Поели. Илья приказал Богдану:

-- Размузюкай этого чистюлю, да побыстрей, Кузьма ждет.

Богдан заулыбался:

-- Это запросто!

Роману непонятно, что значит "музюкать". Богдан пояснил. Ах, вон что, ну и пусть музюкает -- сам весь размузюканный. Для придания "нужного вида" у Богдана есть угольки, он ими раз-раз по лицу, потом по шее, рукам -- и готово! "Вид" у Романа получился такой смешной, что даже Илья кисло улыбнулся.

Выскочили на улицу -- и в "Волгу". Кузя по-прежнему не разговаривает, дуется за вчерашнее. Поехали. На коленях у Романа клетка с Бескрылкой.  "Чир-рик, чир-рик!" -- словно спрашивая, куда и зачем едут, подала синичка свой голосок.

Кузя остановил "Волгу" у вокзала, высадил их, молча развернулся и уехал. Илья, а за ним Богдан с Романом, рванули к электричке. Успели. Билеты не брали, авось пронесет. Привалившись к спинке кресла, Богдан сразу же отключился, а Роману не дремлется. Электричка легко и плавно набирает скорость. Илья тоже молчит, он не из говорунов.

На московском вокзале людское столпотворение, а улицы, куда ни глянь, запружены машинами. Шли с толпой к метро, стараясь не оторваться друг от друга. Роман в одной руке держал клетку с Бескрылкой, а другой цеплялся за Богдана. Тот шел боком, чтобы не задеть больную руку. У входа в метро остановились.

-- Ждите, я скоро, -- сказал Илья и завернул за угол строения.

-- Тут и сидеть? -- спросил Роман, оглядевшись.

-- Да, а что?

-- Ничего, просто голова кругом.

-- Привыкнешь, днем народу меньше.

С поклажей в руках и на спине из-за угла появился Илья. Спешит.

Разложив на асфальте куски картона, велел "приступать", а сам начал собирать раскладной столик для торговли семенами.

-- Возьми очки, -- сказал Богдан Роману, -- а клетку перед собой поставь. Кепку брось на нее.

-- Может, без очков обойдусь?

-- Одевай, мы с тобой инвалиды, понял? А лучше дай клетку мне.

-- Зачем?

-- Давай-давай!

-- Бери, только осторожно.

Богдан взял здоровой рукой клетку, поставил себе на колени, огляделся и негромким, грустным голосом заканючил:

Птичка-однокрылка

в клеточке живет,

в поле не летает,

песен не поет...

Помолчав, вновь и вновь пропел про птичку срывающимся, дребезжащим голоском. Вернув клетку Роману, стал сыпать сочиненными перед сном стишками, жалуясь на свою жизнь и жизнь сидевшего рядом "братишки":

Заболела мамка,

и запил папаша,

и такою тяжкой

стала жизнь вся наша.

Мамку схоронили,

а отец нас бросил,

мы же, как бродяги,

милостыню просим.

На земельке стылой

мы сидим с братишкой,

в школу мы не ходим,

не читаем книжки...

Роман поправлял очки, "чирикал" с Бескрылкой, что-то повторял за Богданом и сам удивлялся, как у него все так здорово получается.

Многие москвичи торопливо и равнодушно проходили в метро: столько за последнее время появилось попрошаек и чего только от них не услышишь. Но немало было и таких, которые останавливались, доставали мелочь из карманов, молча клали монеты в кепки и уходили.

Нестарая женщина в очках, остановившись около Романа, спросила:

-- Мальчик, а птичка вместе с клеткой продается?

Роман сделал удивленное лицо, не зная, что ответить. Выручил Богдан. Прервав грустную песню, он пояснил:

-- Женщина, неужели вы не видите, что эта птичка -- тоже инвалидка? Как же ее можно продать? Она без крылышка...

-- Ах да, да, понятно, не продается... -- Поковырявшись в сумке, женщина бросила в кепку Романа денежку и скрылась в метро.

Прилично одетый мужчина, послушав Богдановы "страдания", сказал, что сам немало пережил, и дал Богдану долларовую купюру. Как только он отошел, тут как тут появился Илья и забрал деньги. Он успевал и торговать и денежки незаметно из кепок выгребать. Каждый раз злился, что в кепке Романа монет почти не было.

-- Ты не молчи, -- говорил он, делая страшные глаза, -- болтай чего-нибудь или пой...

-- Петь я не умею и не буду.

-- Зачем же без толку торчать?

-- Тогда уйду...

-- Я те уйду! -- пригрозил Илья, но бить не стал. Через какое-то время опять подскочил злой-презлой.

