Горячая вода тоже может пьянить. Сводить с ума жаром густым, тяжёлым. Плавить время, оставляя его лишь призрачными тенями ветвей деревьев за узким окном. Превращать тело в натянутую струну, в оголённый нерв. И я, не желая ждать, придвигаюсь, приподнимаюсь. Замечаю мимолётное удивление в глазах Нордана, опускаюсь, прикусив губу, сама несколько изумлённая собственной смелостью, решимостью. Не хочу сейчас долгих ласк, тело уже напряжено до предела, дотронься – и сорвётся, займётся огнём. Я начинаю двигаться, медленно, осторожно, неуверенно всё же. Руки мужчины на моих бёдрах, направляют, и я подчиняюсь ему охотно, погружаясь постепенно всё глубже в омут ощущений, тёмных, тягучих, сладких, словно горячий шоколад. Темп ускоряется, Нордан прижимает меня к себе теснее, то целуя мою шею, то перехватывая стоны, замирающие на губах. И мир наконец исчезает, тает за ослепительной вспышкой под веками, за огнём, растекшимся по телу, по каждой клеточке. Нордан ловит мой последний длинный стон, обнимает меня крепче. Я склоняю голову на его плечо и впитываю эхо наслаждения, блаженную усталость, эфемерное чувство безвременья. Мужчина поглаживает меня по спине, вода в ванне успокаивается, выравнивается в слабо дрожащую гладь.

– Мы залили пол, – вспомнила я вдруг.

– Дирг с ним.

– Надеюсь, на первый этаж не протекло.

– И его туда же.

Я подняла голову, отстранилась, и Нордан скользнул кончиками пальцев по моей щеке, подбородку. Я перехватила мужскую руку за запястье, отвела от своего лица, присмотрелась повнимательнее, пытаясь понять, что не так, что показалось странным.

Рука правая. И перстня на ней нет.

– Ты тоже отдал своё кольцо? – удивилась я.

– Пока я его просто снял. Хотелось бы, разумеется, швырнуть перстень в морду Рейнхарту, но Бев уже сделал это до меня, а повторять за кем-то мне не особо нравится.

– Норд, – я отпустила руку мужчины, отодвинулась назад, на другую половину ванны, инстинктивно подтянула колени к груди, – в любом случае, снятое кольцо ещё не означает выхода из братства.

– Нет, конечно, – Нордан наблюдал за мной, и я видела смешинки в светлых голубых глазах. – Перстни так, заявление об уходе, расстановка приоритетов. Дрэйк ещё рассчитывает разойтись… назовём это полюбовно.

– А ты?

– А я полагаю, что кто не с нами, тот против нас и, соответственно, не стоит траты времени и сил на переговоры и, тем более, уговоры, – мужчина равнодушно пожал плечами. – И избавление от части братства автоматически решает проблему с нашим бессмертием.

– Как? – растерялась я и поняла вдруг. – Достаточно убить ещё одного собрата и круг распадётся сам собой. Ваша сила уменьшится, бессмертие исчезнет.

– Лучше сразу пару-тройку, чтобы наверняка, – добавил Нордан спокойно, словно речь шла о покупке продуктов к праздничному ужину. Я нахмурилась, и мужчина потянулся ко мне, погладил мои торчащие из воды колени. – Котёнок, в большинстве своём собратья не стоят твоей жалости. Половина из них уже прожила столько, сколько не всякий долгожитель может себе позволить.

Да и легко сказать – убить ещё одного собрата. Но известен ли способ убийства члена ордена младшим поколениям? И едва ли кто-то из оставшихся захочет умирать добровольно.

– А теперь займёмся делом поприятнее, – Нордан поцеловал меня в кончик носа, улыбнулся безмятежно, заставляя волей-неволей отбросить мысли об убийствах. – Вспомним времена, когда в обязанности добропорядочной жены входило мытьё мужа.

– Что?

Продолжая улыбаться беззаботно, Нордан взял с полочки на стене губку и кусок мыла и подал мне.

– Неправда, – возразила я, смутившись разом, позабыв о тревогах, неизвестном будущем. – Не было таких обычаев.

– Среди аристократии, может, и не принято, а на моей родине совместное купание супругов было в порядке вещей, – объяснил мужчина ласково, терпеливо. – Тем более водопровода не было, котельных тоже, холодную воду носили из колодца и грели по старинке. Непозволительная роскошь тратить кучу времени, сил и дров на две ванны. Ты ведь жила в звериной общине, должна знать, как всё это выглядело.

