Ромка был настроен решительно. Вспомнил, как Кузьма с дедом разговаривал, и подумал, что он трус и не посмеет его наказать. Трус, трус... Нет, не будет он венки воровать! Но стоп, кажется, кто-то на аллее появился...

От входных ворот в их сторону двигалась группа людей. Они что-то держат в руках, но что, пока не видно. Увидели их и Кузя с Богданом. Кузя сразу скрылся среди памятников: осторожен и не любит на людях светиться. Не сговариваясь, Богдан с Романом подошли к водопроводной колонке и стали ждать. После зимы колонку еще не включали, воды в ней не было, а это их и не интересовало, хотя Богдан и держался за ручку колонки для вида.

Внимание Романа привлекла шедшая рядом с пожилой, в черной косынке тетей худенькая девочка. Она была приблизительно их с Богданом возраста.

-- К кому же идет с цветами? -- вслух подумал Роман.

-- Небось кого-то из умершей родни навестить, -- пояснил Богдан.

Люди негромко переговаривались между собой и на ребят внимания не обратили. Девочка же как-то мимолетно и робко бросила на них печальный взгляд и тут же отвела его в сторону. В руках у нее была корзина с цветами, небольшая, но красивая. У всех остальных -- букеты цветов. Венков не было. Поглядев на ребят, тетя в черной косынке спросила:

-- Мальчики, а вода в колонке есть? -- Ребята молча покачали головами.

-- Плохо, -- сказала тетя, -- надо было из дома воды прихватить. -- Пройдя еще немного, люди свернули в глубь квартала. Чем они там занимались, Богдан с Романом не видели, так как все торчали у колонки. Кузя из укрытия не выходил.

-- Чего это она про воду? -- спросил Роман.

-- Наверно, цветы поставить, а может, протереть что. -- Почесал затылок: -- Но почему Кузя молчит, чего он задумал?

-- Неужели корзинка приглянулась? -- вздохнул Роман.

-- Может, и так.

-- Глянь, обратно идут! -- Богдан зачем-то стал дергать ручку колонки.

Люди на аллее теперь были более оживленны и говорливы.

-- Помянули -- и по домам, -- грустно заметил Богдан. -- Может, и нам что оставили.

Проходя мимо, девочка с тетей вдруг остановились, и девочка, взяв у тети пакет, медленно, будто смущаясь, подошла к мальчишкам.

-- Вот, возьмите, -- и протянула им этот пакет, грустно вздохнув. -- Возьмите и помяните мою маму.

Богдан с Романом растерялись и не знали, что ответить.

-- Берите, мальчики, берите, -- сказала тетя. -- Не стесняйтесь.

-- Вы, наверное, тоже к кому-то пришли? -- спросила девочка.

-- Да, отдать дань уважения! -- как-то уж слишком быстро и не по-ребячьи заумно ответил Богдан, принимая пакет. Роман промолчал: не говорить же, что пришли с Кузей воровать венки. Ему было стыдно, и он покраснел. А девочка с грустными глазами вернулась к тете, и они заспешили к выходу.

Присев на колонку, Богдан раскрыл пакет и жадно потянул носом.

-- О-о! -- воскликнул радостно. -- Да тут домашние пирожки! Мечта!!! -- Один пирожок быстро передал Роману, быстро достал и сунул себе в рот другой, и они стали жадно есть. Пирожки были отменные. -- Тут еще конфеты и печенье, -- повел Богдан носом. -- Считай, что нам с тобой крепко повезло.

Сзади незаметно подошел Кузя.

-- Пошли, -- сказал он властно.

-- Куда? -- спросил Богдан, дожевывая пирожок.

-- А вон туда, -- кивнул Кузя на местечко, откуда только что ушли люди с девочкой.

Богдан с Романом неохотно двинулись за хозяином. Остановились у свежего захоронения. На надгробной плите увидели портрет красивой молодой женщины. Под портретом слова: "Помним, любим, скорбим". Сбоку от плиты прикручена проволокой к ограде корзина с цветами и еще много цветов на могильном холмике. "Вот, оказывается, к кому приходила девочка, -- подумал Роман. -- Это ее мама, и такая молодая!.." Вдруг ему стало жарко и душно: так это же из-за них с Богданом и Кузей цветы прикрутили проволокой! Словно очнувшись, услышал противный голос Кузи.

-- Доставай, Богдан, щипцы.

-- Щипцы? -- переспросил тот. -- Но я их не взял.

