Проехав молча несколько улиц, Герш гордо сказал:

— Ну как, приятно с Гершем ехать?

Сёма промолчал. Сидеть возле толстого водовоза было жарко, смотреть в зад коню — скучно, таскать воду — трудно.

— Такой мальчик, как ты, должен был бы догадаться.

— О чём?

— С чем ты едешь? Ты едешь с водой. С кем ты едешь? Ты едешь с Гершем! Так все должны это знать.

И вот дребезжит по жёлтой пыли тачанка, стучит о колеса жестяное ведро, и па всю улицу раздаётся звонкий голос Сёмы:

Вода, вода, чистая вода,

С самого колодца чистая вода!

Сладкая, холодная, чистая вода!

Ведро — грош, ведро — грош,

Всё равно как даром!

* * *

...Опустившись в изнеможении на землю, Сёма смотрит на Герша:

— На сегодня хватит?

— Да. Почин дороже денег.

— А сколько же я заработал?

— Сколько? Ты уже хочешь знать, Старый Нос? Сейчас посчитаем.

— Я считал.

— Молодец! Я тоже считал. Мы отпустили шестьдесят вёдер. Так? Так. Магазаники брали у меня воду вчера? Брали. Шесть вёдер долой. Гозманы брали у меня воду и вчера? Шесть вёдер долой. Фрайманы брали и вчера? Четыре ведра долой... Гинзбурги брали и вчера? Три ведра долой... Итак, остаётся двадцать вёдер — это новые клиенты, которых мы получили уже с тобой вместе. Значит, честно ты заработал одну пятую с двадцати — это будет четыре. Четыре — зто будет две копейки. Две копейки всё равно как у тебя в кармане. Получишь в четверг. Хорошо?

Сёма молчит. Если бы он был сильнее, он ткнул бы этого Герша с его арифметикой головой в ведро. Такой прохвост! Отпустили шестьдесят, а считает двадцать. Но ведь те сорок вёдер он своими руками из колодца вытянул и в дома занёс. Почему же Герш кричит долой? Почему?

Медленно, опустив голову, идёт Сёма домой. Если так действительно живёт вице-губернатор, то Сёма ему не завидует.

* * *

Дедушка бегает взад и вперёд по комнате. Устав, он садится на стул и сердито говорит:

— Кто вас просит? Эта выдумала обеды. Я же говорил, что это пустая затея,— нет, не послушалась. И что теперь? Ничего. Один срам. А этот совсем с ума сошёл. На бочку полез. Водовоз! Это мне больше всего нравится. Умнее ты не мог ничего придумать. А? Я тебя просил или бабушка тебя просила? Или ты думаешь, что если папы нет, так ты сам себе хозяин?

Дедушка закуривает папиросу и тихо, непривычно строго говорит:

— Довольно! Чтоб вы больше ни в какие дела не совались. Я поступаю на службу.

* * *

Хорошо, дедушка поступает на службу, хорошо, даже превосходно! А кто вернёт Сёме заработанные деньги? Даже те несчастные две копейки, про которые Герш сказал, что они всё равно как у Сёмы в кармане, даже те четыре гроша он не отдаёт. Почему, спрашивается? «Сёма нарушил договор. Ещё с него следует неустойка».

Вот и сговорились с этим старым прохвостом. Недаром он живёт, как министр!

СЕМА ИЩЕТ СВОЮ ЗЕМЛЮ

Перемены, перемены, перемены. Дедушка служит. У дедушки есть должность, и он теперь совсем редко бывает дома. Но бабушка довольна. О, она уже не будет дурой: если дедушка принесёт в дом рубль — что бы там ни было, десять, двадцать

копеек она отложит. Пусть лежат на чёрный день. И главное — надо экономить: обед на три дня, кушать побольше зелени, не обязательно готовить мясное (это даже вредно), получше торговаться на базаре и вообще не строить из себя большую барыню.

Допустим, покупается курица: крылышки, пупочек и лапки идут на холодец — это раз, из филе можно сделать котлеты — это два, пупочки сварить в бульоне — это три, потом их зажарить отдельно — это четыре. Бульон поставить в холодное место — и, пожалуйста, готов обед на три дня, знаменитый обед.

Но почему обязательно курица? А какие чудеса можно сделать из морковки, щавеля, лука, капусты, если в доме ещё есть мука и масло... Покупали у Фрейды. Зачем? Разве нельзя сходить к привозу и сделать покупки у крестьян? Всё свежее и вдвое дешевле. Нет, главное — надо экономить!

