* * *

День только начался, солнце ещё касалось макушек пальм, а тепло его лучей уже нагревало ткань мундира. Туман, белый и густой, как молоко, перевалил за столбы недостроенного забора, уходил в низину, к болотам. А с ним и гнус… Эти маленькие прожорливые мошки с непомерным аппетитом. От них спасал только репеллент, специально выдаваемый всем офицерам. Солдаты же спасались, кто, как мог, и иногда жгли костры, заваливая пламя свежей травой и ветками. Во время работы это спасало, но только в том случае, если сержант давал разрешение на подобную вольность. А в общем день обещал быть хорошим!

Лейтенант Барклиф, а за ним и сержант Торнтон шли по мощёному плитами плацу в сторону солдатских казарм. Сам лейтенант появился в части всего день назад, но ориентировался неплохо, и на ходу отмечал, где, что и как сделано, указывал на неполадки, намечал план предстоящей работы. Сержант еле успевал следом, постоянно повторяя одну и ту же фразу:

– Есть, сэр! Слушаюсь, сэр!

– Плиты продолжить до самого забора, бордюры выбелить, – говорил лейтенант, указывая прутиком то туда, то сюда. Потом вдруг глянул сержанту в глаза и добавил строго: – Вон ту скамеечку, под деревом, убрать! Здесь не санаторий и не зона отдыха!

– Будет сделано, сэр!

– Где мои солдаты? – спросил лейтенант уже на ходу. – Когда построение? Во сколько, сержант?

– Через десять минут, господин лейтенант, – ответил Торнтон, думая с ужасом: «Этот здесь всех живьём съест! Съест и оближется! И где они только такого нашли? На Ниобе, наверное?» – В шесть тридцать по Единому времени, сэр!

– Хорошо, сержант Торнтон, – лейтенант сделал на фамилии особое ударение, произнёс её мягко, нараспев, будто хотел запомнить звучание каждого слога. – Я буду сегодня на построении.

* * *

В одну казарму, бывшую когда‑то бараком, селили по тридцать человек. И вот теперь все они стояли перед зданием, вытянувшись в одну шеренгу. Тридцать парней от восемнадцати и старше. Сержант уже выстроил их по росту, навёл мало‑мальский порядок и дисциплину. Но всё равно уже на первый взгляд было ясно: это дети, вырванные из привычной для них жизни. Их и солдатами‑то назвать стыдно! Сброд да отребье всякое из бродяг. Все, кого не жалко…

Капитан Моруэд так и сказал сразу: «Мобилизовать мужчин не будем! Этого не хочет наш бургомистр, да и люди воспротивятся. Всеобщую воинскую обязанность отменили лет сорок как… Какие из обывателя солдаты? Поэтому собираем таких, кого не жалко: из бездельников, из молодёжи. Той, что по улицам шляется. Конечно, с ними и посложнее будет, они дисциплины с детских лет не видели. Но это уже наша забота. Для этого нас сюда и перевели, на окраину цивилизованного мира. Как мы, офицеры, этих бродяг обучим, так они и воевать будут!»

Лейтенант остановился перед строем, медленно повернул голову. Уходящий вперёд ряд новобранцев окинул опытным взглядом. Мешковатые фигуры в солдатских комбинезонах, береты, натянутые до самых ушей на коротко стриженные головы, бледные лица с неподвижными глазами. В одних – страх, неуверенность, в других – любопытство и удивление. Но таких мало, очень мало… Никто из них, ни один не знает, что будет с ним завтра!

Разговоры о войне – реальность, от которой никуда не денешься, или всё же – пустые домыслы, ставшие главной темой всех разговоров? Во всех слоях общества, независимо от положения и ранга, одни и те же разговоры…

– Смирно! – короткая команда прозвучала, как выстрел в тишине. Строй в ответ чуть шевельнулся, вздохнул разом, как один живой организм. В нависшей тишине, разом ставшей какой‑то густой и вязкой, чёткие шаги лейтенанта зазвенели размеренной звонкой дробью.

Раз! Раз! Раз! Он остановился напротив одного из солдат, встряхнул его за плечи с коротким приказом:

– Расправь плечи!

Пошёл дальше, окидывая каждого новобранца строгим, оценивающим взглядом. И видно было сразу: недоволен!

