— Дорогой, неужели ты считаешь «это» больше, чем развлечением? — в голосе её почудилась утомленная усмешка, и тут же она добавила совсем другим тоном:

— Кстати, раз уж мы опять об этом, продай мне свою долю наконец.

Ну, логично. Ничего другого ожидать не приходилось, и Кирилл все для себя решил ещё до этого разговора. Стасик уже не младенец, через каких-то шесть лет ему уже будет четырнадцать, и в суде его голос будет приоритетным, если они до этого вообще дойдут, в чём Костровский всё-таки сомневался. Вслух он произнёс:

— Во-первых, я не считаю «это» развлечением, ты в курсе, так что твой сарказм не по адресу. И ты хорошо справляешься с делом, о чём тоже прекрасно знаешь. Во-вторых, я не обдираю Сосновского, просто ему нужно больше внимания уделять бизнесу, а не предстоящей свадьбе. Хотя, я его понимаю, — тут же добавил Кирилл, предупреждая готовые сорваться возражения, и продолжил: — Но я учту твои пожелания. И по поводу ресторанов. Свою долю я дарю Стасу, как только будут готовы все документы об отцовстве. Надеюсь, тебя устроит такой вариант. И, разумеется, я по-прежнему буду давать деньги на содержание ребенка, твой семейный статус не имеет никакого отношения к обеспечению нашего сына.

После короткой паузы она ответила:

— Что ж, посмотрим, как это сработает на деле. И я всё же подумаю, приглашать ли тебя на свадьбу.

— Хм. Надеюсь, ты всё же сменишь гнев на милость.

— Посмотрим на твоё поведение, — вот теперь было слышно, что она вовсю улыбается.

— Пока.

Кирилл положил телефон на стол, откинулся в кресле. В общем, все складывалось, как он планировал. Оставалась пара нерешенных вопросов и об одном из них напомнила Женька.

Ромашка. Надо было что-то решать.

Он был сейчас в Лондоне, проводил пафоснейшую выставку, и собирался ненадолго приехать буквально на днях. Но отчего-то эта перспектива не радовала. Раздражал даже дизайнерски выверенный гламурный уют — заслуга того же Ромашки. Он жил в квартире Кирилла на Патриарших последние года три, после того, как вынужден был продать своё жильё, чтобы вывести личный бизнес, посвященный музам под командованием Гермеса, на качественно иной уровень. Кирилл предлагал помощь, но Ромка отказался, мотивируя это тем, что Кир и так ему достаточно помог в своё время — стартовал он благодаря Костровскому, познакомившему с нужными людьми и вложившему энную сумму. Сейчас, зная любовника как облупленного, он имел все основания предполагать, что это был всего лишь психологический ход — поступиться малым, дабы набрать бонусы и иметь возможность напиться из колодца ещё не раз. Да и не рисковал он особо — Кирилл не дал бы утонуть при любом раскладе, Ромашка знал это, но любил перемудрить.

И в последнее время любовник несколько отбился от рук — Кириллу не нравился новый Ромкин партнёр по бизнесу, лощеный неприятный тип с аристократическими корнями, которые неожиданно вызвали к жизни в его неглупом смешливом парне какой-то мещанский дремучий снобизм, откуда только что взялось... И отношения Ромашки с этим мутным субъектом довольно быстро приближались к тому, чтобы перейти некую условную черту, что в данном конкретном случае Костровского не устраивало.

Другие никогда не были проблемой ни для Кирилла, ни для Ромки, всё с самого начала было довольно свободным, в разумных пределах, конечно: всё-таки есть разница между транзитным минетиком в клубе и полноценными шашнями черт знает с кем. К тому же этот тип неотчетливо настораживал, хотя ничего особо компрометирующего найти не удалось, кроме некоторой склонности к азартным играм.

Но главное, главное... Кирилл отдавал себе отчет, что вся эта совокупность серьёзных претензий была только предлогом, поводом, а не причиной. А причина крылась в том, что отношения исчерпали себя совершенно, и надо было расставаться как можно скорее друзьями, пока недовольство не переросло в неприязнь. Ромка всё же не заслуживал неприязни, — несколько лет, проведенные вместе, обязывали. И ведь когда-то казалось, что между ними есть что-то настоящее, имеющее значение...

