Да, я кажется, отвлекаюсь. Прости, мне что-то сложно дышать… Я помню, как я увидела его в последний раз. Ох…, - я схватилась за горло, говорить стало труднее. Врач с тревогой смотрела на меня. Но я продолжала: - Он зашел за мной. Впервые он был одет тепло. На нем был старый черный растянутый свитер, поверх него длинный пиджак, шапка, свисавшая на затылок, из-под которой выбивались его влажные от дождя кудри. Глаза стали светлее, они выцвели. Лицо разгладилось, но почему-то казалось даже немного постаревшим. На руках были обрезанные на пальцах потрепанные перчатки. Мы пошли с ним в кафе. Большую часть пути он молчал. Когда мы были у цели, мы выбрали столик на улице под навесом. Мы сидели напротив друг друга и я, не отводя взгляда, смотрела на него. Я заказала кофе со сливками. Его аромат успокаивал меня. Я обхватила чашку руками, согревая пальцы.

«Как твой роман?» – спросил он.

«Осталась последняя заключительная глава», - ответила я воодушевленно.

«Отлично, - улыбнувшись, сказал он, – дописывай. Мне нужно видеть результат».

«Скоро увидишь!» - весело отвечала я.

«Когда ты его допишешь, и тебя напечатают, ты заработаешь много денег. Станешь жить шире. Купишь себе дом возле моря. Там, где тепло», - сказал он.

«Что ты… Еще неизвестно, будут ли меня печатать. Раньше ведь не печатали. Да и зачем мне дом у моря? Я довольна и своей квартирой!»

«Нет. Твоя жизнь изменится. Но сначала ты должна дописать роман. Обязательно. Этот роман наше детище. Он рожден в любви. Никто не любил меня так, как ты. И никто не любил тебя, так, как я», - эта его фраза встревожила меня.

«Зачем этот пафос? Что происходит?»

«А что я не могу признаться в любви женщине, которая вдохновила меня, которая сделала меня знаменитым? Которая просто молчала и всегда была рядом».

«Это ты сделал меня такой, какая я есть».

«Не надо сейчас об этом! - оборвал он меня. – Я пойду… репетировать. А может быть спать. Может, засну. Неважно. А ты посиди еще здесь. Сегодня такая погода… Музы гуляют сегодня. Лови их. И допиши последнюю главу. Сегодня, слышишь? Я хочу, чтобы ты закончила роман сегодня».

«Я постараюсь, если ты так хочешь».

«О, боже мой, спасибо!» - последовал его страстный ответ. Он встал из-за стола и накрыв ладонью мою ладонь, поцеловал меня в лоб холодными губами. - «Пиши», - шепнул он, и, улыбнувшись, покинул кафе.

Новый приступ удушья дал о себе знать, и я снова схватилась за горло, не в силах продолжать рассказ. Врач резко встала со стула и, схватив меня за плечи, смотрела прямо в глаза.

- Что с тобой? – на ее лице было искреннее волнение.

- Я…я… - обруч на горле не давал мне говорить. Голова закружилась, но я попыталась взять себя в руки. Врач присела ко мне на кровать и, держа меня за руку, участливо смотрела на меня.

- Ну же, я знаю, как тебе плохо. Но расскажи, расскажи, что было дальше. Как ты оказалась здесь? Расскажи! – ее голос становился настойчивым и резал уши. – Расскажи!

Из моих глаз закапали слезы.

- Наверное, прошел месяц с тех пор, как я поняла, что он не вернется. А я…Черт! Я…дописала этот роман в тот день. Как и обещала. Но я не знаю, прочитал ли он его. До сих пор не знаю, - меня затрясло, - я так мечтала прочитать ему последнюю главу. Но он, наверное, решил отказаться от меня и нашего детища. Я больше не видела его. Я не знаю, я не знаю, читал ли он его, когда меня напечатали. Я не знаю!!! – я сорвалась на крик.

- Тише, тише, успокойся. Что было дальше?

- А дальше…все это так неважно…не важно…, - у меня перед глазами все поплыло, и я схватилась за голову, покачиваясь. Слух затуманился, и сквозь пелену я услышала какой-то тонкий звук. Я увидела искаженное лицо врача, в руках которой был пикающий пульт с горящей красной лампочкой. Мне стало ясно, что она вызвала санитаров. Дверь распахнулась и в свете коридорных ламп я увидела два мощных силуэта, а вскоре я почувствовала, как их крепкие руки держали меня с двух сторон. Я начала вырываться, но отнюдь не от того, что я не хотела, чтобы меня усмирили. Перед моими глазами проносились воспоминания. Те самые забытые воспоминания, все то, что было после того, как напечатали мой роман. Я вспомнила все до мельчайших подробностей. Мир рухнул во второй раз. В этом мире снова не было ЕГО. Я чувствовала, что дышать становилось все сложнее, чувствовала горячие слезы на щеках. И впервые я мечтала, чтобы меня усмирили. А еще лучше, чтобы усыпили, как бешеную собаку. Неизвестно откуда появившаяся медсестра набирала шприц. Я громко зарыдала, корчась в руках санитаров, так громко, как давно этого не делала, и закричала что есть мочи. Потом я почувствовала укол чуть выше локтя, и мое тело расслабилось, конвульсии прекратились, я обмякла, и меня опустили на кровать. Последнее, что я помнила, это испуганное лицо врача, приоткрытый рот и глубокую морщину, прорезавшую ее лоб…

Сознание помутилось и, не помня себя, я потеряла сознание.

