— Конечно, по яйцам он заслужил, но ты все сделал грамотно. Молодец.

Никто из противной стороны на суд подавать не стал. Отца Жилина вместе со скандально прославившимся отпрыском отправили служить в другое место.

Дело закончилось тем, что был подготовлен приказ по дивизии, в котором указывалось, что «действия патруля, в основном, были адекватными, поскольку существовала реальная угроза жизни патрульных…Однако, начальник патруля не сумел найти другого решения и избежать стрельбы в центре поселка…Одним из неприятных последствий стало легкое ранение подростка и ранение средней тяжести гражданина Жилина. Кроме того, одна из пуль попала на территорию двора гражданки…, проживающей вблизи места произошедших событий, и на смерть поразила свинью…». Действительно одна из пуль, каким-то замысловатым образом нашла и поразила бедное животное.

Когда Виктор пошел к хозяйке извиняться за погибшую свинью, то во дворе его встретило веселье — на столе жареная свинина и самогон. Хозяин встретил Виктора радушно — сам из бывших технарей:

— Молодец, как ты умудрился так метко ее подстрелить? Наповал! А мы вторую неделю ищем, кто бы нам ее зарезал, но все не можем найти специалиста, который взялся бы за это «живодерство».

Казалось бы, что для Виктора все завершилось благополучно. Однако, начальство им было недовольно. Из-за него начальник и комендант гарнизона получили взыскания за недостатки в организации патрульной службы. А замполит — за плохую работу с местными органами власти и не принятию мер по культивированию у гражданского населения поселка уважительного и дружелюбного отношения к военнослужащим и к армии в целом.

Замполит вызвал Виктора на беседу и прямо заявил, что постарается от него избавиться:

— От тебя одни неприятности. Мог бы поговорить с ребятами, а ты сразу за пистолет. Нужно крепко подумать, можно ли тебе оружие доверять.

— А какие еще неприятности?

— Да вот, и в училище у тебя с местными комсомольцами проблемы были. Да и у нас в части ты уже отметился взысканиями.

Виктор понял, что в его «досье» тщательно вносятся все его огрехи, и что сегодня оно характеризует его далеко не в положительном свете. Хотя ничего недостойного или нечестного он не совершал. Скорее, наоборот. Да, за офицерскую честь он готов постоять всегда! Может быть решительнее, чем другие. А это беспокойство для начальства. Их устраивает болото. Не потому ли к офицерам сегодня уважение потеряно? Если сами офицеры себя и свою службу не уважают.

Алик вернулся с дежурства. Четверо суток в дежурном звене. Летчиков держали потому, что они свой месячный налет вылетали. А самолеты? Да потому же. У каждого почти выработан ресурс двигателя. У кого остался час, у кого два, у Алика самолет вообще нельзя выпускать в полет, у него двадцать минут, и двигатель — на замену. А двигателей нет. Сколько же у Виктора? Вчера заполняли формуляры. Налет двигателя девяносто часов. Самолёт пока еще полетает часов семь-восемь, потом — в дежурное звено.

Налили по полстакана:

— Скажи, Алик, только честно. Как ты ко мне относишься?

— А что случилось?

— Да, ничего, просто хочу от тебя услышать.

— Ну, как? Ты же мой друг. Знаю, что на тебя всегда положиться можно. Как говорится, в разведку бы пошел. Если хочешь знать — ты выдающийся. В смысле: таких, как ты — мало.

— Вот, и я себя считаю человеком приличным. Так почему же наше начальство, вот замполит, например, считает наоборот — мне доверять нельзя, от меня все неприятности. Кому? Ему? Или делу, армии, авиации? Почему мы, считай рядовые в авиации, больше болеем за дело? А они — больше за свои задницы, за свою карьеру. Да, не за карьеру даже, а чтобы по служебной лестнице выше залезть, и больше хапнуть.

