Глава 12 Духовная кухня

Я нервничаю. Я на самом деле странно нервничаю. Может, я и читаю романы уже годами, но я так давно не думала о своей личной жизни. Это никоим образом не идеальная ситуация для свидания; в конце концов, моему спутнику на вечер всего двадцать три года. Честно, всё это кажется отчасти шуткой. У меня такое чувство, что это розыгрыш, и по какой-то причине я действительно подыгрываю, хоть и вижу, как это всё нелепо.

Я выбираю платье с золотыми пайетками и свои любимые чёрные туфли, наношу достаточно макияжа, чтобы Кардашьян могли мною гордиться. Затем надеваю золотые серьги-кольца, удивляясь, когда обнаруживаю, что дырки в ушах ещё не заросли — прошло больше года с тех пор, как я носила украшения — и пока я осматриваю себя в зеркало в полный рост в своей спальне, я шокирована. Глядя на своё отражение, я вижу, как мало я изменилась за последние пять лет. Я другой человек с тех пор, как Кристофер умер. Совершенно другой. Я даже не тот человек, которым была до аварии. Кажется странным, что я должна выходить на улицу, для всех намерений и целей, будто я даже не постарела, не говоря уже о том, что преобразилась самым капитальным образом.

Я медленно заправляю свободную кудряшку за ухо, изучая себя взглядом. Что видит Рук, когда смотрит на меня? Незнакомку, которую нужно завоевать? Взрослую женщину, которую нужно очаровать? Вызов, который нужно преодолеть? Разбитую оболочку человека, которой легко воспользоваться? Я даже не знаю, что он видит, но его интерес кажется необычным.

Затем я делаю то, что заставляет меня задуматься над собственным здравомыслием. Я спускаюсь вниз, прямо к шкафчику с алкоголем, который Эндрю всегда держал запертым, и достаю бутылку водки. Я открываю крышку, подношу прохладное скошенное горлышко бутылки к губам и делаю глоток. Это не просто глоток смелости. Это даже не два или три глотка смелости. Это дефибриллятор для моего сердца; алкоголь обжигает, пока течёт по моему горлу, собираясь в бассейн огня на дне моего желудка.

У меня хорошо получается так пить. Действительно, чертовски хорошо. Когда Кристофер умер, я стала экспертом в этом деле. Долгие месяцы я стояла в маленькой ванной на первом этаже с бутылкой чего-нибудь крепкого и ненадлежащего, прижатой к губам, поглощая жидкость. Эндрю никогда ничего не говорил. Он никогда не отмечал тот факт, что я буквально тащилась через собственную жизнь как растрёпанная, полуживая странница. Однажды на шкафчике с алкоголем просто появился замок, и это был его не такой уж тонкий намёк, что я зашла слишком далеко.

Но Эндрю никогда не думал вне шаблонов. Алкоголь живёт в баре, следовательно, если он запрёт шкафчик, я не смогу ничего выпить. Он не принимал во внимание, что алкоголь можно держать в буфете. Или в обувной коробке. Или под кухонной раковиной, куда он никогда не заглядывал.

Я никогда особо не задумывалась о своей проблеме с алкоголем. Она просто медленно затухла, вместе с остальной частью меня. После такой долгой борьбы для того, чтоб хотя бы вставать с кровати по утрам, найти силы выпивать стало просто слишком сложно.

Но сейчас, похоже, у меня нет никаких проблем. Я перестаю втягивать жидкость из бутылки только тогда, когда моя голова начинает гудеть внутри. Я закручиваю крышку бутылки и убираю её в бар, затем поправляю платье, будто ничего не произошло.

Звонок в дверь раздаётся без пяти семь. Он приехал раньше — хорошее начало. Я открываю дверь, стараясь не споткнуться и не вывихнуть лодыжку на каблуках. Рук одет во всё чёрное — порванные джинсы, очередная рубашка на пуговицах с чёрным крестом, вышитым на нагрудном кармане, и пара начищенных чёрных кожаных туфлей. Его глаза тёмные и неспокойные, когда встречаются с моими; я не могу определить выражение его лица кроме того факта, что он выглядит злым. Он протягивает маленький, элегантный букет цветов. Ничего такого очевидного, как розы. Цветки простые и красивые, дикие цветы, такие, которые было бы тяжело достать посреди зимы в Нью-Йорке.

Я принимаю их от него, рассеянно поднося к носу — они пахнут прекрасно. Я даже не знаю, когда у меня последний раз были цветы в доме. Они напоминают мне о похоронах. Однако, эти слишком свежие, слишком невинные, чтобы вызывать воспоминания о больших лилиях, ирисах и орхидеях, которые люди приносили на наш порог, когда Кристофер умер.

