Я не сомневался в этом ни секунды, но теперь у нас есть точное подтверждение -- выпавший ночью дождь действительно был розовым. Все вокруг окрашено этим мерзким цветом гламура и мракобесия. Но мы не обращаем на это никакого внимания. Мы выжили, и это главное.

   Мы встречаем Женю и Арта во дворе. За минувшие два часа ни одна тварь не додумалась проникнуть в дом через окна, и это, без дураков, самое большое чудо сегодняшней ночи. Боюсь даже представить, чем все могло кончиться, если бы беснующаяся толпа выбрала своей целью не ворота, а ставни. Мы в красках рассказываем о предутреннем побоище и показываем труп Кости-Димы. Шок от вида лежащего в нашем дворе мертвого соседского пацана сменяется восхищением, когда Жене с Артом удается разглядеть обезображенное неизвестным вирусом лицо. Витос удостаивается прозвищ "тигр" и "нереальный тигр" и уважительного похлопывания по спине.

   Мы наведываемся к бабушке. Удивительно, но она, похоже, спит. Женя сообщает, что здесь не обошлось без лошадиной дозы снотворного, и мы оставляем ее отдыхать. Впятером выстраиваемся перед воротами, и Миша отпирает засов. Оглядываем друг друга, готовясь ступить в новый неизведанный мир, прячущийся от нас за железными створками. Никогда прежде мы не чувствовали себя такими живыми, как сейчас.

   Потом я киваю Мише, и он открывает ворота.

Глава 3

Бешенство

   07:00

   Сотворение мира завершено, и настает понедельник новой эры. В отличие от бога, возившегося целую неделю, розовому дождю хватило для этого одной ночи. Не знаю, как обстоят дела на остальном земном шаре, но наш локальный Армагеддон уже случился. Мы -- выжившие -- первые люди нового эпохи, саженцы новой цивилизации. Мы смотрим на это диковинное, полное опасностей место сквозь открытые ворота старого мира, сузившегося до размеров земельного участка моей бабушки. Потом делаем шаг и вступаем в наш новый дом.

   Мир перевернулся. На дворе день, но в городе стоит ночная тишь. Нет ни гула машин, ни людского гомона, даже звуки природы стихли -- за все утро мы не видим в небе ни одной птицы. Я с трудом узнаю улицу, на которой прожил большую часть жизни. В ямах изрытой автомобильными колесами дороги поблескивают темно-розовые лужи. Поваленный в лобовом столкновении с огромным внедорожником фонарный столб подмял несколько одноместных гаражиков. Оборванные провода черными змеями валяются в грязи. Сквозь треснувшие стекла внедорожника вижу мертвого водителя, упавшего разбитой головой на рулевое колесо. Еще несколько тел лежат ниже по дороге, втоптанные в грязь обезумевшей толпой. Розовая грязь на тротуарах и в дорожных лужах маскирует кровь, но я знаю, что она там есть. Где есть смерть, всегда есть кровь.

   Большинство домов варварски разгромлены и выпотрошены, ни в одном кроме нашего я не вижу целых стекол. Из окна дома бабы Вали чуть выше по улице висит на кусках битого стекла половина человеческого тела. Втора половина, несомненно, в доме, но далеко не факт, что обе составляют единое целое. Труп выглядит так, словно перед смертью его хорошенько пожевала Годзилла.

   Первым не выдерживает Арт. Сгибается пополам, и его шумно рвет в палисадник. Звуки падающей в грязь блевотины вызывают цепную реакцию, и вот уже мы все извергаем из себя остатки того, что осталось в наших желудках с вечера. Эту роскошь я позволяю себе в последний раз -- в нашем новом мире так запросто расставаться с калориями непозволительно.

   Машина Михася лежит на боку возле мусорных баков на противоположной стороне улицы. Из отрытого капота торчат наружу, точно внутренности, провода и трубки. Какая неведомая сила умудрилась закинуть ее туда, я не знаю, да и не хочу знать. Одной машиной меньше, но сейчас меня это не беспокоит. В нашем новом мире недостатка в машинах у нас не будет.