— Дурак, ты, Витёк. Хоть и хороший парень. Да, дурак. И я — дурак. А они умные. Вот смотри, какая она судьба технарская: два года ты ходишь лейтенантом, через год получишь старшего. Если очень сильно повезет, лет через десять станешь капитаном. И до сорока лет твой цех — аэродром, твоя крыша — небо. Твоя работа — крути гайки, лежа почти голой задницей на мерзлой земле. Твоя норма питания — прямой путь к гастриту и язве желудка. В сорок лет тебя вытолкнут на гражданку с кучей болезней и с мизерной пенсией. Преданность делу? Офицерская честь? Все это в нашей стране только на словах. Да ты о себе подумай. Вот ты мечтал стать летчиком. Не удалось. Так брось эту рабскую лямку тянуть, любым способом брось. По болезни. По-пьянке, наконец. Нас по-доброму не отпускают, значит им выгодно нас эксплуатировать. А, ты, глядишь, еще сможешь прорваться. Все-таки, ты парень крепкий, особый.

— Да, и с бабами мне не везет.

— Да откуда здесь бабы? Ты видел местных папуасок? А захочет ли, кто-нибудь приехать сюда жить после города, с образованием? Вон, Светка к тебе приезжала — только неделю и выдержала. А ты знаешь, как устраивают свою жизнь мудрые пескари нашего болота?

— Кто, например?

— А тот же Борька из второй эскадрильи или вон Санька — еще двадцати пяти нет, а уже сориентировался: нашел себе вдовушку. Правда, на десять лет старше, зато с домом, хозяйством. Живет без забот и при хорошем питании. Выйдет на пенсию — опять при деле, при хозяйстве.

— Нет, Алик, такая жизнь мне не по нутру.

— Так ведь, и я о том же. Тебе что-то делать нужно. Уходят годы.

Вот такой разговор получился. Связано ли это было с этим разговором, но после него Виктору стали сниться кошмары. И вперемежку с ними странные сны, в мельчайших подробностях имитирующие события, которые вполне могли сойти за реальные.

Первый раз ему приснились ночные полеты. Он никак не может найти свой самолет, ищет его по всему аэродрому. А спросить у инженера эскадрильи не решается. Так и бродит по аэродрому, обходя все стоянки. Бежит к финишу, когда на посадку идет очередной самолет. И опять это не его самолет. Неужели он не вернулся из полета? Почему же не закрывают полеты? Становилось страшно. Никак не мог вспомнить летчика, который должен был сегодня летать. Направился на СКП (стартовый командный пункт) и в этот момент проснулся. Весь в поту, с бешено колотящимся сердцем.

Через несколько суток сон повторился. Скорее продолжился. Он по-прежнему искал свой самолет. А потом вдруг понял, что он не на своем аэродроме. Самолеты нашего полка, и люди тоже, но аэродром не наш. Он вспомнил! Это тот запасной аэродром, на который они летали с комэском на спарке. Когда комэск дал «порулить». Вдруг видит, что к нему от СКП бежит дежурный руководитель полетов и орет:

— Ты где пропадаешь? Тебя комэск на старте ждет. Бегом. — Он побежал. Действительно на старте стояла спарка, борт 51 — та самая. Двигатель уже работал. Виктор с разгону взлетел по стремянке и плюхнулся в переднюю кабину. Комэск ему что-то кричит и грозит кулаком. Но Виктор не слушает. Он деловито приступает к своим обязанностям пилота: закрывает фонарь, пристегивается, включает необходимые тумблеры. Температура двигателя, обороты — норма. Давление в гидравлике, воздух, кислород — все в норме. Докладывает:

— Курсант Соколов к вывозному полету готов. Мелькнуло в голове: почему «курсант», почему «к вывозному»? А черт с ним! Может, сойдет за вывозной?

— Давай Сокол, проси взлет, — это комэск.

— Я полсотни один, прошу взлет.

— Полсотни один, взлет разрешаю.

А дальше во сне повторились все, до мельчайших подробностей, нюансы того — прошлого реального полета, когда они с комэском перелетали на запасной аэродром. Только теперь комэск сразу доверил ему все управление в полете и даже — посадку.

— Товарищ командир, разрешите получить замечания.

— Нормально. Над посадкой нужно работать. У тебя «мандраж». А чтобы этого не было, запомни основные правила: не теряй скорость на заходе, не затягивай с выравниванием — как только увидишь, что полоса под тобой, РУД (ручка управления двигателем) — на малый газ и ручку на себя. Запомни: РУД — сразу, резко, а ручку плавно, но не затягивая. Перед касанием полосы две — три секунды протяни горизонтально. А ведь он эти слова слышал, однажды, на разборе полетов в классе летного состава.