— Собери баб с детьми и отправляйся с ними к Крыму…

— Я тебе здесь нужна, — перебила омуженка.

— Послушай, душа моя, — нежно улыбнулся воин, кладя ладони на девичьи щёки, — ты мирянам нужна. Кто их защитит? В деревне детишек много, не дело их по избам прятать. К крепости их веди, Радмилу вперёд себя пусти, пусть Уласа на помощь кличет.

Умила нервно вздохнула и, не отрывая пристального взгляда от Баровита, ощутила как его ладони отстраняются от её лица. Девушка нехотя направилась к стройному ряду дворов, проворачивая в голове иной вариант развития событий.

Уже через считанные минуты сонные дворики заполнились людьми, жалобными женскими причитаниями и детским плачем. Кони фырчали, повозки поскрипывали, звенела сталь. Мужики, ещё вчера бывшие ремесленниками и пахарями, хватали молоты, вилы и ножи. Они шли за удаляющимися повозками, готовые в любой момент стать щитом между своими семьями и османами. Жёсткие голоса воевод раздавали команды, дружинники занимали позиции. Велибор со своими воинами остался в деревне, Демир же ушёл в лес, который уже успел освоить за время своего пребывания в этих местах.

— Волот, ты с Баровитом к скалам пойдёшь. Встретите осман, коли те решат с тыла зайти.

— Как скажешь, отец, — кивнул Бер и канул в густой вязи кустарника, Зорька шёл следом.

— Остальные со мной. К берегу пойдём, — закончил воевода.

— Да, батый, — раздались голоса воинов.

Усыпанные сизой вечерней пылью листья гибких ветвей скрыли широкие спины дружинников. Вновь воцарилась тишина, лишь изредка хрустели хворостинки под тяжёлой поступью и взмахивали крыльями испуганные птицы.

В доме на окраине деревни звучали девичьи мольбы. Любава пыталась уговорить мать идти со всеми в Крым, но знахарка стояла на своём:

— Пойми ты, — чеканила Валькирия, — осман много. А коль кого из наших ранят? Что делать прикажешь?

— Тогда с тобой останусь, — всхлипнула девушка. — Раны перевязать, али отвар какой изготовить… Ты же всему выучила меня, матушка.

Женщина остановилась посреди светлицы, положила свёрток белой ткани в лукошко и, вздохнув, взглянула на дочь:

— Твоя правда, Любавушка, токмо, что Волот скажет на это?

До сих пор сохранявший молчание глава семьи скрестил на груди руки и обвёл взглядом брюнеток:

— Он ведь голову мне снимет, когда узнает, что не отправил тебя со всеми.

— Он поймёт всё, тятенька, — взмолилась девушка.

— Ладно, давай снадобья готовить, — махнула рукой мать.

— Поймёт, — хмыкнул Путят. — Я бы точно не понял.

Золотые нити, пронзающие тяжёлые ультрамариновые облака, растворились в сапфировых локонах грядущей ночи. Иссяк пурпур горячих поцелуев вечерней зари, лишь холодный аметистовый иней сковывал нежное тело темнеющего неба. Гибкие линии могучих кораблей замерли на морской глади, перестав резать своими носами шёлковую кожу водной толщи. Десятки лодок заскользили по тёмно-синей бездне, разделяясь на группы. Одна из них причалила к берегу, серые рыбёшки гальки, жалобно шепча, расползлись по береговой тверди под тяжестью поступи захватчиков. Воцарившаяся тишина звенела тревогой и заставляла карие глаза врезаться в каждое движение, будь то вспорхнувшая птица или раскачивающиеся на ветру ветви.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Османы медленно расходились по берегу, крались в вечерней мгле, вслушивались в заупокойную песнь ветра. Прохладное дыхание Стрибога* касалось чёрных кудрей воинов, подхватывало длинные полы кафтанов и, разбиваясь об острые лезвия мечей, рассекалось на тонкие извилистые ленты. Одна из них ускорила свой бег и, свиснув, впилась в шею чужака. Сдавленный хрип сорвался с губ, широкая ладонь обхватила гладкое древко*, а колени впились в каменистый берег. Поверженный забился в агонии. Тюрки встали спина к спине и выставили щиты, укрывая своего стрелка. Лучник всмотрелся во тьму, из которой вылетела славянская стрела. От охотничьего взгляда не ускользнуло движение ветвей, пальцы отпустили хвостовик*, мгновение… и металлическая капля жадно впилась в цель.

