- Все это время у тетки меня мучили кошмары, и ее дети избивали меня каждый день. Я мечтал, что вырвусь оттуда и вернусь в город, к сестре, которая вдруг чудом у меня нашлась. Но сколько бы я не расспрашивал у тети Руди, она твердила мне одно и тоже, словно больше ничего не знала о своей двоюродной сестре: сестру звали Малена, ее отца – Гунт, он был башмачником, а у меня отца не было. Они жили на улице Башмачников в Дубках за Семиглавцем. И все умерли в пожаре – кроме нас с сестрой. Сгорела вся улица, а я так испугался пожара, что стал полоумным – поэтому так плохо соображаю… и убежал. Все. А когда я просил рассказать что-нибудь еще о моей матери, она просто проганяла меня.

Мальчик вздохнул.

- Они все меня ненавидели…. И однажды, дождавшись тепла, я удрал от тетки. Переночевал в лесу, и за это время понял, что не знаю о своих родных ничего, кроме того, что сказали тетка и сестра. Я не мог понять, почему она не пришла за мной. Я не знал даже, куда именно надо идти… Я испугался. И решил утром вернуться обратно.

Симон вдруг замолчал, нервно теребя одной рукой большой палец другой. Даже уши у него, кажется, покраснели от внутреннего напряжения.

- И чем эт закончилось? Они тебя снова поколотили?

Мальчик только замотал головой. Он с трудом подавлял свое – непонятное мне - волнение.

- Нет, - наконец выдохнул он. – Они меня не узнали…

Теперь уже мои уши, кажется, поменяли цвет, а глаза стали вдвое больше.

- Эт как же это? Может, они решили так тебя наказать?

- Нет! – со слезами в голосе повторил Симон. – Они смотрели на меня, как на полоумного, а тетя Руди кричала, что никакой двоюродной сестры у нее в помине не было. А когда я начал кричать от страха и непонимания, они спустили на меня собаку…

- И что, собака тебя тоже не узнала? – осторожно осведомился я. От всего этого рассказа дурно пахло бредом.

- Собака узнала – не стала кусать. И тогда они собаку побили. А меня прогнали…

- Жуть, - отмахнулся я, почему-то вдруг явно увидев маленького Симона, который стоит, ссутулившись, в дверях, а огромная жирная тетка спускает на него собаку…

- Но я думаю, что они нарочно это сделали, чтоб избавиться от рта лишнего, - вдруг твердо заявил я, находя непонятным событиям вполне нормальное объяснение.

- Ты правда так думаешь? – с надеждой спросил мальчик.

- Конечно! А как еще это объяснить? Иначе – ни в какие ворота не лезет.

- А я уже думал – что это я с ума сошел, - признался Симон.

– И самое худшее – как ни пытался вспомнить – ничего не получалось. Только тени, огонь… и эта башня.

- Ну… Башня могла быть и другой – мало ли на свете похожих башен? И если у тебя все в голове перемешалось, то ты мог легко попутать. Но, если там все же что-то есть, то рано или поздно все станет на свои места, - сказал я пареньку то, что еще вчера повторял себе.

- А сейчас мы пойдем к башмачнику и выясним все, что сможем.

В глазах Симона снова появилась надежда – и мне почему-то стало легше на сердце.

«Шрам, мрак тебя покрой! Нельзя быть таким сентиментальным!» - с досадой заявил внутренний голос. «Да ну тебя – сам знаю,» - в тон ему так же мысленно ответил я, собирая свои пожитки.

Проходя до узким улочкам этого городка, я искоса наблюдал за мальчишкой – но, судя по всему, все окружающее было для него так же ново, как и для меня.

Местный башмачник – светлобородый мужчина преклонных лет, на паренька посмотрел с интересом, но о его родне тут он никогда не слышал – как и о другом башмачнике.

Побродив по городу до обеда, нам пришлось признать, что, скорей всего, тупоголовая тетка Руди просто перепутала название города.

- Может, есть город с похожим названием, или другой Дубок, - успокаивал парнишку я, однако лицо его стремительно превращалось в каменную маску – он только слабо кивал мне в ответ, не проронив ни слова с тех пор, как мы вышли из дома башмачника.

Наконец я не выдержал – и, остановившись, одним резким движением взял Симона за плечи и тряхнул:

- Хвать киснуть! Ты эт чего? Жил же ты без сестры, и еще проживешь! А может – найдется она еще, никто ведь не знает дорог Судьбы, верно?

