Главными носителями гуманистических начал в романе выступают приемная мать Горы Анондомойи, формально принадлежащая к индуистской общине, и немолодой уже участник «Брахмо Самаджа» Пореш-бабу. Они предстают в романе, равно как и другие его герои, именно живыми людьми, а отнюдь не аллегорическими образами. И в то же время, создавая эти два образа, Тагор явно, но уже по-своему, следовал традиционным индийским философским представлениям о путях постижения истины (в этих представлениях – божества) – чувством (преданностью) и умом (знанием). Повинуясь естественному материнскому чувству, Анондомойи, вопреки кастовым запретам, взяла мальчика-ирландца, чьи родители погибли, и воспитывала его как родного сына. Отвергнув веками установленные правила, она обретает человеческую самостоятельность и поддерживает ее в других. Тагор, таким образом, показывает, что обветшавшие общественные порядки, а особенно деление людей на общины и касты, не только противоречат естественной человечности, но и отступают перед нею, их следует не защищать, а устранять. «Человеческое сердце стоит вне касты»,- говорит Тагор устами Анондомойи. Пореш-бабу, воспитанный в лучших традициях «Брахмо Самаджа», отстаивает человечность на основе своей рациональной идейной убежденности, своего морально-философского подхода, согласно которому главное – это человек, его личные качества.

Именно по этому принципу Тагор противопоставляет персонажи своего романа. К Порешу и Анондомойи примыкают то представители молодого поколения, которые стремятся к новому, готовы отстаивать свою личную самостоятельность, свое право на счастье,- Шучорита, Биной, Лолита. «Отцы» не только понимают «детей», но и помогают осуществлению их стремлений. И дело здесь идет отнюдь не только о браке Биноя и Лолиты, принадлежащих к разным общинам, но также об общественной деятельности, о праве на нее не только мужчины, но и женщины. Тагор показывает дочерей Пореша-бабу Шучориту и Лолиту духовно самостоятельными, сознающими свое человеческое достоинство. Это результат воспитания в духе передовых традиций» «Брахмо Самаджа», впервые нашедший отражение в литературе. Совершенно новым в тогдашней бенгальской жизни, но уже закономерным было решение Шучориты посвятить себя не только семейной жизни, но и обществу.

Порешу и Анондомойи противостоят Кришнодоял и Хоримохини – люди того же поколения, но олицетворяющие старое, которое, однако, держится очень цепко. Когда Кришнодоял наживал состояние на службе у англичан, он отнюдь не заботился об индуистском благочестии и кастовых правилах, но к старости он превращается в их ревнителя. Так в традиционном образе отрешившегося от мира старца Тагор показывает ханжу. Как бы противоположную житейскую эволюцию претерпевает Хоримохини. Б молодости она стала жертвой жесточайшего женского бесправия, и тогда отрешенность и благочестие остались для нее единственным прибежищем. Но стоило появиться надеждам на некоторое житейское благополучие, как она бросилась завоевывать его, не стесняясь в средствах и стараясь обратить себе на пользу те же обычаи и порядки, жертвой которых она некогда стала. То с лукавым задором и юмором, то со сдержанным пафосом обличения Тагор рисует целую галерею других персонажей. Здесь и брахмаистский и индуистский демагоги Харан и Обинаш, плутоватый, так сказать, бытовой индуист Мохим и мещанка Бародашундори из «Брахмо Самаджа» и прочие. Писатель обнажает своекорыстие, чем бы оно ни прикрывалось,- брахмаистским реформаторством или индуистской ортодоксией. Его мишенью становится и политиканство, которое уже выходило на сцену и сплеталось в один клубок с домашними и общинными интригами, наполнявшими изрядно затхлую жизнь калькуттского «среднего класса».

В то же время писатель задумывается о наличии истинного и ложного в каждом из боровшихся направлений в национальном движении, о соотношении личных качеств человека и его общественной позиции, его принадлежности к «лагерю». Ответы Тагора на эти поставленные им вопросы во многом определялись его общим моралистическим подходом к общественным отношениям.