Ладонь скользнула по шершавой коре и крепко сжала ветку. Воин, стиснув зубы, оттолкнулся от широкого ствола и приземлился на шуршащий ковёр. Зажав пальцами османское древко и прочертив спиной по могучему телу сосны, он осел на сизую траву.

«А Радмилка бы успела увернуться, — подумал Вятко. — Увидит рану, станет отчитывать… стыдно перед ней».

Его глаза впились во тьму, от которой отделился высокий силуэт. Витязь в два шага поравнялся со стрелком, опустился напротив и, протянув ему сакс, обхватил рукой стремительно пропитывающееся кровью плечо. Лучник сжал зубами рукоять ножа и медленно выдохнул. Ждан рванул стрелу и с силой сдавил пульсирующую рану сложенной вчетверо тканью. Сдавленный рык вырвался из-за деревянной рукояти, меткие глаза спрятались за зажмуренными веками.

— Жить будет, — заключил воин.

— Хорошо, — раздался хрипловатый голос из ниоткуда. — Вятко, на рожон не лезь, поберегись лучше.

Раненный кивнул незримому «духу» и положил дрожащую руку на рану, отпуская от себя Ждана.

— Ждан, бери себе пятерых дружинников обойди осман и ударь со спины. Остальные со мной, — продолжал голос.

— Да, батый, — сказал витязь, поднимаясь с колен.

Он кивнул соратникам и поспешил кануть в лесной бездне, что жадно поглотила их в своём шуршащем пепельно-зелёном мраке.

— Батый, османы уже близко, — послышался шёпот из кроны раскидистого кедра.

— Ждите, — велел голос. — Надобно их ближе подпустить.

Тишина вновь опустилась на плетёный купол спящего дворца, прохладное дыхание Стрибога обвивало древесные колонны, неся в своих ладонях терпкий аромат хвои. Хруст тонких сухих веточек, устилающих земляной пол, выдал осторожную поступь тюрок. Карие глаза впивались в лесной мрак, лезвия мечей отстраняли плети кустарников. Ночные хищники шли по кровавому следу своей жертвы, чувствовали её запах,.. ощущали пульс её загнанного сердца,.. слышали её прерывистое дыхание.

Вятко медленно вытащил нож из сапога и издал стон чуть громче, надеясь, что Ивар не проглядит и успеет выпустить стрелу. Преследователь не заставил себя ждать, и вскоре тень вытянулась рядом с лучником. Глубокие глаза окинули раненного своим холодом. Османец замахнулся мечом, но тут же замер, выронил оружие и повалился на траву, явив стрелу в темени. За его спиной Вятко увидел ещё одного тюрка и мгновенно метнул в него нож. Брюнет, обхватив руками рукоять и пытаясь достать холодный металл из своей шеи, встал на колени, кровь лилась из его рта, вместе с жизнью покидая тело. Османы принялись озираться по сторонам. Ветер вновь вторгся в утопающий в забвении дворец и заставил хромовый шёлк листьев сбросить графитовую пыль наступающей ночи. От липкой тьмы отделились фигуры, свист лезвий тяжёлых мечей разрезал воздух, скупой свет бледного лика Дивии соскользнул с металлического кружева кольчуг. Дружинники приближались к незваным гостям. Захватчики, оскалившись, ринулись в бой.

Демир уклонился от вражеского клинка, схватил противника за горло и сдавил его. Шейные позвонки щёлкнули, и обмякшее тело повалилось на землю. Воевода провернулся, отразил османскую сталь и опустил тяжёлый меч на соперника, разрубив его от плеча до пояса. Холодные озёра батыя следили за каждым из дружинников, острые лезвия ножей вылетали из его рук и вонзались в осман, исписанный рунами клинок пел свою траурную песнь, рисуя в воздухе причудливые фигуры и калеча тела захватчиков. Тархтары, словно читая мысли своего воеводы, загоняли осман вглубь леса, разбивали отряд на мелкие части и не оставляли шанса на спасение.

Отшлифованная морем галька жалобно скрипела под тяжёлой поступью. Доносившиеся до слуха звуки боя и крики соратников, заставляли караульных двигаться к лесу. Увесистый камень рассёк воздух и с глухим стуком впился в висок незваного гостя, повергая его наземь. Командир переступил через недвижное тело соратника и устремил свой взор в извивающийся мрак. От тени деревьев отделился высокий воин и, провернув в руке меч, сказал на османском языке:

— Выбирай, или вы садитесь в свои лодки и гребёте отсюда, либо вы оставляете здесь свои жизни.

— Мы никуда не уйдём, — оскалился тюрок.