– Ну и ну! Не отличишь вас от настоящих немцев. Куда там!

Такая оценка ободрила нас, значит, маскировались хорошо.

В Ровно мы уже следовали с большей уверенностью. А ну, кто осмелится сказать, что мы не те, за кого себя выдаем! С нами офицер, один вид которого не давал повода для каких-либо подозрений.

Но как мы ни старались придать себе немецкую щеголеватость, когда въезжали в Ровно, лица стали грустными, заметно проглядывало волнение. Еще бы! Это был наш первый визит в город, который мы хорошо знали и где теперь хозяйничали фашисты.

Остановились у брата Николая Приходько – Ивана Тарасовича. Принимая нежданных гостей, он шутил:

– Да ко мне не иначе как вся Германия пожаловала!

День выдался теплый, солнечный, несмотря на то, что октябрь был на исходе. Николай Кузнецов распорядился, чтобы я вместе с ним отправился «знакомиться» с городом, а Шевчук и Гнидюк поискали бы нужных людей. Приходько остался присматривать за лошадьми.

Как только мы оказались на улице, нас сразу оставила скованность. Кузнецов шел уверенным шагом, с достоинством отвечал на приветствия нижних чинов, демонстрировал свое презрение к полицейским, заискивающе сторонившихся перед немецким офицером.

Мы вышли на улицу Гарную, подошли к дому № 16. Николай Иванович пригласил:

– Зайдем.

После обмена паролями Кузнецов предупредил хозяина конспиративной квартиры Домбровского:

– Обо мне никому ни слова, Казимир Иванович. Вы меня не знаете.

– Ясно, – кивнул головой Домбровский. – А квартирой моей распоряжайтесь по своему усмотрению.

– Благодарю. Если кто-либо из соседей спросит, почему к вам заходил офицер, скажете – заказал уздечку. Сведения передадите товарищам, которые к вам зайдут через пару дней.

Возвратились к Приходько с наступлением ночи. По дороге Кузнецов говорил:

– Нельзя мне здесь оставаться. Обратят внимание, что хожу в летней форме. Поедем в отряд, а если удастся, по дороге добудем зимнюю форму.

Заметив мое удивление, Кузнецов успокоил:

– Сюда мы скоро вернемся. Не унывай, друг!

На Кудрянском маяке нас встретила группа из шестнадцати партизан во главе с лейтенантом Маликовым. Рассевшись на подводы, мы направились к шоссейной дороге Костополь-Александрия. Возле неё остановились, надеялись взять «языка» и, если удастся, – офицерскую зимнюю форму.

По шоссе проезжали крестьянские подводы, изредка проходили одинокие пешеходы. Лежа на сухой траве, Кузнецов мял в руке пилотку.

– Что-то их долго нет!

Но вот раздался свист Николая Приходько, что означало «приготовиться». Наши взоры обратились вперед. Подпрыгивая на ухабах, по дороге несся стального цвета «оппель-капитан». Едва машина приблизилась, как в нее полетела граната. Раздались выстрелы. «Оппель» проехал еще метров двести и свернул в кювет. Из него выскочили три офицера и двое штатских. Пригнувшись и стреляя, видимо, для острастки, они побежали в кусты. Мы их не преследовали, а подбежали к машине, взяли там туго набитый портфель, связку бланков и пистолетную кобуру. С этими трофеями поспешили в глубь леса. И вовремя, ибо подъехавшие на грузовиках гитлеровцы открыли интенсивный огонь. Однако причинить нам урон они не могли. Стволы деревьев мешали вести прицельную стрельбу.

Несколько раз переменив направление, чтобы сбить с пути преследователей, группа наша без потерь скрылась в лесных зарослях недалеко от села Озирцы. Место оказалось удобным для просмотра подходов к лесу. Мы начали располагаться на отдых, как вдруг обратили внимание на то, что в воздухе стоит тошнотворный трупный запах.

– Откуда несет? – послышались голоса.

– Сейчас узнаем, – отозвался Михаил Шевчук.

Не прошло и пяти минут, как Шевчук вернулся. Лицо у него бледное, губы плотно сжаты.

– Пойдемте! – позвал он без всяких пояснений.

В ста метрах от поляны, на небольшой возвышенности, поросшей молодыми сосенками, виднелась землянка. В ней вповалку лежали убитые женщина и двое детей – мальчик лет десяти и девочка не старше шести лет. У женщины лица не было видно – сплошное кровавое месиво. Правая рука оторвана выше локтя.