   Крики людей доносятся до нас не сразу -- мы слишком заняты процессом рвоты. Когда же, наконец, нас перестает выворачивать наизнанку, различаем слабые голоса. Кто-то зовет на помощь. Голосов много, но все исходят из одного места. Бросив взгляд вниз по дороге, я понимаю -- тюрьма.

   -- Зэков бросили... -- говорит Женя, отхаркивая слизь. -- Ночью, по ходу.

   -- Предусмотрительно забыв открыть клетки, -- добавляю я.

   Арт вытирает ладонью губы:

   -- Мы же не пойдем их открывать.

   Мы не отвечаем ему, и это само по себе уже является ответом. В нашем новом мире нет места геройству. Слишком опасное хобби.

   07:30

   -- Далеко не расходитесь, -- говорит Михась. -- Давайте сначала расскажу то, что знаю.

   В довольно вялом настроении собираемся вокруг него. Мы измочалены бессонной ночью, стрессом и голодом. Никому не хочется слушать новые страшилки, но иного выхода у нас нет. Мы на территории страха и должны повиноваться его законам.

   История Михася не дает почти никакой новой информации. Возможно, она была бы актуальна часа эдак четыре назад, но теперь... Теперь мы и сами с усами. Однако мы слушаем.

   Выехав от нас, Михась отправился сразу к себе, выбрав самый короткий маршрут на "западный" -- Змиевскую балку. Однако до балки доехать ему не удалось -- огромная пробка тянулась аж до зоопарка. Там он и застрял почти на два часа. Простоял бы и дольше, но обстоятельства сложились иначе.

   В три часа двадцать минут по Московскому времени Михась увидел первого в своей жизни "прокаженного" (так мы стали называть их после вида обезображенного бешенством лица Кости-Димы). То был мужчина, почти голый -- он бежал со стороны Змиевской балки, прыгая по крышам стоящих в пробке автомобилей, словно только что прибывший из джунглей Тарзан. Когда свет фар выхватывал из мрака его лицо, на губах отчетливо виднелась пена. Но не белая, как у всех, а красная. Такая же красная, как налитые кровью глаза. Мужчина издавал отвратительные горловые звуки (впоследствии мы узнали, что для многих "прокаженных" откусывать себе языки в порядке вещей) и неистово молотил кулаками по всему, до чего мог дотянуться.

   Никто ничего не успел понять. По словам Михася, он даже не успел испугаться. Даже когда босые пятки прогрохотали по крыше его собственной машины, он все еще относился к этому как к досадному происшествию, о котором будет забавно рассказать друзьям. Страх появился секунд тридцать спустя, когда из красного марева габаритных огней растянувшейся на несколько километров пробки стали появляться новые "прокаженные". Десятки, а может и сотни, людей, мужчин и женщин, в изодранной или почти отсутствующей одежде, с пеной у рта, изувеченных самоистязанием и абсолютно безумных. Эта армия берсеркеров уже не ограничивалась простой порчей машин --неистовые отродья нападали на людей. Выбивали стекла, вытаскивали наружу пассажиров и водителей, набрасывались на прохожих. Сбиваясь в группы, врывались в магазины и ларьки, в подъезды жилых домов. В одно мгновение воздух наполнился воплями раздираемых руками и зубами на части людей.

   Кульминацией стал трубный зов умирающего слона из глубин зоопарка. Этот звук, по уверению Михася, послужил сигналом, побудившим его к действию. Из пробки мой друг выбирался, как втайне мечтают многие -- расталкивая соседние машины кузовом и бамперами собственного новенького "Митсубиши". Во время панического бегства он, кажется, на всем ходу сбил одну тварь, но почти не заметил этого. Опомнился только у ворот моего дома.

   -- Что это, как думаешь? -- спрашиваю его, когда рассказ окончен.

   -- Дождь, -- без сомнений отвечает Михась. -- Думаю, в дожде была какая-то зараза.

   Мы все, не сговариваясь, смотрим на небо. За последние полчаса на безупречной лазури обозначилось несколько облачков, но в целом оно остается таким же чистым и безмятежным. Ни единого намека на гигантскую душевую лейку, с помощью которой бог решил заменить всемирный потоп на всемирную мойку.

   -- Бля, если зараза в дожде, -- округляет глаза Женя, -- то какого хуя мы делаем на улице! Надо в дом валить!