Знаю. Но мы с Лиссет не принимали одну ванну на двоих!

Всё же я взяла губку и мыло. Я терялась, раздражалась, не то из-за необходимости мыть Нордана, не то из-за собственных движений, неуклюжих, деревянных будто. Вспыхивала, чувствуя себя неумелой, не знающей своих обязанностей служанкой, невинной девушкой, впервые оказавшейся в одной комнате с обнажённым мужчиной. Губка несколько раз выскальзывала из моих непослушных пальцев и, в конце концов, я, не выдержав предвкушающей усмешки и наставительных замечаний, где следует тереть посильнее, а где понежнее, бросила её в Нордана. В ответ – смешок, короткий, злящий ещё больше.

– Сам себя помоешь, не маленький, – огрызнулась я, отворачиваясь. – И не говори, что у тебя со вчерашнего вечера не было возможности принять душ.

– Так то был душ, а не горячая ванна с горячей же женщиной. Следовало ожидать, что молодых леди нынче учат не тому, что надо. Вставай.

Я поднялась неохотно. Нордан намылил губку, встал следом.

– Мне казалось, с годами ты должна была стать менее стеснительной, – губка скользила по моему телу легко, бережно.

Воды, мутной от мыла, в ванне уже чуть больше половины, остальное разлилось лужами по полу вокруг.

– Я не стесняюсь, – глупо стесняться, когда предстаёшь нагой перед мужчиной, с которым была уже не раз, отцом моей дочери. И он не единственный мужчина в моей жизни, сколь бы непристойно, неприлично это ни звучало.

– Стесняешься. И краснеешь так же, как и три года назад, – Нордан опустился передо мной на колени, намыливая мои бёдра, живот, ноги.

И жаркая краска заливает лицо, когда губка касается сокровенного. Тело отзывается уверенно, привычно, словно тянущееся за солнцем растение, и я закусываю губу, неожиданно смутившись собственной, слишком быстрой реакции.

– Повернись, только осторожно.

Поворачиваюсь спиной к мужчине, хватаюсь за облицованную плиткой стену. Перекинув аккуратно мои намокшие наполовину волосы со спины на грудь, Нордан продолжает намыливать меня невозмутимо, не задерживаясь ни на одной части моего тела дольше необходимого. И показная эта обыденность, почти равнодушие заставляют замирать под ласковыми прикосновениями, сильнее закусывать губу в ожидании, что, быть может, в следующую секунду мужчина позволит себе ласку более смелую, более откровенную. Нордан же, закончив с намыливанием, откладывает губку, включает воду. Струи душа ложатся на мои плечи, стекают по коже, смывая белую пену.

– Вот видишь, и ничего сложного.

Действительно, ничего. Но я всё равно злюсь немного – на себя. Сказала, что не стесняюсь, воображая себя женщиной взрослой, жизненным опытом умудрённой, а на самом деле и впрямь краснею и зажимаюсь, будто наивная девица, будто не было ни прошедших лет, ни того, что я называла втайне своим опытом, большим и, несомненно, столь же серьёзным, как умения шестилетней Лолли.

Ополоснув меня и себя, Нордан выбрался из ванны, помог мне. Обтёр меня большим полотенцем, завернул в махровый отрез и, подхватив на руки, вынес из ванной комнаты.

– А как же вода? – запротестовала я.

– Утром разберёмся, – мужчина спокойно пересёк коридор, вошёл в нашу спальню, уложил меня на кровать.

Щекочущее изнутри предвкушение борется с засевшим на уровне инстинктов стремлением сначала навести порядок и уж потом заниматься другими делами. Вдруг Лиссет потребуется именно ванная на втором этаже? Вдруг оттуда всё-таки протекло на первый? Что подумает подруга, увидев оставленный в ванной беспорядок, не спущенную мыльную воду, одежду на полу?

Нордан закрыл дверь, вернулся к кровати, склонился ко мне. Я приподнялась, путаясь во влажном полотенце.

– Ты явно думаешь о чём-то постороннем.

– О ванной. Нельзя же всё так оставлять…

В полумраке спальни едва различаю выражение его лица и скорее чувствую, чем вижу – мужчина улыбается.

– Я рассуждаю как скучная домохозяйка, – мысль удручала.

– Это не наш дом, так что нет смысла беспокоиться, – Нордан снял с меня полотенце, бросил на пол, склонился к самому моему лицу, прижимая меня своим телом к постели. – И Лиса переживёт ужасное зрелище бардака в ванной, если ненароком туда зайдёт. В любом случае я её предупредил, нарушит – сама виновата.