— Восхождение на Эльбрус — это школа мужества! — сказал с пафосом Виктор. — Лишь покорив самую высокую кавказскую вершину, можно мечтать о Тянь-Шане, Памире, Гималаях.

— Виктор нас вначале ошпарил кипятком, а потом бросил в ледяную воду, — высказался Конрад.

— Это он закалял нас, как металл, — взял Виктора под защиту Карл. — Скажу о себе — я готов. С тобой, Виктор, пожалуйста!

Комбинат выделил автобус, и после завтрака отправились по Военно-Грузинской дороге. Доехали до Дарьяльского ущелья и остановились. Поднялись к гранитному валуну, называемому в народе «ермоловским камнем». Рассказывали горцы о том, что на этом камне вроде бы русский генерал Ермолов подписал мирный договор с дагестанским ханом. Конрад бросился со своей неизменной «лейкой» фотографировать величественный ледниковый валун.

Что-то вдруг Виктору стало не правиться в поведении гостей: показалось, что они проявляют излишнее любопытство к дорогам, ущельям, рекам, долинам и даже к «ермоловскому камню». Более пристальней наблюдал за Конрадом: каким-то неестественным, нарочитым показалось его веселье, а восторженные слова — не искренними. «Ну что ты носишься со своей «лейкой»?! — хотелось спросить его. — Что ты все фотографируешь и фотографируешь без конца? И то, что нужно, и то, что не нужно, — щелк да щелк. Неужели тебе все это правится? Все интересно на самом деле? Остановись, угомонись…»

— Наш Виктор что-то загрустил, — обратил внимание Карл Карстен на смену настроения проводника. — Свалились мы тебе на голову как снег. А у тебя свои дела. Так?

— Он скучает по молодой красивой жене, — пошутил Конрад.

«И я, оказывается, нахожусь под пристальным наблюдением гостей, — подумал Виктор. — Это надо учесть и быть осторожней».

— Нет, нет, все нормально! И дела, и жена подождут.

И Виктор, взобравшись на скалу, с жаром продекламировал:

— Это Лермонтов? Хорошо! — Карл, видать, был доволен переменой, которая произошла с Виктором.

«Так ли это? — что-то и о Карстене мешало Виктору думать хорошо. — Неужели и у него далекие от спорта задачи?»

Конрад же продолжал самозабвенно фотографировать и восхищенно восклицал:

— Яволь! Очень интересно. Красиво. Зер гут! — Он и Карл свободно говорили по-русски. — Когда вернусь в Германию, — продолжал Конрад, — непременно расскажу своим соотечественникам. Удивительный край! Швейцария. Цюрих. Я сделаю сотни фотографий. Пусть смотрят, как здесь красиво. Зер гут! К вам будут приезжать много туристов.

«А что ты скажешь, чудак, когда мы поднимемся в высокогорное селение Ларису? — усмехнулся про себя Виктор, обретая как бы прежнее, менее настороженное, без подозрений, расположение к гостям. — Наверно, там, в Ларисе, он, Конрад, лишится от сказочного великолепия дара речи: живописнее этого уголка не найти на всем белом свете!»

Проезжая мимо сторожевых башен, Конрад осведомился:

— Я слышал, на этих башнях горцы зажигают костры, когда оповещают друг друга об опасности. Это так, Виктор?

— Да, — отозвался он и спросил: — Вы интересуетесь Кавказом? Бытом горцев, да?

— Кавказ — удивительная страна! — неопределенно ответил Конрад.

Вернулся Виктор с гостями довольно поздно; задержаться пришлось и в гостинице.

— Виктор, я никогда не забуду эту поездку, — произнес Карл Карстен с искренним восторгом; он, будучи навеселе, неуклюже топтался перед ним.

Дело в том, что в животноводческом совхозе имени Алексея Соколова, куда Виктор возил во второй половине дня немецких спортсменов, встретили их по горскому обычаю, не только хлебом и солью. За столом ходили бездонные рога, одним из которых можно было напоить, пожалуй, сразу всех гостей. А тут требовалось осилить одному — класть на стол нельзя, пока не выпил до дна. К таким дозам, естественно, немцы не были привычны и быстро захмелели.

В гостинице каждому гостю хотелось сказать Виктору что-то приятное; подходили к нему, торжественно пожимали руку, благодарили за приятно проведенный день.

