— Да, окончательно, — кивнул Тахир — говорить с набитым ртом было неудобно.

Едва утолил голод, в дверь звонок! Тахир выпрыгнул из кресла, без шума подхватил с пола автомат и встал за дверью. Шепнул тестю:

— Вы кого-то ждете?

— Нет, — тот не испугался, но был удивлен.

— Спросите, кто там, — попросил Тахир.

— Ей, Султан, Тахирка, открывайте! — крикнули веселым стариковским тенорком.

Это был голос дядюшки, старый уважаемый хрыч уже пронюхал что Тахир здесь. Тахиру не пришлось особенно задумываться: Рашид не мог ослушаться и сообщить про него, значит, у родителей в доме прослушивался телефон. Обидно и жестоко.

Снял «Калашников» с предохранителя. Но Бекболат Амиртахович был один, с пакетом, из которого торчали бутылка коньяка и палка сервелата. Он был явно в хорошем настроении, но только переступил за порог, нахмурил брови и столь же церемонно продемонстрировал Тахиру знаки скорби по его отцу.

— Ну, ты меня пустишь, Султан? — с легким вызовом спросил у тестя: два по виду одинаковых старика, низенькие и брюхатые, с мокрыми лоснящимися лицами, защищали разные кланы, поэтому непрерывно пикировались.

— Сам пришел, так что незачем спрашивать…

Все трое сели у стола, выпивали, перекусывали.

Тахир, как мог, прислуживал старикам: нарезал хлеб, мясо, сыр, зелень, разливал в рюмки спиртное.

— Я, Тахирка, иногда жалею, что Рашид, а не ты женился на моей Гаухарке, — сказал тесть, причмокивая губами в подтверждение сказанного. — Он какой-то, ты не обижайся, тонкий. Вежливый слишком, мягкий слишком, вроде уважает стариков, меня, но тоже слишком. Говорят, сейчас таким и надо быть, дипломатичным. Но я уважаю сильных, гордых, как необъезженный конь.

— Тахир сильный, — кивнул веселый дядя. — Но теперь он слабый. Верно, Тахирка? От тебя отказались, тебя унизили и предали. Тебя даже убить хотели или посадить, и ты поэтому сам убил того Пастухова?

— Да, так и было. Он, индюк хитрый, зачем-то полез в мои дела. — Тахиру не хотелось ни молчать, это неуважительно и опасно, ни выдумывать иные версии событий, без своего участия.

— Да… Плохие времена, — тесть закручинился.

Став пенсионером, он и внешне, сдал, обмяк, исчез блеск из глаз, металл из голоса.

— А здесь всякие дураки разговоры ведут, Тахирка, — тихо сказал «Лысый коршун», — что ты не только нам помогал. Говорят, дружбу с людьми ташкентскими завел?

— Не так. Они искали встречи. Я встретился, поговорил, они хотели, чтобы я на них подписался. Тогда будут платить, а когда надо — укроют. — Тахир говорил твердо и спокойно. — Все предлагали. Я ни на что конкретное не пошел, ничего не подписал. Видите, я здесь, а не у них. Встречи, разговоры — все это было, но почему бы не встретиться, не поговорить… Они смешные, я им говорил то, что в любой газете, читай лишь внимательно. Но радовались.

— Да, узбеки пока не блещут! — сказал дядя, фраза в его устах была непривычно напыщенной. — Наши дураки больше сказали — что ты у Примакова побывал, во внешней разведке, не где-нибудь! А зачем?

— Когда контрразведка дала мне плохое и опасное место работы, я должен был там быстро сгореть. Умереть или опозориться, такое гнилое место. Мне нужны были друзья, я сюда приезжал, но помощи не нашел. А Примаков враждует с контрразведкой, так везде и всегда повелось. Я мог им дать компромат на ФСК. Не давал, время тянул, а они ждали. Помогли мне — убежища давали, сведенья давали, под крышей в дождь приятней стоять. Не простудишься.

Помолчали, выпили, дядя задумался, ощупывая его взглядом узеньких, утонувших глубоко в складках век глазок.

— Мы на коллегии недавно о тебе говорили, — сообщил он Тахиру, — решали, надо ли нам своего парня забирать, вызволять. Я говорил, обязательно надо. Но мнения разделились, дураки возмущались, понимаешь, говорят — для чего он нам. Такого, говорят, либо стрелять сразу за все игры-перевертыши, либо пусть кровью докажет свою честность и преданность!

— Я понимаю, — Тахир кивнул, не спеша делая себе «кровавую мэри». — И чье мнение перевесило?