Отсюда утверждения в романе, что «самое ценное в человеке – это его духовные качества, а вовсе не убеждения». Отсюда желание Пореша-бабу, чтобы истина открывалась его «смиренному взору» и на собраниях брахмаистов, и в храме индуистов. Однако у Тагора такой подход служил и вполне конкретной исторически обусловленной цели – достижению единства национального движения и преодолению общинно-кастовых делений в общественной жизни и в быту. Поэтому наряду с иллюзорным и утопическим он содержит нечто реальное и прогрессивное. На уровне семейно-бытовых отношений тагоровские ответы справедливы. Когда же дело шло о национальном движении, они справедливы уже только отчасти, поскольку, будучи объединяющим фактором, национальное движение в то же время развивалось именно через борьбу направлений и партий внутри него, отражавших стремления и интересы различных общественных классов и слоев, а в этой борьбе неизбежным было принятие определенной стороны, не говоря уже о борьбе против сил национального угнетения. Ответы Тагора вовсе не справедливы, когда речь идет о борьбе за преобразование общества, в которой сталкиваются классы и их интересы, и поэтому именно принадлежность человека к «лагерю» играет решающую роль. В Индии в то время, когда был написан роман, эта борьба только зарождалась, а ее задачи отступали на задний план перед задачами национального движения.

Но и в том, что касалось развития самого национального движения, моралистические иллюзии шли вразрез с изображенной Тагором действительностью. Не случайно Пореш, чья терпимость, доброта и благоразумие противопоставлены порывам Горы, статичен и активной общественной роли не играет. Именно Гора, человек действия, основанного на идейной убежденности и способный увлечь ею других, становится главным героем романа. Столь же закономерно, что ни Пореш, ни Анондомойи – носители моралистических идей самого Тагора – не участвуют в том обращении Горы к действительной жизни народа, которое главным образом и подготовило решающий сдвиг в его идейной позиции. Покинув царство абстрактных идей и дискуссий вокруг них, в котором живет Пореш, как жил в нем и сам Гора, оставив в стороне естественную для жизни Анондомойи семейно-бытовуго сферу с ее проблемами, Гора выходит в жизнь народную и воочию убеждается, на какой гнет и разобщение обрекают простой народ те установления и порядки, которые он столь поднимал на щит как «свое», «национальное». Убеждается он и в том, что народ, пренебрегающий зачастую общинными делениями, куда умнее тех националистов, которые пытаются их защищать.

Прозрение Горы подготовлено всей логикой событий, однако Тагор прибегает также и к особому, «внешнему» приему, чтобы помочь своему герою в его прозрении. «С иронией чуть-чуть сатанинской,- писал Ромен Роллан, – Тагор предоставляет своему герою ~ вождю национализма, руководящему политикой и религией,- сделать открытие, что в его жилах течет кровь ирландца и что он приемыш, подобранный одной сострадательной семьей индусов…» Гора, таким образом, узнает, что он может быть правоверным индусом, ибо индусом не становятся, а родятся.

Когда Тагор писал свои роман, активный протест индийских патриотов против колониального гнета и даже обращение к народу, за очень редкими исключениями, сочетались у них с той или иной идеализацией старины, апелляцией к религии, и сорвать полностью эту оболочку, не погрешив против жизненной правды, тогда вряд ли можно было без того поворота судьбы, который Тагор уготовил своему герою. Но Тагор предвидел будущее. Действительно, сама жизнь страны освобождала патриотизм борцов за национальную свободу от религиозного облачения. Став массовым, национально-освободительное движение оставило позади оба боровшихся направления конца XIX – начала XX века. И хотя оно наследовало многое от предшествовавших этапов своего развития, вовлечение народных масс в антиимпериалистическую борьбу открывало путь новому – борьбе за социальные преобразования. Индия, как и Азия в целом, начинала вновь обретать активную роль в мировом историческом процессе. И недаром Тагор в своем давнем романе говорил о связи Индии «с грядущими мировыми потрясениями». Так великий поэт Индии возвещал начало ее нового века.