Пора, пора было закруглять этот перманентный роман. И пора Ромасику обзавестись собственным жильём, благо денег теперь на это у него более чем хватало — что ни говори, а галерист он был талантливый, с чутьём. Словом, предстоял непростой разговор.

С неуютных мыслей о Ромашке, Костровский перескочил на участившиеся в последнее время, большей частью насмешливые, раздумья о своём новом развлечении.

Парень этот бросился в глаза, когда ещё жался в конференцзале, пытаясь выглядеть незаметным, что само по себе о многом говорило. Он, может, и думал, что из-за нарушения дресс-кода попал под раздачу, но Костровский все равно бы его заметил, вопрос времени.

Он был до жути похож на Женьку.

Ну, как похож. Он же мужчина всё-таки. Похожи они, как если бы были братом и сестрой, близнецами. Хотя, так не бывает. Ну, не суть. В общем, это была вылитая Женька, моложе только лет на десять, не та стерва, которой стала впоследствии. Такая же белая прозрачная кожа. Те же прямые брови. И глаза, да, особенно глаза, зеленоватые, тёмные...

Хотя у него взгляд был прямым и наивным. Женька всегда была какой угодно, только не наивной. И смешные веснушки на переносице и щеках, — у Женьки не было.

Петя... С ним это имя сочеталось по-хорошему. Как-то шло ему. Сам-то он, наверняка не любил его, Кирилл мог поспорить. В школе, небось, доставалось, особенно с такой нежной внешностью.

Вообще Петя этот, тощенький, как подросток, доставил Кириллу немало приятных минут. С первого взгляда он уловил в нём идеальную жертву — доверчивую и послушную.

Он так смешно старался держать себя в руках! Костровский давил, проверяя границы. Нахмуренные брови и сжатые зубы — вот максимальная реакция. И это не было здравомыслием взрослого зависимого человека, хотя понятно, что мало кто отказался бы от окладов компании. И это не трусость или слабоволие, вот уж чего не выносил Кирилл в людях.

Парнишка просто оказался зашуганным. Привык слушаться и привык себя не ценить. Виктим. Уж Костровский в этом разбирался. Так и тянуло над ним поиздеваться в рабочем порядке, цеплялось одно за другое. Кирилл не считал себя садистом до такой уж степени, но этот словно сам приглашал развлечься за свой счёт.

И настораживало, что в бочку веселья откуда-то вкралась в последнее время нотка дёгтя. Вследствие всех этих игр мысли подозрительно часто крутились вокруг мальчишки, хотя всяческих томных фиалок Костровский видел-перевидел. Но ещё после встречи с «Сигмой» он стал смотреть на него не только, как на бесплатное развлечение. Сдержанный, неглупый, старательный, он производил приятное впечатление. Не слишком высокий, ладный, несмотря на худобу, опять же — глаза эти... К тому же он оказался левшой — ещё один личный фетиш Кирилла. Ещё в ранней юности, когда он не понимал, что с ним не так, и гнал от себя мысли о привлекательности некоторых парней, девочки, пишущие левой рукой, ему нравились сразу и безоговорочно. Была в этом особая необычность, и словно бы уязвимость, и нежность...

Западать на менеджеров Костровский не планировал, но Малахов как-то вдруг начал обращать на себя внимание. Кирилл этот внезапный интерес с трудом себе объяснял, всё было на уровне смутных эмоций.

Хотя было то, что просматривалось довольно отчётливо. Он был неловкий, в отличие от знающей себе цену Женьки, очень неуверенный, но в нём проглядывало то самое, фирменное, скрытое...

Только вот дурацких шашней с персоналом не хватало! Вообще пора завязывать с этим, повеселился и хватит ...

Приближался Новый год, а с ним и корпоратив. Малахов, немного оторвавшийся от коллектива под гнётом шефского недоброго внимания, чувствовал настоятельную потребность ощутить праздник среди людей. И заодно посмотреть на шефа в неформальной обстановке. В этих волнующих раздумьях, с которыми Петя уже смирился, он попался Костровскому, который бросил ему, глядя с неудовольствием: