Не в ризе учитель - народу шут, себе поношение, идее пагубник, и что дальше

пойдет, то больше сворует.

Так и г. Энгельгардт в своей статье (Свободные мысли), изображая русскую

революцию пузырем, лопнувшим от пинка барского сапога, выдает с головой свою

несостоятельность, как учитель без ризы сознания великой ответственности перед

родиной, той проникновенной чуткости, которая должна быть главным свойством души

истинного глашатая-публициста. Обвиняя народ в неспособности отстаивать свои

самые насущные, самые дорогие интересы, Энгельгардт умышленно замалчивает

тысячи случаев и фактов ясно и определенно показывающих врожденную

революционность глубин крестьянства, его мудрую осторожность перед опасностью,

веру в зиждитель-но-чудотворную силу человеческой крови.

Народ знает цену крови, видит в ней скрытый непостижимый смысл, и святит имя

тех, кто пострадал, постигнув тайну ее.

Портреты Марии Спиридоновой, самодельные копии с них, переведенные на

бумажку детской рукой какого-нибудь школяра-грамотея, вставленные в киот с

лампадками перед ними, — не есть ли великая любовь, нерукотворный памятник в

сердце народном тем, кто, кровно почувствовав образ будущего царства, поняв его

таким, как понимает народ, в величавой простоте и искренности идет на распятие.

69

Такое отношение народной души к далеким незнаемым, но бесконечно дорогим людям,

пострадавшим за други своя, выше чувствований толпы.

Народ-богочеловек, выносящий на своем сердце все казни неба, все боли земли,

слышишь ли тех сынов твоих, кто плачет о тебе, и, припадая к подножию креста

твоего, лобзая твои пречистые раны, криком, полным гнева и неизбывной боли,

проклиная твоих мучителей, молит тебя: прости нас всех, малодушных и робких, на

руинах святынь остающихся жить, жить, когда ты распинаем, пить и есть, когда ты

наполнен желчью и оцетом!..

С РОДНОГО БЕРЕГА

Мы убили дьявола. Ответ крестьянина на суде перед сытыми.

«Царь Голод» Леонида Андреева

Дорогой В. С, Вы спрашиваете меня, знают ли крестьяне нашей местности, что

такое республика, как они относятся к царской власти, к нынешнему царю и какое

общее настроение среди их? Для людей вашего крута вопросы эти ясны и ответы на

них готовы, но чтобы понять ответ мужика, особенно из нашей глухой и отдаленной

губернии, где на сотни верст кругом не встретишь селения свыше 20 дворов, где

непроходимые болота и лесные грязи убивают всякую охоту к передвижению, где

люди, зачастую прожив на свете 80 лет, не видали города, парохода, фабрики или

железной дороги, - нужно быть самому «в этом роде». Нужно забыть кабинетные

истории зачастую слепых вождей, вырвать из сердца перлы комнатного ораторства,

слезть с обсиженной площадки, какую бы вывеску она ни имела, какую бы кличку

партии, кружка или чего иного она ни носила, потому что самые точные вожделения,

созданные городским воображением «борцов», при первой попытке применения их на

месте оказываются дурачеством, а зачастую даже вредом; и только два-три искренних,

освященных кровью слова неведомыми и неуследимыми путями доходят до сердца

народного, находят готовую почву и глубоко пускают корни, так например: «Земля

Божья», «вся земля есть достояние всего народа» — великое неисповедимое слово! И

сердцу крестьянскому чудится за ним тучная долина Ефрата, где мир и благоволение,

где Сам Бог.

«Всё будет, да не скоро», — скажет любой мужик из нашей местности. Но это

простое «всё» - с бесконечным, как небо, смыслом. Это значит, что не будет «греха»,

что золотой рычаг вселенной повернет к солнцу правды, тело не будет уничижено

бременем вечного труда, особенно «отдажного», как говорят у нас, т. е. предлагаемого

за плату, и душа, как в открытой книге, будет разбираться в тайнах жизни.