— По-кавказски! Зер гут!

И конечно, клялись в дружеском расположении к нему.

— Виктор, — трезвее других был Конрад, — скажи, Алексей Соколов — твой папаша? Он — герой революции? Наверное, очень приятно бывать в том хозяйстве?

— Конечно, — смутился он.

— Интересно! Очень интересно. Совхоз имени Алексея Соколова, а ты — Виктор Соколов, — искренно удивлялся Конрад. — А чем мы прославимся? Кто о нас будет помнить? Что назовут нашим именем? И назовут ли? — Он твердой походкой направился к себе в номер.

…Дома было тихо. Горела над кроватью Нади ночная лампа. Она отложила книгу, когда Виктор переступил порог спальни.

— Обманщик, — выговаривала жена с нарочитой строгостью. — Не ты ли обещал прийти сегодня пораньше!

— Прости, милая, так получилось, — стал он оправдываться. — Ты ведь знаешь, из совхоза не просто вырваться.

Виктор снял пиджак, развязал галстук и добавил:

— Представляешь, горцы накачали немцев так, что они на ногах еле стояли.

— Какой ужас! — посочувствовала Надя. — Как же ты?

— Мои слова на горцев не действовали, — махнул рукой Виктор. — «Что они за мужчины, если не могут выпить хотя бы один рог! Почетный!..» А тостов, ты же знаешь, уйма!

— А у меня… — начала было Надя и замолчала, таинственно улыбаясь. — Никак не могла тебя дождаться, чтобы сказать. У меня… — Она невольно коснулась рукой своего живота.

Виктор засмотрелся на жену, залюбовался ею, что-то новое обнаружив в ней: необыкновенно нежным светом засветились ее крупные серые глаза.

— Наденька, это правда? — Он присел на край кровати, казалось, ноги ослабли от волнения.

И когда жена закивала, довольная и смущенная переполнившей ее радостью, он стал целовать ее в щеки, губы, в лоб.

— Алексей Соколов! — Виктор вскочил и объявил. — Неистребим твой род, отец! — Глаза его горели. — Наследник.

— Погоди еще, родной. А может быть, дочь.

Виктор как будто не слышал жену.

— Мама знает? — спросил он.

— Нет, я тебя ждала…

— Ясно!

— Куда ты? Утром скажем. Она спит.

— Разве можно такую весть таить до утра!

— Сумасшедший. — Она нежно смотрела на него.

…На третий день пребывания немецких спортсменов на Кавказе Соколов, оговорив предварительно весь предстоящий маршрут, пригласил некоторых альпинистов, желающих принять участие в экспедиции. Группа отправилась штурмовать Эльбрус.

Неожиданно от восхождения отказался Конрад: уже с утра он предстал перед Виктором с перевязанным горлом. Говорил хрипло, покашливая. Инсценировать такое, кажется, было невозможно.

— Не повезло, какая досада. — Конрад развел беспомощно руками. — Но ничего, что теперь делать… В другой раз. — Особой печали в его голосе Виктор не почувствовал.

— Все еще у нас впереди! — подбадривающе заверил его Виктор. Он счел нужным предупредить о происшествии Карпова.

— На этот счет можешь быть спокойным, — сказал Константин Степанович, перебирая бумаги в папке. — Без внимания его не оставим, не переживай. Кстати, — поднял голову, — в этом мне поможет Саша Прохоров.

— Вам виднее, — сказал Виктор и вышел из кабинета.

В коридоре он столкнулся с Прохоровым — невысоким, щуплым молодым человеком, мастером с участка.

— Здравствуйте, Виктор Алексеевич, — почтительно поприветствовал Саша. — В отпуске я сейчас, — уведомил он Виктора, поясняя, почему он в административном здании, а не на рабочем месте. — Дом хочу подремонтировать, — охотно делился он. — Зима на носу. А у Константина Степановича запарка. Нужно помочь. Глядишь, зачтется мне это, когда буду вступать в партию.

Виктор хотел было дать Прохорову несколько наставлений, как вести себя с внезапно заболевшим Конрадом, но раздумал: пусть Карпов распорядится сам. А то еще неправильно истолкует его слова, посчитает, что за каждым слежка, — глядишь, переусердствует.