Сели в районе Коачагая, там издавна был учебный центр для десантных подразделений. Летчики разгром, учиненный Тахиром, заметили, но претензий не предъявили — надо было удивляться, что еще живым долетел. Полет длился часов восемь. Да и «калашников» он под рукой держал. Так что простились почти друзьями: жахнули по двести грамм.

Долго топал пешком от рукотворного моря, затем подобрал его грузовик, привез аж на кольцо ташкентской трассы. Тахир выпрыгнул из кузова, одарил шофера пятидолларовой бумажкой, тот радости не высказал. Запрещена ли валюта, или фальшивок много, или сельчанину в диковинку — Тахир не знал. А шофер не стал возражать мрачному уйгуру с подозрительно громыхающим мешком, буркнул «рахмет» и уехал.

На кольце — ни одной машины, лишь у поста ГАИ несколько омоновцев. Что-то неладное стало вырисовываться. Тахир кустами пробрался мимо поста, вышел на Рыскулова и попер пехом, все еще надеясь на такси или частника.

И тоже, как давеча Марина, не уставал поражаться безлюдью, странной тишине, чистому воздуху. Заводы, выстроившиеся нескончаемым уродливым строем вдоль улицы — ВТОРЧЕРМЕТ, АЗТМ, фабрика пластмасс, — были темны, ни огонька, будто брошены и мертвы. Даже у ворот военных производств не выставлено охраны. По улице носились на бешеных скоростях патрульные милицейские «москвичи» с включенными мигалками, распугивали шныряющих по кучам мусора котов. Завидя его, машины притормаживали, менты либо что-нибудь спрашивали, либо просто долго смотрели, Тахир решил хорониться, пошел переулками параллельно Рыскулова. Но и в переулке наткнулся на отряд ОМОНа, человек двадцать. Поразило не то, что пьяны вдрызг, многие стоят с трудом, а то, что продолжают пить, доставая из ящика бутылки, сшибая пробки — и из горла. Но вот экипировка! И «Калашниковы», и пистолеты, гранатами обвешаны, все в бронежилетах, рядом на перекрестке БТР с пулеметчиком, деловито снующим у станкового пулемета. Такое снаряжение возможно на войне или на масштабной стычке с бандой, но омоновцы пили, матерились, хохмили и ни с кем воевать не собирались. Один пулял из ракетницы в небо, желтые осветительные огни надолго зависали над грязными, с лужами и наворотами грязи улицами с поломанными штакетниками, старыми домами, порушенными деревьями на обочинах.

Тахир вспомнил истину диверсанта — оказаться вовремя и в нужном месте. Сейчас он явно приперся не вовремя и совсем в неподходящее место. Что в городе творится? Куда ему ночью податься? Пошел дворами, подальше от пьяных и бряцающих оружием ребят — да и «Калашников» бросать не хотелось.

К матери далеко, к утру дойдет, если пешком, а, главное, нельзя к ней, нельзя у нее жить какое-то время, вплоть до выяснения своего статуса в глазах местного начальства. К бывшим сослуживцам? Кто из них не уехал или не скурвился? Перебрал в памяти: Борька Пабст, Сережка Еремеев, Нурлан Утепбергенов — каждый был, как и он, в молодости ретивым и честолюбивым. А если розыск на Нугманова, России готовы выдать, — кто из них не предаст? Ответа не было. Какие еще кореша есть, одноклассники, девчонки, которых любил или с которыми гулял… Тот вроде женат и с детьми, под удар не поставишь, тот остался на что-то обижен, на того сам обижен (а обиды Тахир никогда не забывал — ни свои, ни чужие). Твою раз-два, и здесь ему некуда приткнуться. Есть еще тот самый почетный родич, Бекболат Амитархович, кличка у него была в старые времена — «Лысый коршун», скорее всего, ни норов, ни кличка у дяди не поменялись. Если чутье подскажет «надо» — пристрелит, или хуже — продаст, не задумываясь.

Между тем шлепал и шлепал ногами, почти в охотку, ведь по сумме сутки провел в положении мешка, все кости, особенно ноги и позвонки, ныли. Размялся, организм вспомнил о нуждах, жрать захотел страшно, пить — воды бы. Готов был к арыку наклониться — но арыки забиты листвой и грязью, а вода где-то вверху перекрыта.

