Светик успокаивающе похлопала его по руке:

— Хороший мой, не заводись. Я старше тебя... Немножко, — тут же добавила она. — И поверь мне, хоть все и смотрят на тебя, как на без пяти минут уволенного, никто тебя увольнять не собирается на самом деле. Не устраивал бы ты шефа, он бы с тобой не нянчился, он мужик жесткий, рубанул бы на раз. А так видит в тебе потенциал, ну и устроил курс молодого бойца. А что гоняет по-мелочи, так это просто манера такая.

— Да что за тупая манера руководства — давить подчинённых! Я свою основную работу нормально делал, не фиг на меня чужую наваливать, а потом смотреть — выплыву-не выплыву, — разорялся Малахов, энергично стряхивая пепел. — Занимался бы своими делами! Я уже задолбался от всех придирок, устал от этого самодура!

Светик глянула на него с неодобрением:

— Не гони, страдалец. Шеф не тупой танк и не самодур. Он руководитель что надо, — Ольчик согласно кивнула, выдыхая ментоловый дым. — Ты аналитику делал — видел же, что объём продаж увеличился на 20 процентов за каждый месяц с того времени, как Кирилл пришёл. И расчётки по зарплате ты видел. И ты дуешься, как пацан. И гонишь.

— Да ты так говоришь, пока это тебя не касается.

— Да ну тебя, Малахов, — Света затушила сигарету и вышла. Ольчик помолчала и сказала:

— На Светку не обижайся, она просто к шефу неровно дышит.

— Да я понял уже, — криво усмехнулся Петя. Ольчик неприязненно покосилась:

— Да что ты понял-то? Понял он... Светка мимо шансов, по нулям у неё с Кириллом, я же вижу, — задумчиво добавила она. — Тебе он и то, больше внимания уделяет, Светка рада была бы, если б он её так воспитывал.

— То есть, если бы я бабой был, то это прям знак внимания? Ой, я очень польщён. Скажи ещё, что я ему нравлюсь, — попытался сострить Петя.

— Малахов, мне жаль, что ты так сильно устаешь и так сильно и по-детски реагируешь на всё. И жаль, что ты не можешь просто делать нормально работу и перетерпеть этот период притирки как мужик — молча.

— Теперь я ещё и не мужик. Спасибо за твою доброту.

— Дурилка ты, — припечатала Ольчик, выходя.

Петя хмыкнул, подкуривая вторую сигарету, паровозиком.

— Вы склонны делать странные выводы, Петр Константинович, — донёсся из-за колонны знакомый голос. Петя вздрогнул, выпуская из пальцев окурок, и чувствуя, как кровь застывает в жилах. Деревянно отклонившись назад, он сделал два шага в сторону и заглянул за колонну. Эпик фэйл.

Костровский курил. И теперь насмешливо смотрел на Петю, слегка прищурившись.

— Ещё пара минут, и вы неизвестно до чего договорились бы, — весело сказал он. Петя, словно очнувшись, выдернул изо рта прилипшую к нижней губе дымящуюся сигарету и пролепетал:

— И-извините…

Костровский хмыкнул.

— Да за что же мне вас извинять? За ваше неутешительное обо мне мнение?.. Помилуйте, оно меня не волнует.

Он затянулся, с холодной насмешкой глядя на Петю, и продолжил:

-Вы считаете, что я извожу вас придирками? Боже. Что у меня тупая манера руководства? Боже. И что при этом вы нормально выполняете свою основную, как вы изволили выразиться, работу ?.. Боже-Боже. Под конец вы сравнили себя с женщиной. Вот это мне особенно понравилось.

Петя стоял ни жив ни мертв. И мучительно пытался найти хоть какие-то слова, но их словно сквозняком выдуло.

— Хотя, должен отметить, кое в чём вы правы, — Кирилл Сергеевич затянулся, бросил окурок в урну, обошёл изображавшего лотову жену Малахова, и вышел за дверь, вынимая запиликавший вдруг мобильный.

Петя подрагивающими пальцами вытянул из пачки сигарету, чувствуя себя полностью уничтоженным.

На балкон ввалилась тёплая пьяненькая компания из маркетинга, громко пересмеиваясь и что-то с жаром обсуждая. Кто-то протянул ему зажигалку, и Петя стоял среди людей, замучено улыбаясь, пытаясь отогреться в чужом праздничном оживлении, но чувствовал себя только хуже — бесконечно одиноким и несчастным, и ещё жутко виноватым.

