Комин молчал, я увидел, как заиграли желваки на его скулах, и решил свести все к шутке.

– БазельУорлд! Что-то ты, брат, мельчишь! Вот если бы ты ледник в Церматте взорвать решил в ознаменование глобального потепления, я бы, может, подписался…

Комин отреагировал неожиданно серьезно.

– Сам понимаю, что мелковато! – сказал он задумчиво. – Есть планы и покруче. Можно рвануть пару законсервированных нефтяных скважин в Мексиканском заливе, смешать нефть со специальным реагентом, чтобы она на поверхность не поднималась, огромные нефтяные линзы начнут дрейфовать под водой и изменят динамику Северной Атлантики. Гольфстрим подвернет в Гренландии, она снова станет Зеленым островом, как в доисторическую эпоху, а ее растаявшие ледники поднимут уровень Мирового океана на метр-полтора. Много чего можно сделать!

Я покосился на группку японских туристов, притормозивших в метре от нас и без остановки щелкавших фотоаппаратами. Знали бы они, какой тут разговор сейчас ведется, и какая незавидная перспектива вырисовывается для их и без того многострадальных островов.

– Эта штука с БазелУорлдом только на первый взгляд выглядит несерьезно, – продолжал Комин. – Почти все поначалу реагируют, как ты сейчас. Идея должна в голове чуть-чуть отлежаться. Сам поймешь, что это здорово. Это в десятку! Тем более, следующий БазельУорлд юбилейный, ожидают высоких гостей. Так что публика на нашем шоу будет, что надо.

А про депортацию ты не переживай, ты нигде не будешь замешан. Ты занимаешься часовыми консультациями? Окей! Дальше часовых консультаций твое участие распространяться не будет. Сделаем все очень аккуратно. Главное…

Комин осекся, посмотрел в сторону поющей фанерной елки и снова повернулся ко мне.

– Главное, понимаешь, мне нужен человек, такой, как ты. Не исполнитель, не боец, а просто родственная душа. Мы ведь когда-то были друзьями…

– Мы и сейчас друзья, – сказал я. – А насчет БазельУорлда… ты сказал, идея должна отлежаться. Пусть отлежится.

Комин посмотрел на меня и молча кивнул.

На следующее утро я проснулся с больным горлом. Ночное сидение на лавочке обернулось простудой.

Пока брился, перед зеркалом репетировал свой разговор с Лещенко. Главное было убедить его, что Комин – пустяковый кадр, сорокалетний взбалмошный мальчишка, не достойный внимания серьезных людей. Я допускал, что весь вечер за нами следили, возможно, даже прослушивали. Поэтому врать было нельзя. Нужно было надергать из разговора фраз и деталей, которые бы подчеркивали безобидную сумасбродность коминских затей. Обязательно ввернуть пример с леваками, закидавшими краской фасад банка. Связываться с такой публикой никто не хочет. Вот и показать, что Комин – такой же. Юродивый, шут, революционер-переросток. У меня складывался связный и убедительный рассказ, в конце которого нужно было твердо сказать, что я свое дело сделал, связываться с Коминым больше не намерен и пусть оставят меня в покое. «Впредь можете рассчитывать на меня, но только как на часового консультанта», – как-нибудь так. Вяловато, но сойдет. Хрипотцы в голосе подпустить, больное горло – это даже кстати.

Я еще пару раз повторил на разные лады заключительную фразу и, достигнув нужной твердости, набрал номер посольства. Ответила секретарша, она сказала, что Лещенко нет на месте, надо ли ему что-то передать. «Передайте просто, что звонил Завертаев», – попросил я.

Через минуту раздался звонок.

– Привет, Володя! – раздался бодрый голос Лещенко. – Есть новости?

– Да, есть, – ответил я. – Я встретился с Коминым.

– Знаю, – протянул Лещенко. – Как поговорили?

– Хорошо поговорили, только, мне показалось, Александр немного перегорел, я имею в виду, в психологическом смысле. Нервы у него сдают, какие-то идеи странные…

– Что за идеи?

– Ну, БазельУорлд, это выставка часовая в марте… он собирается устроить там акцию, не акцию, даже не знаю, как это назвать…

– Комин был один? – неожиданно прервал меня Лещенко.

– В смысле? – не понял я.

– На встречу с тобой он пришел один?

