— Ах ты, бесстыдник! — ответила она грудным голосом. — Прости, Питер, я не знаю. А папа не рассердится?
— Ему незачем об этом знать.
В этот момент я возился с молнией на ее юбке. К сожалению, молнию заело.
— Давай разденемся оба. Я тоже хочу стоять перед тобой обнаженным, чтобы между нами не было никакого притворства.
Тут Лора, с интересом наблюдавшая за моей возней с молнией, просто откинулась на спину и застонала:
— О, Лора Уилкинз, какого черта ты вляпалась в эту чертовски глупую и чертовски нелепую историю? — А потом, без всякого перехода: — Дай мне, я сама. Да, я думаю, ты убедил меня отдать тебе свою девственность. Мне надоело быть девственницей. Давай скинем с себя одежду и трахнемся!
Мы начали раздеваться, стоя друг перед другом. На Лоре был корсет, и его лямки глубоко врезались в ее полные плечи. Я уже воображал себе ее тело, но эта деталь все испортила. Я опустился перед ней на колени, и я не играл, когда расстегивал резинки и бормотал нежные слова, обращаясь к ее великолепным ногам. Потом я поднялся, чтобы поцеловать ее, а она пробежала пальцами по моим ребрам.
— У тебя потрясающее тело, — удивленно сказала она. — Совсем как у танцора фламенко. Неужели в таком тощем теле есть место для сердца?
Потом Лора добавила:
— О, Питер, ты будешь со мной нежен, правда?
Когда я вошел в нее, тело ее сводили судороги смеха.
Лора здорово трахалась — нет, я скажу это поточнее. Она потрясающе трахалась. Она знала такое, что Салли и во сне не снилось, и некоторые из этих штучек были и в самом деле классными. После секса Лора вытащила сигареты. Я никогда раньше не видел, чтобы она курила.
— Что ж, это мы похерили — подходящее выраженьице, — сказала она. — Вряд ли Магистр будет доволен.
— А ему обязательно об этом знать?
— Если только Айвасс в ближайшие сутки не поразит его слепотой — узнает, будь спокоен. Он прочтет об этом в моем дневнике. Точно так же, как Фелтон прочтет об этом в твоем. Возможно, они даже сверят наши записи.
— Н-да, — (Я думал, что Лора сохранит подробности сегодняшней встречи в тайне. Глупо, конечно, но мне так показалось.)
— Скажи правду и посрами Дьявола, — произнесла Лора. — Вот что, хотя, по правде говоря, я ни разу не видела посрамленного Дьявола.
Лора быстро оправила юбку и привела в порядок волосы. Видя мое вконец перепуганное лицо, она позволила себе едва заметно улыбнуться.
— Все получилось не совсем так, как было запланировано. Но так или иначе сегодняшняя встреча нас сблизила. Надеюсь, скоро ты привыкнешь видеть во мне свою новую мать.
— Моя мать умирает.
— Я знаю. — Она помедлила в дверях, — Будь я на твоем месте, Питер, я бы не стала сразу ложиться спать. Лучше, если ты все опишешь в своем дневнике сейчас, пока каждая деталь еще свежа в твоей памяти. Дневнику ты должен доверять только правду. Тех, кто не делает этого, Ложа наказывает безжалостно. Поверь своей новой мамочке.
Я на самом деле сел за дневник и довел записи до настоящего момента. Была уже глубокая ночь, когда я смог наконец завести будильник и отключиться.
5 июня, понедельник
Я отправился на конференцию в Лидс самым ранним поездом. Пропустил только приветственную речь и пару коротких докладов. Майкл тоже был на конференции, и за кофе нам удалось поговорить. Мне пришлось объяснять насчет моего нового адреса, и хотя я постарался напустить побольше тумана вокруг Хораполло-хауса, Майкл просек, что я связан с какой-то оккультной группой, и принялся язвительно над этим подшучивать.
— Все эти эзотерические конторы только и думают что о деньгах. Смотри, обдерут тебя как липку.
— Думаю, что в моем случае все несколько иначе, Майкл. Даже можно сказать — совсем наоборот.
— Ты сам себе яму роешь, — пожал он плечами, — Пожалуй, это могло бы представлять интерес с социологической точки зрения. Ты мог бы сделать доклад на тему «Динамика поведения коллектива в ложе оккультистов Северного Лондона» или типа того.
— Нет, Майкл. Я отношусь к этому очень серьезно.
— Глупо. Что ты с этого будешь иметь? Если эти люди действительно обладают поразительной мистической силой, то почему они не правят миром, а охотятся за легковерными молодыми студентами?