Такой наказ даёт себе бабушка. Но Сёме от этого не жарко и не холодно. Всё равно он один, и ему некуда деть себя. Как жаль, что провалилось дело с Гершем, с этим толстым мошенником, с этим старым плутом. Но всё-таки хорошо, что Сёма догадался в первый же день спросить о своём заработке: ведь чем позже бы он спросил, тем больше денег замотал бы водовоз. Теперь надо держать ухо остро и, если что-нибудь подвернётся, сразу не лететь.

Сёма сидит над толстой книгой, бабушка с восхищением смотрит на него. Он читает, как взрослый, с таким выражением! Бабушке некогда — она месит тесто, ей ещё нужно порубить мясо, растереть лук и взбить белки,— но разве можно не подойти к мальчику, когда он читает?

«Шесть лет засевай землю свою и собирай произведения её. А в седьмой оставляй её в покое, не. трогай её, чтобы питались неимущие из народа твоего, а остатками после них питались звери полевые...»

Интересные вещи пишет этот старик... Только Сёма не понимает его. Какая земля? Какие остатки? Где они? Старый Нос знает, что есть земля пана Лисовского, есть земля пана Квятко и есть даже земля господина Магазаника. Но он что-то нигде не слышал, что есть ещё земля Сёмы Гольдина. А может быть, правда есть и кто-нибудь обокрал его? И Сёма как бы невзначай спрашивает бабушку:

— Да, бабушка, я совсем забыл, где моя земля?

— Какая земля? Что с тобой?

— Ну, та, которую на седьмой год нужно оставлять в покое.

— Что ты мелешь, Старый Нос, что ты выдумываешь? Сиди и читай. Будь хорошим мальчиком, и я спеку тебе кихеле!

Сёма сердито смотрит на бабушку и вновь берётся за книгу.

«Никакой вдовы и сироты не притесняйте. Если кого-либо из них притеснишь, то едва возопиет ко мне, услышу я вопль его, и возгорится гнев мой, и поражу вас мечом...»

Хорошее — «едва возопию»... Когда папу забрали первый раз и увели в участок, мама так горько плакала, что соседи даже удивлялись, откуда у неё берутся силы. И что же? Мама умерла, а тот офицер, что забрал папу и посадил его за решётку, ходит по улице как ни в чём не бывало, и никто его не то что мечом — пальцем не тронул! Почему, спрашивается?

В комнату входит Моисей; он торопливо моет руки и садится к столу:

— О чём задумался, Старый Нос?

Сёма пожимает плечами:

— Или я ошибаюсь, или он.

— Кто — он?

— Тише,— говорит Сёма и показывает на чёрную книгу.

Моисей смеётся и с любопытством смотрит на Сёму:

— А ты знаешь, кто написал эту книгу?

— Знаю.

— Вот как? А ты помнишь, где сказано: «Трава засыхает, цветы увядают — слово же бога нашего пребудет вечно!»

— Помшо,— смущённо отвечает Сёма.— Здесь сказано.

— И ты после этого спрашиваешь?

Сёма уже не рад, что затеял этот разговор, но отступать ему не хочется.

— Да, спрашиваю! — говорит он дрогнувшим голосом.

— Молодец! — серьёзно отвечает Моисей и притягивает Сёму к себе.— А почему это тебя интересует?

— Надо знать правду!

— Вот как? <— Моисей весело улыбается.— Когда я был мальчиком, мне тоже хотелось поскорее всё узнать. И вот ребе мне сказал: «Слушай, мальчик, если мы видим розу, мы восхищаемся её красотой и не спрашиваем, почему красива она. Если мы видим крапиву, мы остерегаемся её и не спрашиваем, почему колется она. Роза должна радовать, крапива должна обжигать! Всему на свете дано своё, всё на свете предуказано свыше, всё мудро, и не нужно спрашивать. Много будешь знать — скоро состаришься! Много будешь думать — рога вырастут!»

— Ну и что? — спрашивает Сёма.— Ты послушался ребе?

— Чёрта в зубы,— отвечает Моисей, — чёрта в зубы я его послушался! И ты видишь — большие рога у меня выросли или, может быть, я похож на старика?

Сёма, смеясь, щупает его лоб: как будто рога ещё не выросли.

— Так, значит, в этой книге неправда?

— Да.

— Ты же пугаешь меня, дядя Моисей. Это святая книга: если её уронить, надо три дня поститься. Хорошенькое дело!