока мэр ужасно кричал, хотя боль была достаточно приглушенная. Примерно через полчаса болтаясь в подвешенном состоянии за собственные ребра, он начал понемногу привыкать. Вокруг мученика ничего не происходила кроме собственных душераздирающих криков. Понемногу сорвав голос, он обратил внимание, что вокруг все кроме него спокойно.

 Ему почему-то захотелось плакать от ужасного вида собственной плоти и холодного крюка в своей груди. Холодный крюк, на цепи, созданный для бездумного переноса грузов, протыкает нежную, теплую человеческую плоть. В этом есть что-то от искусства. Только врятле об этом напишет поэт или это нарисует вдохновленный художник.

 Алексашка затих. Он чувствовал себя таким маленьким, таким беспомощным на этом крюке. Ему казалось, что он совершенно бессилен что-то изменить. Наверное, стоя на вершине покоренной горы, люди, тоже чувствую себя песчинкой в огромном бушующем мире. Песчинкой в огромной пустыни, гоняемую шальными ветрами. Мэр чувствовал себя песчинкой в огромном песчаном мире. Наверное, если бы кто-то сейчас вошел, Саше было бы стыдно за себя такого. Но никто не вошел.

(Почему имена меняются? То Александр, то Алексашка. Это разные имена)

----------------

-Отец Николая ничего особенного не рассказал. Он хорошо отвечал на вопросы, но по существу нечего не говорил. Из того что можно счесть полезным только, что Мэр его уговаривал, что обещал ему хорошие приход, мирские блага и что-то там еще. А что ежели он откажется, то его выгонят из города.- Шериф не проявлял особенного энтузиазма в расследовании. Рассказывал довольно вяло и не очень содержательно. И что интересно, с последнего раза у шерифа появилась оружие на поясе.- Тим оказался куда более разговорчив. Оказалось, весь город - это что-то вроде большой корпорации, основной пакет акций, которых в руках нашего мэр и его брата. Еще он много говорил, что в городе все знали, что братья ведут теневую игру. Фактов он не привел, но отец Николай при очной ставке подтвердил его слова. Он говорил, что мэр часто беседовал с братом о муниципальных делах прямо перед церковью. Он описывал, что прихожане как и сам отец видели все, но, говоря словами Тома,  “ради спокойствия и на благо города”  все помалкивали. Вообщем, ничего интересного. Судья говорит, что нечего не знал. Хотя при очной ставке Том тыкал на него пальцем, и упрекал в том, что судья помогал мэру выгонять их города не угодных. Отец Николай был на стороне Тима. Но имен Том назвать не смог, а информации о таких изгнанниках мы не обнаружили. Измаил Натаньялович отвечал на вопросы спокойно. Никаких соучастников среди горожан назвать не смог. Про черную бухгалтерию, кажись, тоже ничего не знал. Постоянно признавался, что искренне желал мэру смерти, но в тоже время клялся могилой матери, что к похищению он отношения не имеет. На очной ставке был явно шокирован и подавлен рассказами Тима. По виду был удивленным. Не знаю, даже. Как-то это все грязно чтоли.- Шерифа было почему-то жалко. Человек он был хороший, и верил, что все другие тоже хорошие. Он был ни виноват, что люди такие. Всегда неприятно ошибаться в людях. ( Тим или Том? Или это разные люди?)

-Шериф, а что известно об упрознении телефонной связи с отдаленными городами?- Хенк задавал вопрос, словно не выходя из состояния задумчивости. Эд слушал с довольно деловым видом и изредка кивал.

-Телефонной связи?...  да ее уж давно нет. Я даже и не помню, когда она была уже. Туда и звонить то некому. Только местный телефон между соседними селениями и автобус ходит из столицы нашего района.- Шериф как-то даже растерялся от такого вопроса. Зато отвращение, такой поворот дела, как рукой снял. Шериф, видимо, был из тех людей, который могут быстро переключаться с одного на другое.

-А что вы помните, о том кто был до этого мэра. Ну, то есть о его предшественнике?- Хенк был полностью сосредоточен. Только не понятно было на чем именно.

-Да Лев Андронович. Я тогда еще в академии учился в нашем райцентре. Ох, хорошее было время.- Шериф начал придаваться воспоминаниям о былом. Для молодых, придаваться воспоминаниям трата времени. А для тех, кто постарше, воспоминания - это все самое ценное, что они нажили.- Ох, какие девушки тогда были ...- Он многозначительно всмехнул.- Ни подумайте, конечно, ничего такого. Тогда нравы были другие. Тогда мы умели ценить прекрасный пол. Девушки были чистые, мы любили их, писали им стихи, пели серенады. Сейчас уже такого нет. Теперь полюбились друг с другом - разбежались. Даааа...- На какой-то мгновение шериф еще молчал, видимо о чем-то задумавшись. Когда кто-то придаешься воспоминаниям, все вокруг нивольно начинают слушать.- Я тогда во время прздников сюда на автобусе добирся. Тогда город был ни таким развитым. Автобусной остановки тогда тут не было и приходилось еще восемь километров топать пешком. Под рождество, это было особенно весело. Ну, вы понимаете…- Шериф сделал многозначительный жест в пользу тех трудностей, которые он преодолевал. Так чтобы всем, вроде бы, стало понятно, о чем он говорит. Никто конечно ни понял о чем он, но все понимающе покивали. Хотя возможно помощники шерифа всегда так кивали в присутствии шерифа.- Да другое было время...

 На некоторое время воцарилось задумчивое молчание. Молчали все. Хенк явно думал, Эд наблюдал. Шериф ласкал в своей памяти золотые дни. Помощники всегда молчали.

-А почему в городе совсем нет молодежи старше восемнадцати лет?- наконец нарушил тишину Хенк.

-Молодежи? Тэк они все учиться уезжают. У нас же университета нет. А муниципалитет дает стипендию своей молодежи.- Как обычно, немного ни собрано ответил Шериф.

-Интересно... Город давно отказывал Измаилу Натанияловичу в постройке университета.- Хенк задумчиво и тихорассуждал вслух.