Мадонна бледная моих мечтаний, Благая дева Энгандинских гор!

Молодой баиянец, талантливый скрипач, прибывший в Ресифе на гастроли, привез

ему вести о тревожном состоянии здоровья отца. Другое печальное известие Кастро

Алвес получил еще раньше: его старший брат, поэт, подражавший Байрону, помешался,

бросил занятия на инженерном факультете и приехал из Рио-де-Жанейро в Курралиньо.

Но и на лоне природы он не нашел успокоения и покончил с собой, оставив семью в

безутешном горе. В жизнь он не верил, смерть была его судьбою, самой желанной и

самой нежной из возлюбленных, только она была способна принести ему счастье. Он

был одной из последних жертв байроновского романтизма, столь популярного среди

юношей того времени. Кастро Алвес нежно любил брата и тяжело пережил его потерю.

Однако перед ним была жизнь, жизнь

68

во всем — в людях, которые проходили мимо, в женщинах, которые улыбались ему,

в поэтах, которые декламировали стихи, в студентах, которые постоянно чем-нибудь

возмущались, — и горечь утраты постепенно сгладилась.

Прежде чем уехать в Баию на каникулы 1865 года — года Идалнны, «Века»,

дружбы с Варелой, года «Рабов», — он появился на празднестве в театре Санта-Изабел

в честь скрипача Франсиско Муниза Баррето Фильо. Там собрались все видные люди

факультета. Они пришли приветствовать мастера скрипки, пришли поаплодировать

своему собрату по искусству, поддержать его и поощрить. В то время Кастро Алвес и

Тобиас Баррето еще были друзьями. Тобиас даже посвятил Кастро Алвесу одну из

своих поэм. Оба, уже знаменитые, популярные среди студенческой молодежи Ресифе,

они еще не оказались в противоположных станах. И на этой праздничной встрече

людей искусства и литературы Кастро Алвес, пожалуй больше чем кто-либо другой,

имел основание приветствовать гастролера. Ведь тот был его земляком, знакомым еще

по Баие.

Скрипач кончил играть. Затихли долго длившиеся аплодисменты. Бледный и

красивый Кастро Алвес появился в ложе. В партере находился Тобиас. Кончив

аплодировать, он уже собирался сесть на место, когда Кастро Алвес обратился к нему:

— Разреши мне, Тобиас, сказать слово в честь Муниза Баррето Фильо...

Студенты замерли в ожидании. Тобиас поднял голову, секунду подумал и произнес

стихи, которые сами по себе явились данью таланту Муниза Барре-го Фильо:

Смычком ты завораживаешь вечность.

Едва только умолк Тобиас, как начал свое импровизированное выступление Кастро

Алвес. В театре воцарилась мертвая тишина. Все были очарованы его музыкальным

голосом. Профиль молодого поэта, яркий блеск глаз, смоль волос, высокий лоб —

68

все привлекало к нему внимание. Ни на минуту не

68

останавливаясь, он сочинял все новые и новые стихи. Можно было подумать, что он

принес их готовыми. На устах женщин, подруга, заиграла улыб-» ка восхищения. А

голос Кастро Алвеса гремел:

О чародей! Прими из уст поэта Восторга дань искусству твоему. Здесь все

подвластны чувству одному: Все пленены твоей игрой, Баррето.

Твоя игра — то дивный праздник света; Он озарит собой любую тьму, В сады

блаженства превратит тюрьму И холод зимний — в ласковое лето.

Гармонией небесной вдохновлен,

Ты претворил мгновении быстротечность

В певучий и лучистый райский сон.

Мы в этом сне познали бесконечность. Свободны от пространств, свободны от

времен. Смычком ты завораживаешь вечность.

И, закончив последнюю строфу, поэт исчезает в глубине ложи. Друзья бросаются к

нему, чтобы обнять и выразить свой восторг. Его спешит поблагодарить Муниз

Баррето, и Тобиас Баррето тоже подходит поздравить с совершенной формой стиха. Но

истинное волнение охватывает Кастро Алвеса, когда перед ним появляется Эужения

Камара.

— Я позавидовала Мунизу Баррето...