– Подбери живот! – тычок ещё одному кулаком под рёбра.

– Поправь пояс, пряжку на середину! – замечание другому.

– Сапоги приведи в должный вид, чтоб в последний раз!..

– Молнию под горло! Ещё раз майку увижу…

– Выше голову, солдат!

Лейтенант приближался к правому флангу, туда, где стояли самые рослые из новобранцев, и разочаровывался всё больше. Придирки теперь адресовывались каждому и становились всё более строгими.

И тут вдруг остановился, будто натолкнулся на что‑то! Новобранец: парень ростом с него! Большие, широкораспахнутые глаза смотрели как раз на кокарду фуражки. Окинув парня взглядом, лейтенант почувствовал, как сердце неожиданно защемило от радости. Вот это солдат! Фигура! Стать! На таком и форма смотрится так, что глядеть‑то – одно удовольствие! Ни одной лишней складочки! Молния расстёгнута чуть‑чуть, только чтоб устав не нарушить! По две складочки вверх и вниз! Пряжка – аж глаза слепит! Сапоги из искусственной кожи начищены до блеска! И когда только успел? Даже кокарда на берете – герб Его Величества – сияет золотом и пурпуром! Да и берет, сдвинутый чуть‑чуть вперёд и вправо, дополнял эту идеальную картинку идеального солдата! Вот таких бы хоть несколько сотен – что нам какие‑то сионийцы! Будь хоть в сто раз их техника лучше. Умница парень! Просто умница! Сын военного, наверное, или в какой школе спецподготовку проходил? Не зачахли ещё традиции!

И лейтенант, довольный хотя бы одним солдатом, почувствовал, как недавнее прекрасное настроение возвращается, как радуется сердце, теплеет на душе. Не всё ещё потеряно!..

– Кем был на гражданке, рядовой? – спросил он, чувствуя странную потребность пообщаться хоть с кем‑то, кто близок ему по духу, так похож на него, восемнадцатилетнего.

– Проходил службу в Личной Императорской Гвардии Его Величества. В Особом Элитном отряде, господин лейтенант! – ответил тот, глядя на Барклифа честнейшими, искренними глазами.

Ответ этот услышали все, даже крайние левофланговые новобранцы. Сержант сжался, перестал дышать! Что будет? Ну и нарвался же этот новичок! Только сегодня ночью прибыл и уже такое выкинул! А с виду – маменькин сыночек! Слова поперёк не скажет! Что теперь будет?

Лейтенант молчал, слова не сказал, но в лёгком прищуре его глаз появилось что‑то от хищника. Солдат даже не дрогнул под прожигающим взглядом этих глаз, даже бровью не повёл. Вот это наглость!

Раздался чей‑то нервный смешок. Лейтенант медленно повернул голову, глянул туда, откуда раздался смех. Но все лица вновь стали, как камень, – никаких эмоций. Издеваются, значит?!! Разыгрывают! Реакции ждут! Ну, хорошо!

Лейтенант недобро улыбнулся одними губами. Снова окинул взглядом новобранца. Под этой формой оказалось сердце мелкого сволочного пакостника. Такого же, как и все остальные… Жаль!

– Рядовой! Три шага вперёд!

Раз! Два! Три! Кованые сапоги чётко отпечатали шаги по плитам плаца.

– Двадцать пять отжиманий! Остальные – считают!

При этих словах лейтенант повернулся так, чтобы было видно лицо солдата, видеть, как он растеряется, «поплывёт». «Ведь ты же не ожидал такого оборота, правда?» – подумал Барклиф злорадно, будто этот солдат мог прочитать его мысли. Но лейтенант зря ждал бунта, возмущения, негодования. Никакой реакции не последовало…

Солдат упал ничком, выставив вперёд руки, а строй – все эти глотки, ждущие возможности попотешаться над новым офицером – покорно начали счёт…

– Раз, два, три, четыре!.. – ровный гул двадцати девяти голосов поднимался над казармой. А чуть в стороне, у другой казармы, солдаты, выполняющие зарядку, тянули шеи, стараясь разглядеть, что там происходит.

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать! – подсчёт продолжался, а лейтенант, считая про себя, медленно шёл вдоль строя, глядя каждому своему подопечному в лицо.