-- Растяпа! -- ругнулся Кузя. -- Тогда иди и откручивай, да побыстрей!

Богдан переминался с ноги на ногу, но откручивать проволоку не спешил: глядел то на Кузю, то на Романа.

И Роман решился. Подойдя к Кузе, он как можно спокойнее проговорил:

-- Корзину мы брать не будем.

-- Не понял? -- опешил Кузя и часто-часто заморгал глазами. -- Кто это -- мы?

Роман ткнул рукой в Богдана.

-- Вот он и я, мы так решили. -- Глубоко вздохнув, поглядел на товарища: лишь бы не подвел.

-- Во как? -- хмыкнул Кузя. -- Но уж тебя-то, между прочим, никто не спрашивал! Чего лезешь куда не надо, вот придем домой, там и потолкуем. Бросил взгляд на Богдана: -- А ты не зли меня, раскручивай проволоку. Кому сказал?

Но Богдан не шелохнулся, и Кузя разозлился. Подойдя к Богдану вплотную, он сильно толкнул его к могиле. Тот еле устоял, но не пошел.

-- Не толкайтесь, все равно корзину не возьмем! -- крикнул Роман.

-- Это почему же не возьмете?! -- взвыл Кузя.

-- Тут мама одной девочки похоронена, это ей цветы принесли!

-- Вот как отстегаю обоих, так и про своих мамаш позабудете! -- пригрозил Кузя.

-- Только троньте! -- взвизгнул Роман. -- Я так заору, а еще деду Васе расскажу, что заставляли венки воровать! -- Он кричал громко, на все кладбище.

-- Паршивец, -- прошипел, оглядываясь, Кузя, но рукам волю давать не стал. Задумался. Потом, поглядев на Романа, будто ничего не случилось, сказал: -- Ладно, будь по-вашему, не хотите -- не надо. Пошли домой.

Кузя привел ребят в дом и закрыл в комнате на замок. С ними не разговаривал и делал вид, что страшно обижен. Нет, а он все-таки струсил, возможно, из-за деда Василия, потому что наказывать ребят не стал.

А ближе к вечеру вернулся из Москвы Илья. Видно, Кузя успел ему поплакаться, потому как "младшенький", войдя в комнату, был взбешен.

Ну все, подумали Роман с Богданом, этот размусоливать не станет, а так влупит за неподчинение... Но зашел Кузя и вытолкал брата из комнаты. Уходя, предупредил, что завтра оба поедут с Ильей в Москву. Спросил у Богдана:

-- Стишки готовы?

-- Почти.

-- Не забудь, что вас теперь двое. -- И закрыл дверь на замок.

Уснули не сразу. То кормили печеньем Бескрылку, а она не клевала, то Богдан учил товарища, как надо попрошайничать. Роман сказал, что петь не станет. Богдан посоветовал прихватить клетку с Бескрылкой и надеть темные очки: пусть думают, что он слепой. Очки он ему даст. Лежали, разговаривали, думали. В Москву Роман поедет. Почему бы и не поехать, ведь оттуда домой легче удрать: на поезд и ту-ту. Только надо узнать... Потом Богдан придумывал грустные стишки: перед сном они легче придумывались.

36

Утренняя суматоха была для Романа не из приятных. Илья поднял их с Богданом таким криком, что в соседнем доме, а он неблизко, дворовая собака залаяла.

-- Быстрей, быстрей, сони, -- торопил Илья. -- К электричке опоздаем. Потом метнулся за завтраком: на кухне ребят не кормили. Принес в железных чашках гречневую кашу. Пацаны стучали ложками, переговаривались.

-- Какая электричка-то? -- спросил Роман. На электричках ему ездить не приходилось, а тут не только прокатится, а и Москву увидит. Какая же она, Москва? Слышал, читал, отец рассказывал, но увидит впервые.

-- Нормальная, -- Богдан зевнул. Он, как и Роман, не выспался и постоянно зевает. Илья смотрит на часы и поторапливает -- через сорок минут электричка уходит. К станции Кузя подвезет, он уже прогревает "Волгу".

-- Бескрылку не забудь, -- напомнил Богдан.

-- Угу, -- кивнул Роман.

-- Очки потом дам, а то потеряешь.

-- Ага, потом, -- согласился Роман и чихнул. Он вообще не представлял, как все будет: милостыню никогда не просил, да и не станет -- посидит рядом с Богданом, Москву посмотрит, семечек для Бескрылки купит.