- Иди на север – все орки живут на севере, - говорил охранник ворот. Очень мало нас пускает корни где-то в других краях. Орк может приходить в королевство, чтобы быть наемником – мы самые лучшие наемники, - не без гордости заявил он. – Но жить орк должен на своей земле. Вот я тоже - послужу еще немного, и вернусь домой. Куплю осла и лошадь, кусок огорода… - мечтательно протянул мой новый друг.

– И стану хозяином, меня уважать будут.

На знак согласия я закивал головой, думая в это время совершенно о другом.

- И тебе надо идти на север, в орочье княжество Ггехт. Там ты сможешь найти родню. Или завести новую.

Я посмотрел на зеленое вытянутое лицо своего собеседника, и сердце вдруг сжалось, как от боли. В самом деле, зачем я здесь? Чего я добьюсь, влезая в судьбы людей, которые были и останутся мне чужими? Не проще ли действительно – на все плюнуть и рвануть себе в Ггехт? Там я точно не буду Чудовищем…

Но одновременно с этим что-то внутри меня закричало в немом протесте, словно даже сама мысль о возвращении в Ггехт – родину всех орков – была немыслимой. Чтоб не смущать своего собеседника, я только вздохнул и ответил почтительно:

- Ты прав, брат. Мне надо возвращаться на родину. Но сначала я должен помочь этому мальчишке.

Я снова посмотрел на мирно спящего Симона.

- Кажись, кроме меня ему никто не поможет.

Орк понимающе покачал головой и зевнул.

- Час поздний, брат. Пора поспать. Ворота надежно заперты – так что до утра нас не побеспокоят. Если хочешь – можешь переночевать в моей сторожке, - неожиданно щедро предложил он.

- Благодарю, брат, но у костра под небом мне как-то удобнее, - ответил я.

- Вот видишь – ты поступаешь как настоящий орк, - удовлетворенно поднял толстый палец он.

– А если тело помнит тепло костра и походную жизнь – то и голова рано или поздно вспомнит, - завершил свою мысль мой собеседник, тоже устраиваясь просто на земле по ту сторону костра.

- А еще мне чего-то кажется, что я тебя уже видел, - сквозь сон пробормотал он.

- Кто знает, – ответил я, но почти сразу же в ответ услышал громкий храп.

И невольно позавидовал ему.

У этого орка в жизни все было четко и понятно – он заработает еще золота, вернется домой, устроит свою жизнь… Он точно знает, что ему нужно для счастья. А что нужно мне?

Теперь, оставив вместе с Озерком свою привычную неспешную жизнь, я намного чаще стал замечать в себе то, что меня пугало – какую-то нелепую двойственность. Правда, еще до встречи со своим собратом, я тешил себя надеждой, что все орки такие – но теперь видел, насколько отличаюсь от этого – по своему доброго и простого в своих желаниях - орка. Я же, кажется, был просто нафарширован противоречиями – я искренне завидовал всем, кто был красивым и мог создавать красоту. Моя же рожа вызывала во мне только отвращение – хотя это-то было и непонятным. Если я таким был всегда, отношение к своей внешности должно было быть более спокойным. Мне по-прежнему было больно, что кто-то считал меня уродом, хотя мнение каких-то там людишек не должно было меня волновать. Я радовался своей силе, но она же меня иногда и пугала. И самое трудное – я иногда с трудом сдерживал свои чувства, чтобы не проявлять их, как и положено воину.

Я хотел вспомнить себя, хотел найти свой дом, но вместо радости мысль о том, чтобы отправиться в Ггехт, почему то вместо надежды несла какую-то печать безнадежности.

Я действительно не знал, чего хочу на самом деле.

- У тебя еще будет время разгрести эту кучу, - вдруг – как всегда, неожиданно, включился внутренний голос.

– А пока не трепыхайся и решай проблемы по мере их прибавления, - добавил он с каким-то скрытым злорадством.

- Не сомневаюсь… насчет прибавления… - вслух согласился я, уже засыпая. «Благодарность Судьбе – если есть она на свете – не смотря на все мои недостатки, сон у меня - чисто орочий – крепкий, глубокий и без сновидений», - думал я, погружаясь в приятную расслабленность.