— Я поставлю их в воду.

Я быстро иду на кухню, ставлю цветы в высокую вазу и наполняю её водой. Рук проходит за мной в дом. Я чувствую, как он встаёт позади меня, его присутствие опаляет жаром мою кожу. Я знаю, что он наблюдает за мной; я чувствую, как его взгляд прожигает мне кожу. Волоски у меня на загривке встают дыбом.

— Знаешь, ты выглядишь прекрасно, — тихо говорит он. — Так чертовски прекрасно. Это платье...

Я разворачиваюсь, опираясь спиной на раковину, делая глубокий вдох. Мне нужно успокоить нервы.

— Ничего особенного, — говорю я.

Рук одаривает меня критическим взглядом.

— О, но оно особенное. Ты его надела.

Он смотрит на меня так, будто видит прямо сквозь это проклятое платье, что заставляет меня неловко поёрзать на месте.

— Не надо, — говорю ему я.

— Что не надо?

— Смотреть на меня так. Это не часть сделки.

— Сделки, где ты переживаешь следующие несколько часов, а затем требуешь, чтобы я больше никогда не связывался с тобой?

— Да.

Рук тихо вздыхает, оглядываясь на кухне.

— Мы с тобой оба знаем, что эта сделка — чушь собачья. Ты увидишь меня снова, Саша. Очень скоро ты захочешь увидеть меня снова.

О, ему будет больно, когда он поймёт, что я серьёзно настроена по поводу этой сделки. Но я держу рот на замке. Это просто ужин. Как он сказал, я могу пережить следующие несколько часов. Могу. Только то, что он самый горячий парень, которого я когда-либо видела, не значит, что я буду снимать перед ним свои трусики и ждать, чтобы он звонил мне каждый день. Уверена, он к этому привык, но не в этот раз.

Голос Рука тихий и спокойный, когда он говорит.

— Бери пальто. Я провожу тебя домой пешком, и на улице холодно.

— Ты не будешь провожать меня домой.

— Ещё как буду.

— Я могу взять такси.

— Знаю, что можешь, но не возьмёшь. Я провожу тебя обратно и поцелую прямо здесь, прежде чем ты пригласишь меня зайти на кофе. Мы оба знаем, что кофе означает секс. Судя по выражению твоего лица, ты явно не думаешь, что это произойдёт, но я могу тебе гарантировать... это будет.

Мне приходится прикусить губу, чтобы сдержать ошеломлённый смех.

— Ты такой самоуверенный. Как ты таким стал? Таким постоянно чертовски уверенным в себе?

Он пожимает плечами, почёсывая губу. Это действие заставляет меня сосредоточиться там, на его губах; я знаю, что мой взгляд задерживается слишком долго, но не могу заставить себя посмотреть в другую сторону.

— Опыт, — медленно произносит он. — Много и много опыта в том, чтобы получать всё по-своему. Я избалованный богатенький ребёнок, в конце концов, — он облизывает губы, и я чувствую, как к моим щекам приливает кровь. Он сделал это специально. Засранец. — Ты голодна? — спрашивает он.

— Конечно.

Я не голодна. У меня полный желудок водки. Водки и бабочек. Эти сучки пьяны.

— Хорошо, — Рук пересекает кухню, затем протягивает мне руку. — Ты ведь знаешь, как работают эти свидания, верно? Ты не должна орать или кричать на меня на людях. Мы вместе наслаждаемся приятным ужином, и ты не пытаешься саботировать вечер при каждом удобном случае.

Мне было так просто прямо сейчас ответить чем-нибудь едким и ужасным, но он выглядит на сто процентов серьёзным.

— Я знаю, как вести себя на свидании, — говорю я.

— Отлично. Не стесняйся пускать на меня слюнки. Я знаю, что хорошо выгляжу в чёрном.

Ресторан, к которому я направляю нашего таксиста, такой, какой можно найти на Йелп[25] . У него нет вебсайта. Нельзя позвонить и забронировать столик. Даже сам президент США не сможет зарезервировать место, если не знает кое-кого, кто знает кое-кого. Нет никаких огромных, громадных знаков на фасаде здания. Нет никаких швейцаров, которые стоят на холоде с поднятыми воротничками, ожидая, чтобы сказать тебе, что ресторан переполнен.

Есть только маленький неоново-голубой крест, светящийся на стене тёмного, мрачного здания, напоминающего склад, выше, чем обычный человек вообще посмотрит, и маленькая металлическая решётка в тяжёлой стальной двери. Саша выглядит нервной, когда мы выходим из такси под дождь.