Симон только слабо кивнул в ответ, пряча глаза, полные слез.

- Ну хочешь – со мной пойдем? А там, гляди, пристроишься где-нибудь, мир ведь - он большой, - сказал я, наблюдая стремительную перемену в лице мальчика – его и без того большие глаза теперь стали, словно два блюдца – сияющих синевой.

- Мне… Что – правда можно пойти с тобой? – едва выговорил он.

- А чего там? Пошли, если хочешь. Я правда, и сам толком не знаю, куда идти…

- Ты правда ВОЗЬМЕШЬ МЕНЯ С СОБОЙ? – еще раз переспросил мальчик, и только теперь до меня дошло, что он боялся не потери родственницы, а потери просто ориентира в этом большом и непростом мире, где даже собственному рассудку нельзя было доверять полностью… Сейчас единственной опорой для него был я.

- Возьму, если вытрешь сопли и престанешь умирать на ходу, - подтвердил я, пряча улыбку за суровым видом.

- Шрамчик! Я честное слово больше не буду плакать! – мальчик снова (уже который раз) бросился мне на шею – проходящая мимо тетка с корзиной опасливо перебежала на другую сторону дороги. До шеи моей малец, понятно дело, не достал, поэтому просто повис у меня на поясе. Сам смущаясь, я неловко полуобнял его одной рукой.

- Ты эт… Прекращай свои обнимки – не маленький уже. Пойдем пока вместе – а там видно будет. Ешь ты мало, да и хлопот с тобой не много… А вместе оно как-то веселее.

Я отряхнул Симона с пояса и аккуратно поставил на булыжники мостовой.

И только теперь обратил внимание на босые ноги мальчугана.

- А тебе эт… Не холодно? – спросил я осторожно.

Все еще сияя на всю улицу своей улыбкой, он не сразу понял, о чем его спрашивают. А поняв, только махнул рукой:

- Нет, я привык.

- Ну, так не годиться. Если нам надо далеко топать, то надо быть к этому готовым. Пошли-ка еще раз проведаем здешнего башмачника…

Оставив в городе почти весь остаток денег, мы покидали его не с пустыми руками – сияющий Симон гордо ступал по камням улиц ногами в новых ботинках с истинно королевской осанкой – я сам удивился такому его умению. Моя же обувка разжилась парой крепких заплат. А еще на плечах Симона болтался темно-синий плащ – пускай не новый и великоват для мальчишки, зато достаточно теплый в сырую погоду.

- Ну чего, доволен? – это снова проснулся внутренний голос. – Теперь ты еще и нянька, поздравляю.

Но на этот раз его издевки меня никак не задели.

А уже выходя из города, я помахал на прощанье рукою гостеприимному орку, который, на голову возвышаясь над проходящими мимо людьми, гордо стоял у городских ворот, охраняя порядок.

- Ей, Шрам! Я вспомнил, где тебя видел! – радостно выкрикнул он, завидев меня.

– Ты в прошлом году был здесь.

- Неужели? – с сомнением переспросил я. – Ты не ошибся?

- Да нет, я вспомнил – только у тебя тогда этих шрамов на лбу и на шее не было – вот почему я сразу не понял. Но тебя я точно видел – тут не так много орков ходит, чтобы перепутать.

- Хм… И долго я тут пробыл?

- Совсем недолго. Ты пришел сюда ночью и ушел утром – я потом шутил еще, что ты видать к какой-то дубковской девке бегал. А еще с тобой был какой-то мужчина.

- Какой? – мне хотелось узнать как можно больше. Это была первая ниточка, что вдруг протянулась из моего туманного прошлого.

- Ну вот как раз его я и не рассмотрел, - развел руками страж ворот. – Высокий, кажется. В плаще.

- А когда это было? Ну, примерно хотя бы?

- Да можно и не примерно – на праздник Колеса Судьбы. Тогда в город много народу приходило – но орк только один – ты.

- Колесо Судьбы… Это уже почти в конце осени, когда собран последний урожай орехов, - повторил я то, что запомнил из школы.

- Ну да, - согласился он.

- Благодарю, брат.

- Да не за что. Удачи тебе! Если будешь в Ггехте проходить мимо деревни Вильня – заглядывай в гости! Там родня моя живет.