Отец возвратился домой в плаще
и, повесив его за дверь,
сказал, что купил пианино.
А я не хотел учиться играть.
Отец посулил мне штиблеты.
Мечта моей жизни!
Когда он разулся,
я вытащил из штиблет резинку, розовую и тонкую…
Потом вдруг хлынул ливень.
Служанка набросила отцовский плащ и выбежала во двор.
Когда она в кухню вернулась,- плащ блестел, как стеклянный.
Стеклянный плащ!
Мне понравилось это.
Мне это нравится до сих пор.
Не парикмахер и не поп
Атлет с проворством антилоп
Предпочитал иным забавам
Стих с револьверным барабаном
Кто водку жрет кто ищет хлеба
Левой левой левой левой
Когда Маяковский приехал в Прагу
Я был в костюмерной
В кучерском цилиндре
Который сорвать было невозможно
Это был футуризм
Как и наши недолгие жизни
Как прекрасный скороход
Скакавший на левой ноге
Он слишком серьезен был для поэта
Слишком нервен с квакушами
И что бы только могло случиться
Будь жених и невеста из одного теста
Стыд
Рождает ненависть
Подобно слонам он ни перед кем не сторонился
Чем выше небо тем однотонней
Особенно в баре
Где восхищаются чарльстоном
Но он помнил как его пляшут в Гарлеме
Любил пальмы равно и картошку
И Маяковский мертв
Он который в одиночестве плакал
Оба мы это прекрасно знаем
Какой прекрасной нам кажется Прага
Когда один из них приезжает
Погребки поднятые вверх дном квартиры
И Влтава пленительна словно банщица
Едем ночью
И на каком-то углу Маяковский машет шляпой
Бросаюсь стремглав
В стихи неопределимые как ночь
И Прага продолжает жить
Прелесть блондинок в сосисочных
До чего же красивы работницы
А мы и не замечали
Идешь и разговариваешь
Разбегаются перспективы
Красивые и потертые
Как твой коричневый пиджак
Знаю дом на окраине
Мы похожи друг на друга
Как поэзия на реальность
А реальность на свою сводную сестру поэзию
Не парикмахер и не поп
Атлет с проворством антилоп
Предпочитал иным забавам
Стих с револьверным барабаном
Кто водку жрет кто ищет хлеба
Левой левой левой левой
Я знаю край на свете
близ северного льда.
Туда с тобою вместе
уедем навсегда.
Нет, то не край за морем,
пустых иллюзий брег,
где, нищетой заморен,
свободы жаждет негр.
И не растут там пальмы,
и нету там секвой,
и не поют там псальмы
в честь девы пресвятой.
То край привольный, дивный,
то край, где нету зла,
и ты была б счастливой,
когда бы там жила.
Там труд очеловечен
и всем доступен труд.
Подобно птицам певчим
там любят и живут.
Там нет господ и нищих,
хозяев нет и слуг,
там черный пласт землищи
отваливает плуг.
Там преобразованье
природы и сердец.
Там слышно песнь чабанью
и блеянье овец.
Я знаю край, где правит
мудрец с крестьянским лбом.
Там юность не лукавит.
Пойдем туда, пойдем!
Я вдруг хочу бродяжить,
я снова жить начну.
Увидим лес и пажить,
блаженную страну.
Не плачь! Настало время!
Да сгинет старый мир!
Там вырастает племя,
исполненное сил.
Довольно разговоров!
Уедем в этот край.
Лишь в счастье миллионов
веселье, радость, рай.
С богом! Ну что ж! Как ни странно, мы оба не плачем.
Да, все было прекрасно. И больше об этом ни слова.
С богом! И если мы даже свиданье назначим,
Мы придем не для нас – для другой и другого.
С богом! Пришла и ушла – как перемена погоды.
Погребального звона не надо – меня уж не раз погребали.
Поцелуй, и платочек, и долгий гудок парохода,
Три-четыре улыбки… И встретимся снова едва ли.
С богом! Без слов – мы и так их сказали с избытком,
О тебе моя память пусть будет простой, как забота,
Как платочек наивный, доверчивый, как открытка,
И немножко поблекшей, как старая позолота.
С богом! И только не лги, что меня полюбила
Больше всех остальных… Все же легче нам будет в разлуке.
Пусть что будет – то будет, что было – то было.
И тобою и мной к новым судьбам протянуты руки!
С богом! Ну что ж! В самом деле! Ну да, в самом деле.
Мы не лжем, как врачи у постели смертельно больного,
Разве мы бы прощались, если б встретиться снова хотели?
Ну, и с богом! И с богом!… И больше об этом ни слова!