— Мое, — ужасно довольный Бекболат Амиртанович расхохотался, хлопая себя по коленям. — Сказал дуракам, что ты пользу всем принесешь. А по молодости ошибки всякий делает.

— Ошибки разные бывают, — Тахира немного развезло, старался не обижаться и не хамить. — Моя честь не запятнана. А чистеньких в нашей работе первыми стрелять и надо, тех, кто замараться боится. Я ехал, потому что хотел послужить своей стране!

— Молодец! — хлопнул его по плечу тесть.

— Рахмет, сынок! — прочувственно закивал дядя. — Послужи нам, сынок, я тебе теперь вместо отца, я отблагодарю.

— Не лезь, коршун, какой из тебя отец! Я заменю Тахиру отца, — заявил тесть.

Серьезный разговор кончился, начинались стариковские хохмы.

— Но иногда, Тахир, — толстый палец едва ли не прикоснулся к его носу, — я так думаю: хорошо, что Рашид на Гаухарке женился!

— Я тоже так думаю, — сказал ему Тахир.

— Ты ведь не такой солдат, как я, Тахир. Воевать в открытую мне было тяжело, но почетно. А ты похож на этого вот коршуна, — палец тестя нашарил второго гостя, ткнулся в него. — Вы оба, как лисицы, которые душат ягнят, вы ночные хищники. Скажи мне, Тахир, ты солдат или шакал?

— Я солдат, ага! — уже злобно ответил Тахир. — И не моя вина, что мои командиры оказывались мерзавцами. Солдат должен выполнять приказ, а не рассуждать! И я выполнил все приказы, все до единого. Вы хоть имеете представленье, какие приказы? Нет, а я их помню, я их выполнил. Даже те, после которых и исполнителей убивают, чтобы шито-крыто. Да вот им, — Тахир показал потолку фигу. — Я все выполнил и остался жив. Потому что солдат должен побеждать, а не погибать, это второе правило солдата.

— Ты орел, — сказал тесть, — орел, а не шакал и не коршун!

— Что я должен сделать, чтобы мне поверили? — обратился племянник к дяде.

Тот сощурился, закряхтел, качая головой — ай-ай, неправильно, неуважительно, сиди и жди, когда вызовут… Помолчали. Дядя почесал в затылке пятерней, выпил, взял принесенный пакет и вытащил из него папку. Это было следственное дело по убийствам под условным названием «Черный Альпинист».

— Ты должен избавить нас, город, Казахстан от этого мудака, — заявил дядя.

Тахир кивнул сел в стороне, под торшер, углубился в изучение материалов. Отставной генерал завозился, косо посматривая на читающего Тахира, и вдруг веселым голосом предложил Бекболату Амиртаховичу:

— Слушай, родич, а не позвать ли нам девчонок!

— Отличная мысль.

— Ты своих тоже отослал? — развивал план тесть. — Оба больше месяца в холостяках ходим, так все навыки потеряем! Пусть Тахирчик почитает свою книжку, потом сгоняет за красавицами. У меня и адресок с телефончиком имеется. Надеюсь, ты малолеток предпочтешь?

— На здоровую кобылицу мне уже не забраться, — пошутил делая испуганное лицо, дядя.

Тахир отмалчивался, когда вернулся из вояжа с двумя раскрашенными девчонками — татаркой и русской, обеим не больше шестнадцати. Извинился, сослался на усталость (убеждать не приходилось, вид был неважнецкий — пошатывался, язык лыка не вязал, воспаленные глаза непроизвольно подрагивали), вышел в просторную кухню с телеком, с тахтой, лег и отдыхал. Он все еще ничего не сказал дяде о прочитанном, поскольку не мог решить — включаться ли ему в погоню за местным маньяком.

Все неприятности и потрясения — измена жены, предательство конторы, убийство Пастухова, смерть отца, унизительное бегство, нынешняя подвешенность за жабры, — все наслоилось в душе, не забываясь, не отходя куда-нибудь в потемки, на задний план. Трезво рассчитать, сообразить, проанализировать факты опять не мог. На лицо просилось плаксивое, скорбное выражение, хотелось пожалеть себя, пожаловаться, и он непрерывно держал лицо под контролем, гоняя желваки и кусая губы. Хоть бы закричать можно было…

Вроде даже задремал, прошло часа два. Очнулся, когда одна из девчонок забежала за жратвой и льдом из холодильника. На ней были лишь трусы со смешной бахромой, и на крохотных алых сосках Тахир разглядел синяки и следы зубов (старики еще умели кусать!).