***

Я не помню, сколько времени прошло с тех пор, как я, рассказав врачу свою историю, вспомнила все самое страшное и впала в то ужасное состояние, когда меня требовалось усмирить. В теле была слабость от препаратов, глаза видели нечетко, то с зелеными змейками, разводами, то со звездочками, будто меня били по голове. Я все еще была очень слабой, но сегодня мне стало легче. Самое ужасное, что на этот раз я помнила, как и почему оказалась в больнице. Помнила конец своей истории. И теперь я понимала, что мне нужно жить с этими воспоминаниями. Медсестра вошла ко мне в палату и молча положила пачку белых листов и ручки на тумбочку. Когда она удалилась, я, дотянувшись до листов, увидела, что все они абсолютно чистые. Что-то вдруг щелкнуло у меня в голове, и внезапно разозлившись, я швырнула листы, и они белым фейерверком рассыпались по палате. Взглянув на кучу разбросанных листов, расплывающимся зрением, я увидела, что один из листов в этой пачке был исписан. Я попыталась подняться, но одолевшая меня слабость, мешала мне. Я кое-как сползла с кровати и, шаря руками по полу, добралась до заветного листа.

«Я надеюсь, ты прочтешь это, - так начиналось послание. Я сразу же поняла, что это было письмо от врача. - Я не могу прийти к тебе и дослушать конец твоей истории. Я знаю, что сейчас ты уже все помнишь, я допускаю, что тебе может снова стать плохо, если ты будешь рассказывать об этом вслух. Так что я прошу тебя написать мне о том, что было дальше. Не спеши. У тебя достаточно времени. Ты больна. И я не могу тебя выпустить. Ты уже сама понимаешь, что больна. Твое исцеление теперь и в твоих руках. Я шлю тебе эти листы, чтобы ты могла писать. Обещаю, я больше не буду забирать их у тебя. Ты вспомнила все и твое творчество больше тебе не навредит. Тебе нужно учиться с ним жить. Чтобы окончательно определиться с твоим диагнозом, мне нужно знать конец истории. Так что я жду твоего письма. Я не буду мозолить тебе глаза. Я даю тебе столько времени, сколько нужно. Если будет становиться хуже, прекращай писать. Потом снова начинай. Контролируй свое состояние. Видишь? Я уже доверяю тебе лечение. Если будет нужно, я пришлю тебе ноутбук, краски, бумагу, все, что нужно, только скажи! Ты должна продолжать творить. Но… выпустить тебя я не могу. Прости».

Слезы подступили к моим глазам, и я тихо заплакала. Внутренним слухом я слышала безжалостную фразу: «Ты больна. И я не могу тебя выпустить». Новый приступ не заставил себя ждать. Сначала крик, конвульсии. Я знала, каким будет этот приступ. И заведомо ждала санитаров. Она не смогла мне помочь. Она лишь указала мне на мою болезнь. Дала четко осознать, что мое место здесь. Теперь все стало на свои места и единственное, что мне оставалось, это сдаться. Препарат подействовал, и я снова забылась. Жаль, что не забылось все то, от чего я страдала.

***

Врач, казалось, вечность ждала письма от своей необычной пациентки, и начинала терять надежду. Но однажды, ей в кабинет занесли кипу бумаг, кое-где смятых, исписанных, с рисунками на полях. О да, это из той заветной палаты. Она не будет читать эти послания в больнице. Нет! Больше нет. Это дело перестало быть ее работой, оно сроднилось с ней. Добравшись до дома, врач надела мягкий махровый халат и налив себе вина, включила громко музыку. Ей стало плевать, что подумают соседи. Это был диск группы со странным названием-аббревиатурой и пятью самоуверенными парнями на обложке, среди которых стоял, по-видимому, их вокалист, с волнистыми волосами до плеч и пиджаком, наброшенным на голое тело. Звук заполнил комнаты. Да! Эта музыка вполне соответствовала случаю. Что же было дальше? Что случилось с этой группой? С этим зеленоглазым демоном, что свел с ума писательницу, затерявшись в этом огромном городе, и что будет с психиатром, свидетелем чего-то неповторимого, канувшего в лету, оставшегося на страницах бестселлера больной писательницы? Она начала читать: