После банкета, который был организован в честь спортсменов, — обильного кавказского угощения и танцев, европейских и национальных, — гостей отправили отдыхать; им были предоставлены двухместные номера в новой гостинице.

Утром Виктора разбудила Надя. Жена была чем-то озабочена.

— Пришел к тебе начальник отделения милиции. — Именно так и сказала, а не Тариэл Хачури, или просто Тариэл, друг семьи, названый брат Виктора.

— Чего это с утра пораньше?

— Не знаю. Он встревожен.

— Уж не сбежали ли наши гости? — попытался было Виктор пошутить. Зевнув, он потягивался спросонья в постели.

— Виктор, человек ждет, — напомнила Надя.

— Слушаюсь, моя милая фея. — Но вместо того чтобы надеть брюки, которые были переброшены через спинку рядом стоящего с кроватью стула, Виктор потянулся к жене и, обхватив ее за талию, привлек к себе.

— Ну, Виктор… — Других слов жене он не дал произнести — поцеловал ее в губы, уложив в постель; а когда она высвободилась, стала выговаривать с нарочитой строгостью: — Полуношник. Ждала-ждала и — уснула.

— Сегодня вечером тебе не придется меня ждать, — заявил он с интригующей значимостью. — Что мне немцы! Сбегу от них к моей любимой фее.

— Посмотрим. — Надя встала и, поправляя волосы, напомнила еще раз: — Ступай. Нехорошо.

Тариэл Хачури был в милицейской форме, но без головного убора, что делало его менее строгим; он сидел за небольшим столом в просторной кухне и переговаривался с матерью Виктора, которая готовила кофе — приятный аромат струился от плиты.

— Моя милиция меня бережет, — заговорил Виктор шутливым тоном. — Чем же я провинился, брат? Или гости дружественной нам Германии дали за ночь деру?

— Погоди, сынок, — оборвала мать, ставя на стол кофейные чашки и блюдца. — У Тариэла очень важный разговор. — Она стала разливать кофе.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Понимаешь, всю ночь проворочался, не мог спать. — Тариэл выглядел усталым, как после трудного ночного дежурства.

— Говори, я слушаю, — поторапливал Виктор.

— Этот немец, светловолосый, Конрад, кажется? На того офицера похож. Точь-в-точь.

— На кого? — удивился Виктор, словно плохо расслышал.

— Ну, помнишь, я тебе рассказывал, — громче заговорил Тариэл, и его смуглое симпатичное лицо показалось Виктору обиженно-строгим. — Тогда, в восемнадцатом году, деревню нашу сожгли интервенты. Немецких разбойников вел офицер.

— Ты считаешь, что это тот самый? — переспросил Виктор насмешливо.

— Нет. Ты меня не так понял, — возразил Тариэл. — Тот офицер и этот очень похожи. Как две капли воды. А что, если этот самый Конрад его сын?

— Допустим. Ну и что с этого? Да мало ли кто на кого похож? — Не понятно, с какой стати стал Виктор горячиться. — На свете встречаются даже двойники. У Виктора Гюго есть такое произведение…

— Боже! А если он на самом деле его сын? — вмешалась в разговор мать; она подвинула к Тариэлу поближе небольшую чашечку кофе. — Приехал с каким-нибудь заданием, — стращала она, явно повторяя слова Хачури, высказанные, по-видимому, им до того, как появился Виктор.

— С каким, мама?

— Вот ты и разузнай, — в тон сыну ответила она. — И если что, пусть катится…

— Может быть, у него самого спросить? — не принимал всерьез Виктор. — С каким, мол, заданием изволили пожаловать к нам? Что вас интересует? Ценные руды Кавказа? Стратегические дороги? Военно-Грузинская, Военно-Осетинская? Как отсюда выйти к Черному морю? Пожалуйста! Лучше всего через Ларису, раз-два — и вы в Сухуми. Кстати, ваш папаша, уважаемый Конрад, уже бывал в этом высокогорном селе. И представьте, чудом унес оттуда ноги.

— Ты напрасно утрируешь, братишка, — мягко поправил Виктора Тариэл; он и мать переглянулись, как два заговорщика, единомышленника. — Не исключено, что он, да и его товарищи, приехал совсем не ради нашей кавказской экзотики. И Эльбрус им нужен постольку-поскольку…

— Тогда отменим экспедицию в горы! — кофе остывал, но Виктор даже не притронулся, а лишь смотрел в чашку, в которой исчезла пенка, — Выпроводим их к чертям. Скажем: не видать вам Эльбруса, Военно-Грузинской дороги, побоку достопримечательности. Ауфвидерзейн! Уезжайте!