Но зря я надеялся на это - именно в эту ночь увидел свой первый сон…

…Небольшая повозка тряслась по ухабам дороги; они приближались к городу. Худая измученная лошадка с трудом переставляла ноги. В повозке сидели двое взрослых – отец и мать, а также двое чисто умытых и одетых в чистое детей – все сидели с краешку, как вороны на ветке, ведь посредине, старательно укутанные сеном, лежали горшки – большие и маленькие, раскрашенные яркими красками и совсем простые – на любой вкус. Этот нехитрый товар они собирались продавать сегодня на базаре и на вырученные деньги обзавестись новыми покупками.

Глаза детей, несмотря на ранний час (едва светало) светились от восторга. Еще бы! Они так старались, чтобы заслужить эту поездку вместе с родителями сюда, в город. Мальчик постарше уже когда-то был в городе, а для девочки этот раз был первым.

Они въехали в город сквозь торговые ворота – предназначенные для крестьян, кем они и были, и торгового люда.

Раскрыв рты, дети смотрели на мощеные камнем улицы и громады домов и башен, возвышающиеся над их головами. Взрослые же чувствовали себя неуютно, и спеша поскорее добраться к базару, то и дело понукали усталую лошадку.

Торговая площадь уже была полна голосами, телегами, зычными окриками торговцев и смешением всевозможных запахов.

Оставив детей сторожить телегу в ряду таких же приезжих крестьян, отец и мать осторожно извлекли из вороха сена связки горшков и, строго-настрого запретив детям отходить от повозки даже на шаг, осторожно двинулись в сторону торговых рядов.

Время тянулось медленно; возбуждение и любопытство сменилось усталостью, и дети уснули.

Когда они проснулись, солнце уже стояло высоко над их головами. Медленно поднималась пыль, мычал и рыкал скот, а там, на базарной площади, толпа стала втрое гуще. Один раз мать наведывалась к ним, но сразу же ушла, и никакие уговоры взять их с собою не подействовали.

Но стояло матери скрыться в толпе, как мальчик решительно спрыгнул с повозки и, не обращая внимания на испуганные протесты сестры, отправился «осмотреться».

Девочка осталась одна.

Сжавшись в комочек, она сидела в сене, пытаясь побороть тревогу и свой детский страх перед одиночеством и незнакомым местом.

Чтобы успокоить себя, она стала напевать под нос какую-то песенку и плести браслетик из тонких стебельков свежего сена. Она так увлеклась своей работой, что чужой голос, прозвучавший прямо над ней, заставил ее едва ли не подпрыгнуть от неожиданности.

- Здравствуй, девочка.

Расширенными от испуга глазами девчушка смотрела на молодого мужчину, подошедшего так близко, что его неровное дыхание касалось ее щеки.

- Не бойся меня, - полушепотом сказал он. – Я хочу попросить тебя об одной услуге… Я хорошо заплачу за нее… Ты поможешь мне?

Перепуганная, толком не понимая, что от нее хотят, девочка только робко кивнула головой. Незнакомец куда-то очень спешил; это было видно по его нервным, порывистым жестам. Черные и вязкие, как смола, его глаза затягивали взгляд.

- Я дам тебе это, - мужчина протянул девочке небольшой сверток, обернутый куском фиолетовой ткани.

– Спрячь это как можно лучше, и не показывай никому, иначе тебе может грозить опасность.

Дрожащими руками девочка схватила сверток и сунула его под сено, подальше от чужих глаз. Незнакомец оглянулся; на них никто не смотрел, словно на эти несколько минут повозка с девочкой и стоящий рядом мужчина стали пустым местом.

- Вот, возьми, - от отстегнул от пояса тяжелый мешочек с монетами и тоже протянул его девочке. Это твоя награда. Получишь еще столько же, когда я вернусь за тем, что дал тебе. Спрячь это где-то у себя дома, только так, чтобы никто не нашел. А когда придет время, я приду и заберу это у тебя. Договорились?

Девочка опять кивнула, все еще слабо веря всему происходящему.

- Как зовут тебя, дитя? Откуда ты?

- А.. Ая. Ая из Розовки, это недалеко отсюда… кажется, – девочка наконец-то нашла в себе силы ответить.