— Ага, вижу, — отозвался брат, — и османцы спускаются. Морем придётся до своих добираться. Надеюсь, лучников среди конников нет.

— Кажись, нет, — согласилась Умила, разгребая перед собой воду.

— Но ведь далеко очень, — сказала Любава, оценив расстояние до кромки леса.

— Выбор есть что ли? — прошипела омуженка, — Плыви, давай молча.

Плыли молча, чернявая понемногу отставала, османы в море лезть не стали, но и с берега уходить не торопились, хоть и заметили лагерь тархтар. Волот обернулся к Любаве:

— Устала?

— Сарафан плыть мешает, — пояснила девушка.

— Так сними его, — шипела Умила.

— Как я тебе на плаву разденусь? — вспылила чернявая.

— Влезай мне на спину, Любава, — предложил Волот, подумав, что в море только женской драки ему не хватало.

Девушка предложение приняла, вцепившись в широкие плечи воина. Она видела, как его спутница одарила её укоризненным взглядом, что сильно смутило синеглазую.

— Невеста твоя? — шёпотом спросила она.

— Сестра, — пояснил Волот. — Али не похожи?

— Похожи, — широко улыбнулась Любава, — чем-то.

Ответ витязя почему-то очень порадовал девушку. Было в этом воине что-то родное и непотому что он спас её, а просто сердце ёкнуло и отпускать его не хотело, несмотря на то, что не знала ничего о нём,кроме имени.

— Тебе не тяжело плыть с двумя мечами на поясе и мной на спине? — любопытствовала брюнетка.

— Посильно, — ответил парень, косясь на осман. — Умила, дай мне сакс*.

— Думаешь, они к нам полезут? — нахмурилась девушка.

— Кто их знает, — сказал брат.

Любава видела как вода скрыла золотые волосы, ощутила как тонкие пальцы коснулись её ноги. Вскоре Умила вынырнула, протянула брату нож, который он зажал зубами, изогнулась, вытащила из толщи нож поменьше и тоже сомкнула на клинке зубы. Они поплыли дальше, конники спешились, но сунуться в воду не рискнули. В лагере их тоже заметили. От синих девичьих глаз не смогло укрыться то, как плечистый воин вошёл в море почти по пояс, встречая беглецов. Брюнетка была точно уверена, что Умила при его виде поплыла быстрее, словно он был её единственной надеждой. Видела, как пальцы омуженки вцепились в протянутые руки витязя, как обвили его шею, как он прижимает златовласую к себе, забирая у неё нож. Волот тоже был рад видеть этого парня. Нащупав ногами дно, он выпрямился и спрятал сакс в ножны. Любава соскользнула с его спины, но тут же её с головой скрыла волна. Крепкие руки обхватили точёную талию, подняли вверх и прижали к мускулистому торсу.

— Рано ты соскочила, — улыбнулся Волот, убирая с её лица мокрые пряди.

Незнакомец протянул им руку, которую уставший воин охотно принял и навалился на его плечо.

— Ого, а эту диву вы в морской пене отыскали? — ухмыльнулся он.

— Любава, знакомься — Баровит — друг мой лучший, — сказал Волот.

— Рада знакомству, Баровит, — улыбнулась девушка.

— И я, — кивнул воин и перевёл взгляд на златовласую. — Устала?

— Немного, — кивнула Умила, не отрывая головы от его каменной груди. — Сам-то давно вернулся? Где ты вообще был? Предупредил бы хоть.

— Вернулся недавно, с вестями, всё тебе расскажу. А предупредить мог, но ты так спала сладко, не стал тебя тревожить, — отвечал воин, а потом шепнул ей. — Не уж толь волновалась за меня, Умила?

— Ну, тебя, — фыркнула омуженка и устало ударила его ладонью по груди, вызвав тем самым лишь его улыбку.

На берегу их встретили дружинники, усатый мужчина окинул прибывших тяжёлым взором.

— У вас троих языков нет что ли? — пробасил он. — Сказать сложно было куда вас черти понесли?

— Не серчай, тять, — тяжело дыша, пролепетала Умила, — мы с братом мирян выручили.

— Спасибо вам, — пролепетала Любава.

— А ты, Баровит, тоже спасал кого? — хмурился воевода.

— Я по скалам прошёлся, — отвечал воин, не выпуская из объятий Умилу, — Видел я войско османское у стен Крыма. Пока мы тут малые отряды ловим, они город в осаду взяли.

— Что ты делать будешь?— фыркнул Демир. — Ладно, Умила переодень девку… и сама тоже. Волот, отведёшь её в деревню к родителям. Собираемся!

— Стой, батый, — сказал Баровит, — чего собираться-то, если не знаем о враге ничего?