Кузнецов точно ушел в себя. И лишь бледные пятна на лице выдавали его волнение.

– Рвать гранатами женщин и детей! Какие варвары!..

Под вечер группа залегла возле дороги, связывавшей села Озерцы и Адамовку, предварительно заминировав участок. Когда все приготовления были закончены, Николай Иванович тихо мне сказал:

– Замученные женщина и дети бежали из города и спрятались в лесу. Их выследили украинские полицейские, а фашисты растерзали несчастных.

– Когда вы отдыхали, я встретил крестьянина недалеко от нашей стоянки. Он приехал в лес за дровами. От него я все и узнал.

На большаке появился фаэтон, запряженный парой серых рысаков. Кучер едва сдерживал ретивых коней, чтобы те не переходили в галоп.

– Ух, и славные кони! – не удержался от восторга Приходько. – Таких убивать жалко!

– Ты лучше посмотри, какое чучело там торчит, – перебил его Николай Гнидюк.

В светло-зеленой шинели – грузный офицер. Рядом с ним-молодая женщина.- Да это же людвипольский крайсляндвирт! – заметил кто-то из партизан.

– М-да. Это фрукт!

– Тс… Тс… – предостерегающе пронеслось по цепи. Фаэтон подъезжал к заминированному участку. Затаив дыхание, все следили за его приближением к роковой черте. «Сейчас, сейчас!» – отдавалось в голове. Но в решающий момент взрыва не последовало. Галкин не дернул вовремя шнур. Усталый от переходов, бессонных ночей, он вздремнул. Разбуженный треском сухой ветки, Галкин вздрогнул и что есть мочи потянул шнур. Послышался оглушительный взрыв. В воздух поднялись комья земли. Перепуганные лошади рванулись вперед с такой силой, что кучер опрокинулся с сиденья. Никем не управляемые лошади, словно обезумев от страха, неслись, петляя, по дороге к селу Озирцы, унося крайсляндвирта с его перепуганной спутницей.

Огорченные неудачей, партизаны искоса поглядывали на виновника провала операции.

– Сорвалось! – простодушно сказал Кузнецов. – А жаль. – И обратился к Галкину: – За невыполнение приказа в боевых условиях вы должны отвечать.

– Оно-то так, – начал защищать товарища Приходько. – Все же…

– Знаю, – перебил его Кузнецов, – в бою, мол, все бывает… Хорошо, на этот раз Галкина простим. Надеюсь, такое больше не повторится?

– Нет!

Бойцы облегченно вздохнули. Раздались шутки, смех.

– Черт с ним, с немцем! – ворчал Приходько. – Все равно от нас не уйдет. Но какие кони ускользнули! Вот это жаль…

– Поздно сокрушаться, Коля,- подзадоривал его Николай Гнидюк. – Надо было вовремя хватать их за хвосты. А ты – чем хвалился, на том и провалился.

Слова Гнидюка покрыл дружный хохот партизан, в котором громче всех рокотал бас Николая Приходько.

Загорелись первые звезды. По синему небу потянулись длинные белые полосы облаков. В эту позднюю пору наша группа прибыла в отряд.

На всю жизнь я запомнил свой первый рейд с Кузнецовым!

С тех пор прошло немного времени. И вот он пришел сюда, обеспокоенный предстоящим заданием матери. Я с тем же вниманием и обаянием слушал Николая Ивановича, как и в первые дни нашего знакомства. В каждом слове Кузнецова я чувствовал сыновью заботу о благополучии моей матери.

Ранней весной, когда зеленеет трава и воздух напоен ароматом распустившихся почек, легкий туман синеющими и прозрачными клочьями тает над лесом. Утро ощущаешь во всем: и в звонком пении птиц, и в еще не испарившейся ночной сырости, и в солнечных лучах, нежно тронувших кроны деревьев. Человек дышит легко, свободно.

В сопровождении группы партизан под командой капитана Фролова мать с Ядзей Урбанович вышли к ближнему селу Рудня-Бобровская. С ними был и мой брат Ростислав. От места стоянки отряда Медведева до Луцка было почти двести километров. Путь был нелегким, он лежал через леса, непроходимые болота, густые кустарники, Шли ночью, днем отдыхали. Путников обычно сопровождал крик совы или вой волков. После того, как переправились через реки Случь и Горынь, остановились в Киверецком лесу. Отдых был непродолжительным. Бойцы Фролова проводили мать и Ядзю до хутора, где их при-няла на ночлег польская семья.