— В чем, сеньора?

— Он заслужил такие красивые стихи...

И она ушла. А он остался стоять с замершим сердцем, тяжело переводя дыхание.

Ведь она была его безрассудной мечтой любви.

* * *

После того как Кастро Алвес сдал экзамены, болезнь отца вынудила его уехать в

Баию. Эти каникулы начались для него печально, ибо отец его

69

в январе умер, став жертвою бери-бери *. К тому же доктор Алвес оставил семью в

трудном материальном положении. В то время они жили на улице Содрэ, и поэт в

припадке безысходной тоски заперся там. Ему было гораздо тяжелее, подруга,

пережить этот удар здесь, в Баие, где не было для него утешения: ни студенческого

движения Ресифе, ни поэтических конкурсов, ни женской ласки. Идалина осталась

позади, Эужения Ка-мара была лишь далекой надеждой. А он не умел работать, не

умел творить без любовного поощрения, без уверенности в том, что в благодарность за

стихи получит любовь женщины.

Слухи о его поэтической славе, об успехах в Ресифе уже дошли до Баии. Однако его

еще никто не искал и вокруг него никто не группировался. Напротив, Муниз Баррето,

видный старый деятель, родственник скрипача, которого Кастро Алвес недавно

приветствовал, организовал общественный бойкот молодому поэту, о котором

рассказывали разные разности. И вот поэт оказался в грустном уединении, одиноким в

огромном доме, где родные оплакивали смерть отца. Он никуда не выходит из дома, он

размышляет о брате. Он боится, что и его самого ждет та же участь — помешательство.

Родные пугаются его печали, и тогда кто-то, желая отвлечь внимание юноши от

мрачных мыслей, обращает его внимание на соседок — трех сестер: Сими, Эстер и

Мари.

Как-то к вечеру он, подойдя к окну, замечает их. И если Мари не желает встречаться

взглядом с поэтом, то две другие сестры смотрят на него с восхищением: они уже

слышали о нем и теперь убеждаются, что рассказы о внешности молодого поэта —

правда. У него и в самом деле большие глаза, чувственный рот и красивые волосы, и он

мужествен. Кастро Алвес тоже очарован обеими сестрами. Проходит вечер, а с ним,

подруга, исчезает и меланхолия поэта *.

69

Теперь он проводит все время у окна, флиртуя с прекрасными сестрами, прося

свидания, посылая

70

им поцелуи. А они лукаво улыбаются, не зная, кого же он предпочитает, какой из

двух отвечает взаимностью. Но он и сам этого не знает. И если для Сими, которая

вскоре должна выйти замуж, он пишет «Еврейку» *, то для Эстер он сочиняет один из

сонетов «Ангелы полуночи» — о женщинах, которых он любил и которые приходят к

его смертному одру. Первой, заполнившей его мысли и вдохновившей его музу, была

Сими. Но разве она не уезжает, не выходит вскоре замуж? И юноша, не будучи

способен на платоническую любовь, искушает ее одним из самых красивых своих

стихов. Он делает ей отчаянные предложения:

Уйдем со мной, сокроемся в пустыне. Как от Саула скрылся там Давид. Ты

Судамифью стань моей отныне, И наш союз сам бог благословит.

Но Сими принимает стихи и... смеется над поэтом. Он ей нравится, да, но как друг;

она восхищается тем, что он пишет, однако сердце ее уже принадлежит другому.

Очарованием музыки этих стихов она не дает себя увлечь:

Там, у ручья, где плач звучал Рахили В минувшие священные года, В шатре

простом с тобою бы мы жили, И я бы пас овец твоих стада.

Он называет ее самыми красивыми именами, говорит ей самые нежные слова,

которые только знает:

Еврейка милая, тебя нежнее Где женщину еще найти б я мог? О роза бледная из

Иудеи, Израиля печального цветок!

Роса, вечерняя звезда, цветок вавилонской реки, лилия восточной долины, ветка

мирты — он называет ее самыми поэтическими именами, но она так и не откликается.

И тогда, отчаявшись, он признается:

70

Как некогда Иаков дерзновенный Боролся с ангелом и уступил, Так я, о ангел мой