— А откуда нам знать, что они не правят миром? — возразил я. — Внешний облик не всегда совпадает с внутренним содержанием.
И все же последнее слово осталось за Майклом.
Мой доклад поставили на конец дня. Пожалуй, я слишком тараторил, но в целом все прошло нормально. Никто не понял, что я говорил, поэтому и вопросов не было, так что, по крайней мере, в этом смысле доклад удался. По мне так лучше остаться непонятым, чем отвечать на каверзные вопросы. Предполагалось, что все мы будем говорить о «когнитивном диссонансе» в обществе, но, похоже, никто из нас не представлял себе, что это такое. Я чувствовал себя жутко молодым по сравнению с остальными учеными, прибывшими на конференцию. Полагаю, я молод, чтобы претендовать на доктора социологии. Конференции всегда проходят в страшной суматохе, и у меня не было даже минутки подумать о ночном визите Лоры или о маминой болезни. Отчасти я чувствовал себя виноватым оттого, что я сейчас не в Кембридже, с родителями. Однако Ложа, по крайней мере, хочет, чтобы я двигался вперед и поощряет мою работу, тогда как папа не воспринимает мои занятия всерьез. Народу была уйма, и мне пришлось провести ночь в спальном мешке на полу в преподавательской.
6 июня, вторник
Проснулся оттого, что замерз и все тело ломило. Решил провести большую часть дня в Лидсе, беседуя со своими коллегами и копаясь в фондах факультетской библиотеки. Лидс — холодный, хмурый город. Вернулся в Лондон поездом, было уже слишком поздно, и на ужин в Хораполло-хаус я уже не успел. Поэтому сразу без сил свалился в кровать. На этот раз один.
7 июня, среда
За завтраком искал глазами Лору, но ее не было. Будет ли у нас еще случай поиграть в девственницу и соблазнителя?
Сегодня утром я для сравнения отправился на другую игровую площадку. Коренастые агрессивные малыши, носившиеся по площадке, напомнили мне картину Брейгеля, изображающую карусель на какой-то сельской ярмарке. Поводы, по которым столетия назад проводились ярмарки, давно позабыты. Но сейчас перемена, и на полчаса мир переворачивается вверх тормашками. Не думаю, что мне хотелось бы оказаться в толпе этих зловредных маленьких монстров — низкорослых воплощений насилия и безумия. Я вижу, как маленькие задиры теснят в угол намеченную жертву, и слышу ритмичные издевательские крики: «Вот тебе, вот тебе, вот тебе», — и меня всего передергивает. Фелтон меня все спрашивает, почему я не могу найти площадку поближе к Швейцарскому Коттеджу. Думаю, это неплохая мысль, вот только у меня уже столько заметок по игровой площадке в школе Св. Иосифа.
На обратном пути в центр я видел заголовки газет о нападении Израиля на Египет и ближневосточном военном конфликте в целом. Я вспомнил, как Фелтон говорил, что, по предсказаниям пророков, Дамаск — место рождения Антихриста. Возможно, это начало Апокалипсиса. Мне нужно заехать на вторую примерку смокинга (на сей раз без Гренвилля). Маленький человечек так и сяк прикладывает к моему телу куски материи. Ненавижу эту черную хламиду, которую он для меня шьет. Я чувствую себя в ней как в саване. Возможно, мой смокинг будет как раз готов к концу света, тогда и надену. Безупречно одетый, с бокалом шампанского в руке, я буду смотреть, как с небес изливаются потоки огня. (Несколько месяцев назад мистер Козмик мне сказал, что, по его расчетам, конец света придется на среду. Я подумал над этим немного, а потом спросил его почему. Он ответил: потому что это разобьет неделю на середине.)
После примерки я решил, что на сегодня с меня хватит, и вернулся в Хораполло-хаус. Там было непривычно безлюдно. И я решил обследовать здание — не жилые комнаты, разумеется, ведь, в конце концов, я не шпион, а жилец. Поэтому я ограничил свое обследование местами общего пользования и теми участками дома, которые ни для чего определенного не предназначались. Попросту говоря, я решил осмотреться в своем новом доме. Несмотря на невинность моих намерений, я воображал себя дерзким учеником чародея, решившим воспользоваться отсутствием своего учителя. С широко раскрытыми глазами ученик на цыпочках пробирается из комнаты в комнату, распахивает двери и видит чудо за чудом, причем в каждой последующей комнате — чудеса еще чуднее прежних. Наконец он доходит до последней двери. Он знает, что ему не следует к ней приближаться, но дверь распахивается сама собой, и охваченный ужасом ученик видит комнату, полную обнаженных тел, свисающих с крюков для мясных тут. И только на одном крюке нет тела…