– Один, – сказал я и тут же осекся. – Пришел один, но потом мы поехали в бар, там было еще три человека, студенты или что-то в этом роде.

– Как их имена? – резко спросил Лещенко

– Не помню, – я чувствовал, что теряюсь, разговор пошел совсем не так, как я предполагал. – Да у них и не имена, вроде клички какие-то…

– Что за клички?

– Вроде Лео, Ник или Вик…

– Какие же это клички, – заметил Лещенко. – Нормальные имена. А третьего как звали?

– Кажется, Батист.

– Откуда они?

– Я не знаю.

– Ты сказал, что они студенты.

– Я сказал, похожи на студентов. Вроде, они из ЕТХ…

– Значит, трое из ЕТХ, – подытожил Лещенко. – Лео, Батист и Вик или Ник. Что еще про них можешь сказать? Какие-то особые приметы?

– Да я их не разглядывал. Выпили пиво и разошлись.

– Вспомни, пожалуйста, будь добр, – в голосе Лещенко зазвенела сталь, которая по идее должна была звенеть в моем голосе.

– Ну, один из них, Виктор, он инвалид, колясочник.

– Так значит, Виктор! – сказал Лещенко. – Не Ник и не Вик, а Виктор! Володя, ты сконцентрируйся. Тут мелочей не бывает, сам знаешь.

– Я понимаю, – я поймал себя на том, что начинаю оправдываться, – просто, по поводу этого БазельУорлда, этой акции…

Лещенко снова не дал мне сказать.

– Комин говорил тебе, что собирается еще с кем-то встречаться?

– Когда?

– Вообще, когда угодно. На этой неделе, на следующей…

– Он говорил, что собирается ехать в Ла-Шо-де-Фон, к каким-то часовщикам, как раз по поводу выставки.

– Когда?

– Вроде в следующую среду.

– Просил тебя поехать с ним?

– Да.

– А ты?

– Я отказался.

– Почему?

– Я не могу. У меня полно работы. Как раз в среду очень серьезный клиент.

– Что за часы?

– Что?

– Что за часы ты собираешься втюхать этому клиенту, Володя? Какая марка?

– «Бреге», – соврал я. Никакого клиента на среду у меня не было.

– Цена вопроса?

– Двадцатка, – выпалил я, не задумываясь.

– Хм, молодец, – похвалил меня Лещенко. – Значит, так. В понедельник, после обеда, к тебе приедет от меня человек. Он возьмет часы за двадцатку, чтобы бизнес твой не страдал. Своего клиента перенеси на другой день, в среду езжай с Коминым, а в четверг жду от тебя звонка. Всё! Бывай здоров, до связи!

– Подожди, так не пойдет! – крикнул я, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Я набрал тут же номер посольства.

– Лещенко нет на месте, – ответила секретарша.

Человек от Лещенко назвался Николаем. Он был ростом под два метра и одет в черный костюм, туго стягивающий торс. Шея в обычном анатомическом понимании у него отсутствовала, стриженный бобриком затылок расширялся за ушами и переходил в плечи, раздольные, как палуба авианосца. Когда мы вошли в бутик «Байер», Николай проигнорировал приветствия субтильных менеджеров, лишь ответил на короткий кивок охранника Поля, малого точно таких же пропорций.

Усаживаясь, Николай попробовал на прочность стул, молча отказался от предложенного кофе и застыл, покойно уложив на полированной поверхности стола свои кулачищи.

Старший менеджер Штольц внес в зал поднос с часами и поставил его на стол перед Николаем.

– Вуаля!

Богато вылепленные надбровные дуги Николая остались неподвижными, лишь стул под ним коротко скрипнул.

Чудный хронометр «бреге» мерцал розовым золотом совершенно впустую.

– Не желаете ли примерить? – многоопытный Штольц, привыкший ко всяким клиентам, не терял воодушевления. Он спросил по-немецки и по-английски.

Николай скосил взгляд в мою сторону.

– Примерите? – перевел я.

Из-под рукава рубашки Николая выглядывал рельефный кант сверхпрочных «касио джи-Шок», прикрывающих запястье, как латы легионера. Такие часы способны смягчить удар арматурой, а то и защитить от пули. А золотые «бреге», хоть их и упомянул разок сам Пушкин, в настоящем деле бесполезны.