Не доходя до Сейфулина, повернул наверх, на Алма-Ату-вторую, захотелось пройти мимо ЦУМа, где последние лет двадцать работал отец (по молодости и Тахир там грузчиком калымил на каникулах школьных). Но в этом направлении милиции и военных становилось все больше, пару раз Тахиру пришлось в арыки залегать и ползти, чтобы не маячить.

В голову пришла обманчиво-успокоительная идея: если в Казахстане или только в Алма-Ате заваруха, то такие тертые парни, как Тахир, должны быть на вес золота, глядишь, еще и облобызают! Ан нет, скорее — над населением измываются, волнения или опять русских резали. В Азии все-таки количество, а не качество одиночки ценят. Ну, заваруха, как ни крути, ему на руку. Если Россия и начнет возникать, не до нее будет. И в мутной водичке любой рыбке легче скрыться.

Настроение у него поднялось, сразу же пришло желание действовать.

Звонить — но все будки разломаны, да и чем в них платят, не знает. Поступил проще: взломал дверь в какое-то учреждение типа нотариальной или адвокатской конторы (проверил — без сигнализации), засел в кабинете, где и графин с водой желанной нашел, позвонил домой. Трубку взял Рашид.

— Привет, братан, — сказал ему Тахир.

— Кто это? Тахир-аке? — поразился брат. — Ты уже здесь?

— Говори тихо, я пока прибыл неофициально.

— А почему? Тебя тут ждут, нам каждый день звонят. Ты всем нужен. Дядя вот сегодня заезжал, даже мне предложил в Москву за тобой лететь.

— Для чего ищут, он сказал? — насторожился Тахир.

— Ну, что-то такое, что проблемы у тебя. Русским будто здорово насолил и пора домой ехать. Сказал еще, есть для тебя важная работа. Маму будить?

— Нет, пока никому не говори о моем приезде. Понял? Твой тесть кем нынче пашет?

Рашид, не в пример старшему брату, женился не просто на казашке — красавице, да еще и дочке военного, знатного и в чинах папаши.

— Он только что на пенсию вышел. Но политикой занимается, в курсе всего. Ты про Черного Альпиниста уже слышал?

— Нет, что за хреновина?

— Маньяк, женщин убивает. Из-за него у нас эта заваруха. С утра сегодня Марина-джан приезжала, Тимурку оставила пожить. Знаешь, мама теперь Тимурку любит.

— Если я к твоему тестю завалю, он приютит?

— Конечно, он как раз сейчас один в квартире, всех своих из города вывез. Я позвоню ему?

— Не надо, мало ли, гэбешников вызовет!

— Зачем ты так говоришь? — Рашид обиделся за «своего» близкого. — Я, конечно, не знаю, но он тебя уважает. Ты, если сможешь, свяжись со мной завтра, разговор есть.

Тесть жил недалеко от ЦУМа. Дворами Тахир пробрался к «Трем Богатырям» (комплексу высотных домов, там проживала элита), влез в дом сзади, по карнизам до открытого окна в подъезде, поскольку на входе всегда дежурил мент, а теперь и того круче — многолюдный наряд. Когда тесть открыл дверь, то даже не удивился, родовая спесь или военная выучка не позволили. Провел в гостиную, усадил. Автомат небрежно подхватил, не боясь испачкаться, опустил прямо на паркет в сторонке, чтобы Тахир мог себя спокойно чувствовать, имея оружие под рукой.

— Ассалам алейкум, мальчик, — мгновенно на спокойном лице тестя появилась скорбная отрешенность.

— Алейкум ассалам, ага, — отозвался Тахир, склонив голову, и двумя руками подержал протянутую старшим ладонь.

— Аллах акбар, крепись, — тесть взял его за плечи, поцеловал в лоб, отдавая знаки внимания и скорби по умершему.

— Рахмет, ага, рахмет. Аллах акбар, — Тахир поцеловал тестю плечо, молитвенно омыл ладонями лицо, посмотрел в потолок и после этого решился снова присесть.

Тот достал из бара литровый флакон «Золотого кольца», невольно намекая этим, что Тахир уже не совсем азиат, — в дни поминовения, сразу после похорон, пить не полагалось.

Тахир, поколебавшись, выпил, быстро стал поедать лепешки, баурсаки (обжаренные кусочки теста), вяленую конскую колбасу — тесть любил степную чабанскую пищу.

— Правильно, — твердо сказал тесть, — мы с тобой солдаты, мальчик, а солдатам можно выпить и в дни горя. Ты, как приехал, сразу ко мне? Спасибо за почтение. Что там у русских, слышал, доставил им неприятностей? Ты ушел от них?