Дальше он пытался напиться, стремясь добиться душевной анестезии после случившегося кошмара, но совершенно не пьянел, и бросил эту затею. Все мысли крутились только вокруг произошедшего на галерее. Он механически смеялся, что-то кому-то отвечал на автомате, не вникая в смысл, и думал только о том, какое он тупое невезучее убоище.

Наконец, все засобирались, стал собираться и он. За сумкой пришлось вернуться к себе, и проходя по коридору мимо кабинета Костровского, Петя притормозил и заглянул тихонько в щелочку приоткрытой двери. Кирилл Сергеевич сидел на краю стола, покачивал ногой в туфле, стоившей всей Петиной зарплаты вместе с новогодней премией и говорил по телефону. Собственно, разговор он уже заканчивал, прощаясь с кем-то на другом конце, и когда нажал отбой, Петя импульсивно поднял руку и постучался.

— Да, — шеф поднял голову на вошедшего. — А, Петр Константинович. Ещё что-то не высказали?

Петя сделал шаг вперёд, прикрывая за собой дверь, и решительно произнёс, глядя в пол:

— Я был неправ, извините. Я увлёкся в разговоре... Вы помогали мне, я очень ценю, — он замялся, с мучительной неловкостью чувствуя, что нереально тупит, но нужные слова не находились, и он брякнул: — Но вы же всё равно придираетесь ко мне, — и тут же виновато вскинул брови, прошептал: — Извините...

Извинился, блин, называется. Исправил ситуацию, нечего сказать.

Костровский соскользнул со стола, бесшумно подошёл к Малахову, который испуганно дернулся от такого близкого контакта и завороженно уставился в темные насмешливые глаза.

— Ну да, ну придираюсь. Вы решили извиниться и за это? Или хотите, чтоб я опять попридирался?

— Не знаю... — прошептал обалдевший Петя.

— Я и это должен знать? — усмехнулся шеф, и, прижав Малахова к двери, приник к нему в жестком подчиняющем поцелуе.

В первую секунду Петя чуть ли не впал в кому от неожиданности. Но ощущения от такого близкого Кирилла, его языка, настойчиво раздвигающего петины губы, оказались настолько улётными и возбуждающими, что он мгновенно поплыл, обмякнув в сильных руках, и сполз бы по двери, если бы его не удерживал Костровский. Впуская язык Кирилла, он запрокинул голову и вцепился руками в плечи мужчины, от которого давно рвало крышу, отвечая, вылизывая теплые губы, обвивая чужой язык своим, словно выпивая теплое дыхание.

Стараниями Костровского, своими ли, он освободился от куртки и пиджака, и уже настойчивые горячие руки лезли ему под рубашку, оглаживая, и когда пальцы сдавили сосок, Петя вздрогнул и застонал. Он чувствовал бедром нехилый стояк шефа, и то, что его подталкивают в направлении стола. Он даже успел испугаться, но возбуждение настолько захватило его, что было всё равно. И когда руки Костровского, расстегнув ремень и брюки, скользнули ему в трусы, он подумал, что ещё пара движений, и он кончит, как школьник.

Тот, видимо тоже что-то такое почувствовал, оставил в покое Петин стояк, и опять принялся за соски и губы. Петя нерешительно опустил руку, оглаживая чужой член сквозь ткань брюк, и почувствовал, как тот дрогнул. Расстегивая ремень и молнию на брюках Кирилла, он с возбуждением и блаженным ужасом догадывался, что собирается сделать, куда его тянет.

Малаховым словно управляла какая-то сила, и он, с трудом оторвавшись от от губ Костровского, извлёк довольно большой член с крупной розовой головкой, посмотрел шалым взглядом и опустился на колени.

Петя никогда никому не делал минет, но сейчас он не думал об этом, и не боялся показаться неловким и смешным. Он прикоснулся губами к дырочке на головке, лизнул, отчего член дернулся, и постарался взять сразу на всю длину, сжимая губы покрепче.

Наградой ему стал судорожный выдох сверху, и Петя со стоном, уже не сомневаясь, принялся отсасывать, вцепившись в бедра Кирилла и чувствуя неведомое доселе наслаждение. Он вдыхал его запах, ту особую чувственную нотку, которая улавливалась на дальнем заднем плане, когда Малахов балдел от аромата холодного парфюма шефа, только теперь эта теплая интимная нота превалировала, и Петя стонал, плавясь от удовольствия, старательно вбирая в себя крупный член, чувствуя поглаживающие и ласково перебирающие его волосы пальцы, и бешено бьющуюся в паху жилку, и тяжелое дыхание над головой.