-- Пошли, поговорить надо.

Роман не шелохнулся.

Пробурчав что-то невразумительно-угрожающее, Илья потянул его за рукав куртки.

-- Ладно, пошли, все равно не боюсь. -- Роман пожал плечами и облизнул пересохшие губы. И Богдану: -- Подтвердишь потом, что бил.

-- Полялякай мне! -- Илья рывком потащил Романа за угол. Там остановился и, сопя раздувающимися ноздрями, прошипел:

-- Ты будешь, гаденыш, делом заниматься?

-- Не-ет, не буду! -- крикнул Роман.

-- Ах, не будешь? Тогда... -- и взмахнул рукой, но не успел ударить, как Роман дико завизжал:

-- Уби-ива-ют! Спас-сите!

Люди сразу их окружили, спрашивают, кто они и за что бьют.

-- Че орешь, дур-рак? -- рявкнул Илья и как можно спокойней объяснил людям:

-- Дурак он, от рождения, чок-ну-тый! -- И покрутил пальцем у виска. -- Идите, граждане, идите, мы сами разберемся.

Люди разошлись, Роман тоже пошел к Богдану. Обернувшись, предупредил отставшего Илью.

-- Вот как дед Вася приедет -- все расскажу. -- Он уже убеждался, что Илья тоже боится деда.

Угроза подействовала. С этого дня Илья к Роману не приставал, но пообещал что-то придумать. И придумал: принес небольшую иконку с Божьей Матерью, даже показал, как лучше держать ее. Теперь и Роман был при деле, хотя у Богдана и без него здорово получалось. К угрозам Ильи теперь Роман относился спокойно. Боятся братья деда Василия, боятся.

А люди идут и идут; кто-то не задерживаясь, другие останавливаются, слушают Богдана, крестятся, бросают в кепку монеты. Стишки приятеля Роману уже поднадоели. Подошла пожилая учительница, что неподалеку торговала семечками. Она слушала Богдана и вытирала слезы. "Все верно, -- шептала, -- никому такие, как вы, не нужны". Богдан с ней поговорил насчет семечек, и вскоре она их принесла. Вот радости-то было: теперь Бескрылке есть что поклевать.

Перед отъездом к Илье подошел милиционер небольшого роста, с кобурой на ремне и такой важный-важный. Богдан толкнул Романа:

-- Гляди, наша "крыша" появилась.

-- Какая "крыша"? -- не понял Роман.

-- Он и есть наша "крыша"... Ну, чтобы никто нас отсюда не турнул. За это Илья ему платит каждый день. Гляди, гляди, сейчас пойдут к телефонной будке и Илья сунет деньги, а потом "крыша" уплывет. -- Все так и было: Илья с милиционером отошли к будке, быстро о чем-то переговорили, потом Илья что-то передал милиционеру и тот не задерживаясь ушел. Роман услышал, как он сказал Илье:

-- До завтра.

Они приезжали и завтра и послезавтра, облав на ребятишек-попрошаек не было. Роман с новой своей ролью почти освоился, хотя песен не пел и руку за милостыней не тянул.

А однажды, когда вернулись после обычных московских дел, случилось то долгожданное, о чем Роман не раз думал-передумал.

37

Увидев издали стоявший у дома Кузьмы знакомый КамАЗ, Роман радостно вскрикнул, и будто огромная внутренняя сила толкнула его вперед. Он рванул к КамАЗу, оставив позади Илью и Богдана. (Хорошо, что клетку с Бескрылкой в этот раз с собой не брал.) Но, увидев у ворот Кузьму с дедом Василием, словно споткнулся. Нет, не деда ему хотелось увидеть, не деда. Думал, отец его разыскал или кто-нибудь другой, но уж не этот противный старик.

И только подумал, как увидел вышедших из-за машины -- о-о, радость-то какая! -- добряка Максима, а еще -- даже и представить такого не мог -- молодого милиционера, который приходил к ним домой и расспрашивал про маму. "Все-таки нашли, нашли! -- обрадовался Ромка. -- Теперь-то уж точно он у Кузильев не останется!.." Мысли бурей проскочили в возбужденной голове, и вот уже Роман повис на руках у Максима, который как пушинку легко и сильно-сильно закружил его, добродушно повторяя: "Ну вот, наконец-то и отыскался". Потом Роман бросился к Сергею и прижался к нему: так и бегал то к одному, то к другому. До чего ж дороги были ему эти люди, роднее родных! Нет, старика обнимать он не собирался. За что?! Это он привез его сюда! Дед отводит глаза: может, стыдно? Но радость переполняет Романа, и он не находит себе места.