«Чего не знаешь, то поперек глаза стоит», заставляет пугаться, пятиться назад перед

грядущим, перед всем, что на словах хорошо, а на деле «Бог его знает». Каменное «Бог

его знает» наружно кажется неодолимым тормозом для восприятия народом

революционных идей, на него жалуются все работники из интеллигентов, но жалобы

их несправедливы, ибо это не есть доказательство безнадежности мужика, а, так

сказать, его весы духовные, своего рода чистилище, где всё ложное умирает, всё же

справедливое становится бессмертным.

Наша губерния, как я сказал, находится в особых условиях. Земли у нас много,

лесов — тоже достаточно. Аграрно, если можно так выразиться, мы довольны, только

начальство шибко забижает, земство тоже маху не дает - налогами порато прижимает.

Как пошли по Рос-сеи бунты, так будто маленько приотдало и начальство стало полад-

ливее. Бывало, год какой назад, соберемся на сход, так до белого света про политику

разговоры разговариваем; и полица не касалась, а теперь ей от царя воля вышла: кто за

правду заговорит, того за воротник — да в кружку. Ну, одного схватят да другого

схватят, а третий и сторонится; ведь семья на руках пить-ись просит, а с острожного

пайка не много расхарчишься. Да это бы всё не беда, так вишь, народ-то не одной

70

матки детки, у которого в кисете звонит, так ён тебе же вредит: по начальству доносит.

Так говорит половина мужиков Олонецкой губ<ернии>.

Но что же это за «политика», — спросите Вы, что подразумевает крестьянин под

этим словом, что характеризует им? Постараюсь ответить словами большинства.

Политика — это всё, что касается правды — великой вселенской справедливости,

такого порядка вещей, где и «порошина не падает зря», где не только у парней будут

«калоши и пинжаки», «как у богатых», но еще что-то очень приятное, от чего гордо

поднимается голова и смелее становится речь. Знаю, что люди Вашего круга нашу

«политику» понимают как нечто крайне убогое, в чем совершенно отсутствуют истины

социализма, о которых так много чиликают авторы красных книжек, предназначенных

«для народа». Но истинно говорю Вам — такое представление о мужике больше чем

ложно, оно неумно и бессмысленно! Мне памятен случай на одном, устроенном

местным кружком с<оциалистов>-р<еволюцио-неров> митинге. Оратор, крестьянин,

мужчина лет 30, стоя на камне посреди густой толпы, кричал: «Зачем вы пришли сюда,

зачем собрались и что смотреть? Человека ли, в богатые одежды облеченного? Так ведь

такие живут во дворцах, вы же чего ищете, чего хотите?»

«Чтобы всё было наше», — кричали в ответ — не два, не три, а по крайней мере

сотни четыре людей. «Чтобы всё было наше» — вот крестьянская программа, вот чего

желают крестьяне. Что подразумевают они под словом «всё», я объяснил как сумел,

выше, могу присовокупить, что к нему относятся кой-какие и другие пожелания, так

например: чтобы не было податей и начальства, чтобы съестные продукты были наши,

а для выдачи можно контору устроить, препоручив ее людям совестливым. Чтобы для

желающих были училища и чтоб одежда у всех была барская, - т. е. хорошая, красивая.

Много кой-чего и другого копошится в мужицком сердце; мысленно им не обделен

никто: ни вдовица, ни сирота, ни девушка-невеста. О республике же в нашей губернии

знают не больше, как несколько сот коренных крестьян, просвещенных политическими

ссыльными из интеллигентов и городских рабочих. Республика это такая страна, где

царь выбирается на голоса, — вот всё, что знают по этому предмету некоторые

крестьяне нашей округи. Большинство же держится за царя не как за власть, карающую

и убивающую, а как за воплощение мудрости, способной разрешить запросы народного

духа. «Ён должон по думе делать», - говорят про царя. Это значит, что царь должен

быть умом всей русской земли, быть высшей добродетелью и правдой. Нынешний же