— Послушай, я тоже даю отчет своим словам, — заговорил Тариэл с досадой, его большие карие глаза смотрели сердито. — Мы тоже не все можем. Буквально в августе подписан в Москве советско-германский договор. И что же? Мы будем тут свою самодеятельность устраивать? Нет, конечно. Программу мероприятий отменять не надо. Никто тебе этого не предлагает. Только будь внимателен, и все.

— Дружба так не делается, Тариэл, — не соглашался Виктор. — Постоянно с оглядкой — так нельзя. Может быть, еще и в туалет водить их за руку?

— Я не думала, что ты такой упрямый, — осудила мать; они с Тариэлом снова переглянулись.

— Хорошо, братишка, попробую по-другому, — вымолвил Хачури уступчиво: решил, очевидно, воздействовать на Виктора иным способом, чтобы убедить. — Как ты думаешь, почему я пошел в милицию?

— Не знаю. Не думал об этом. Мало ли что кому нравится. А на самом деле — почему? — заинтересовался Виктор.

— Потому что своим долгом посчитал! — произнес Тариэл просто, доверительно, и дальнейшие признания его прозвучали убежденнее и весомо. — Клятву дал себе после гибели твоего отца, Алексея Викторовича, который был для меня больше, чем отцом… Это наши милиционеры тогда дурака сваляли. Дали возможность мерзавцу, ярому врагу Советской власти Амирхану Татарханову, разгуливать на свободе. Да и кто тогда служил в милиции? Не было у нас тогда настоящих оперативников. Если честно, мы, комбинатовские комсомольцы, лучше наводили порядок. Нет, Виктор, — добавил он, — ты не подумай, что если я милиционер, то норовлю в каждом иностранном типе увидеть что-то подозрительное. Нет. Просто ошибаться нам никак нельзя. Одна ошибка может потянуть за собой другие. Еще большие. Слишком дорогими бывают потом потери.

Виктор расхотел почему-то возражать; в доводах Хачури он усмотрел много такого, что наводило на тревожные мысли — в каких бы дружественных отношениях ни был Советский Союз с Германией, нельзя забывать: немцы продолжают вести агрессивную войну в Европе. А есть ли гарантии, что завтра, захватив малые государства, фашисты не плюнут на договор и не направят оружие против СССР? Сколько волка ни корми, он в лес смотрит.

Вспомнился Виктору отец. Виделся он с ним редко: вставал утром — отца уже нет дома, ложился — его все еще не было. Приходил с работы поздно, уставал. Забот у него — выше головы: поскорей закончить строительство комбината, начать добычу ценных руд, которых ждет страна, а о самом себе, о семье не хватало времени подумать…

— Мы потеряли самых близких людей. — Тариэл подводил разговору итог. — А если будем все вместе хлопать, как ослы, ушами, то можем однажды лишиться и Родины.

Не выходил из памяти разговор о Тариэлом: нет, Виктор не устраивал за немцами слежек, но время от времени ловил себя на том, что стал придирчивее относиться и к себе, к своим словам и поступкам, и к гостям, молниеносно реагирует на их малейшую неискренность.

Незадолго до восхождения, после плотного завтрака в кафе гостиницы, затеяли оживленную беседу, и возникла она не преднамеренно, а стихийно и сразу же заинтересовала иностранных спортсменов. Заговорили за столом о том, когда зародился альпинизм как самостоятельный вид спорта.

— Как и когда началось покорение Эльбруса? — спросил Карл.

— Год двадцать девятый, век девятнадцатый, — ответил Виктор с улыбкой. — Отправилась экспедиция, но высшей точки вершины достиг тогда один только проводник — кабардинец Килар Хачиров.

— Если учесть, что на этот раз проводником будешь ты, Виктор, — изрек Карл, — то понятно, кому быть наверху!

— Горы есть горы! — вымолвил Виктор, как бы оправдываясь. — У них свой характер, своя проверка человека на прочность…

— Хорошую перспективу нарисовал нам Соколов, — отметил Конрад, сохраняя, однако, внешнее спокойствие.