— Да, нам бы понять, сколько их икак распределены, — подхватила Умила.

— И как в город незаметно пробраться, — добавил Волот, — чтобы жителей из осады вывести.

— Умные все такие, — вскинул руки воевода, — мы тут звездой яркой османам светим, беду на деревню кликаем. В лес поглубжее уйти надобно, прежде чем репу чесать.

— Ааа, — протянула троица.

Махнул на них рукой Демир и пошёл к дружинникам, из толпы вышла светловолосая девушка и, ухмыляясь, направилась к друзьям.

— Отхватили? — злорадствовала она. — То-то. Опять мне сегодня за вас влетело.

— И чего ты ему сказала? — ухмыльнулась Умила.

— Правду, — заявила подруга. — Ладно, пошли переодеваться, хватит мужиков мокрыми рубахами сманивать.

Любава прикрылась руками и поспешила за незнакомкой. Умила, окатив присутствующих холодом своих озёр, буркнула:

— Пущай смотрят, мне не жалко.

Баровит за её спиной показал парням кулак, все всё поняли и принялись собирать вещи. Омуженки отвязали от сёдел сумки и направились в лес, беглянка не отставала. Мокрые вещи с причмокиванием падали на траву, сухие соскальзывали с веток и пытались налезть на мокрую кожу. Девушка с огненными глазами рассказывала Умиле последние новости, свесив ноги с повалившегося дерева.

— Ты чего так подозрительно смотришь на шмотки, чернявая? — неожиданно спросила она.

— Меня Любава зовут, — представилась «гостья». — Это же мужские шмотки.

— А меня Радмила, — улыбнулась девушка. — Ты нос-то не вороти, одевай что дают.

— Никакие они не мужские, — фыркнула златовласая, затягивая ремни на сапогах, — это мои вещи.

Любава расправила на себе рубаху, глянула на обнявшие её ноги штаны, поджала губы.

— Непривычно мне в этом, ноги открыты, рубаха короткая, — бубнила она.

— Правильно, в длинной рубахе драться неудобно, — закатила глаза Умила, закрепив на талии ремень с саблями.

— В порядке всё, ты тут никого таким видом не удивишь, — успокаивала Радмила. — Дружинники к нам уже привыкли, в них твой сарафан больше интереса вызвал.

— Да, но как я в деревне так появлюсь? Там девки так не ходят, — упёрлась Любава.

— Я Волотову рубаху сейчас принесу, — вздохнула Умила, — она тебе как раз по колено будет.

— Ага, и ворот до пупка, — хохотала Радмила вслед подруге.

Синие глаза уставились на омуженку, та улыбнулась:

— Не боись, мы тебе шнурок потуже завяжем.

Умила вернулась быстро и протянула Любаве свёрнутую рубаху брата. На девушке она и прям больше на платье походила, ворот обнажил ключицы, но предчувствуя гнев златовласой, беглянка не проронила и звука.

— Поясом затени и совсем ладно будет, — предложила Радмила.

— На такую фигуру что не надень, всё сядет ладно, — констатировала Умила, завязывая на брюнетке пояс. — Грудь пышная, бёдра круглые, не то, что мы с тобой — кожа с костями.

— Да, — вздохнула Радмила, — мы с тобой только и делаем, что бегаем, по ветвям прыгаем и в седле скачем. Чему тут отложиться можно? Если бы ещё и поесть можно было вдоволь, а то, что успел из котелка стянуть, то и твоё.

— Ладно вам, девки, — сказала Любава, — вам бы жаловаться, одна краше другой.

Девушки вышли из леса, дружинники уже расселись по коням и ждали их. Волот помог Любаве забраться на своего скакуна и повёл его под узды. Синеглазая видела, как воины тронулись к лесу, позвякивая мечами и котелками, как изящно сидят верхом омуженки, как Умила помахала ей рукой на прощанье. Всё-таки добрая эта девчонка, хоть и ворчит постоянно. Волот улыбнулся брюнетке, вызвав в её душе тёплый всплеск.

— Скажи, чего от тебя османы хотели? — спросил он, немного помолчав.

— Моя мать знахарка, — отвечала Любава, — людей лечит. Вот они и хотели, чтобы она за их раненных взялась. Мать отказалась, вот они меня и выволокли из дому, хотели напугать её.

— Понятно, — сказал парень и грустно добавил. — Моя мать тоже знахаркой была. Людей лечила, с Богами и духами говорить могла. Я уже и лик её светлый позабыл.

— Давно её не стало? — робко спросила девушка.

— Мне пять лет было, Умилке три, остались мы только с отцом. Он хороший, лаской никогда не оделял, но матери не хватало... особенно Умиле.